— Я выстираю его потом, — сказал я. — Спокойной ночи, Гарри.
— Папочка, поди сюда.
— Ты прямо как Барбара, — сказал я. — Ну, что еще?
— Папочка, мне не придется работать у дедушки, а?
— Я думаю, что мы еще несколько лет можем не решать этой проблемы, — заметил я. — Что это тебе вдруг взбрело на ум?
— Не знаю, — сказал он. — Я думал, что тебе очень этого хочется.
— А я считал, что это тебе хочется, — сказал я.
— Ты считал, что я и эту проклятую школу тоже люблю, — с упреком сказал он. — Ну, просто все лучше меня знают, что я люблю и чего не люблю.
Я поправил ему подушки.
— Поговорим об этом завтра, — сказал я. — Мы с твоей матерью что-нибудь придумаем. — Я взъерошил ему волосы. — Спи, сынок.
Когда я вошел в гостиную, Сьюзен писала письмо. При моем появлении она повернула голову.
— Ну как, удалось тебе проникнуть в эту тайну? — спросила она.
Я вкратце рассказал ей обо всем.
— Какой ты ловкий, проницательный.
— Мне бы очень хотелось быть проницательным, — невесело заметил я.
Она закурила.
— Итак, ты преуспел там, где все мы потерпели поражение. — Она с шумом выдохнула дым. — Это письмо его учителю. Теперь, очевидно, мне надо его разорвать.
— Я обещал Гарри, что он больше не вернется в школу.
— Обещать легко. Тем более что они отнюдь не стремятся взять его обратно.
— Я обещал, — повторил я.
Она посмотрела через плечо на карту мира восемнадцатого века, висевшую на стене слева от меня. Затем подошла к ней и разгладила. Придерживая пальцем краешек карты, она холодно спросила:
— Ты что же, уже надоел ей?
— Еще сегодня во время завтрака она пыталась устроить мое будущее.
Сьюзен отступила на несколько шагов от карты и, склонив голову набок, посмотрела на нее.
— А заодно и решить вопрос о твоей новой семье?
— У меня не будет новой семьи, — сказал я. — У меня уже есть семья.
— Ты хочешь остаться?
Она стояла очень стройная, подтянутая, еще более подтянутая, чем обычно, лишь плечи ее слегка поникли, словно на них легло новое бремя.
Я сел.
— Это не так легко для меня, — сказал я.
— Ты хочешь остаться?
И вдруг я вспомнил, как она протянула мне ключи от машины. Этого я не должен забывать. Она была тогда на моей стороне. Она была тогда на моей стороне, точно так же как я сегодня вечером был на стороне Гарри.
— Да, я хочу остаться, — сказал я.
Она опустилась на колени и принялась расшнуровывать мне ботинки.
— Ты в самом деле хочешь остаться или это только благородный жест?
— Не знаю, благородный или нет, знаю только, что иначе я поступить не могу.
Она принесла мне ночные туфли.
— Он так на тебя похож, — сказала она.
— Кто на меня похож?
— Гарри. — Она подсунула мне под ноги шлепанцы. — Он хочет всем угодить и в то же время быть сам себе хозяином.
— Я еще очень плохо знаю его. Да и тебя тоже.
Она улыбнулась.
— Теперь мы оба знаем друг друга лучше, не так ли?
Из спальни наверху донеслось хныканье, которое тут же перешло в отчаянный рев.
— Это наша дочка, — сказал я. — Она знает, что я здесь?
Сьюзен отрицательно покачала головой.
— Помолчи, Джо. Может быть, она снова уснет.
На лестнице послышались шаги. Сьюзен, нахмурившись, подошла к двери. На пороге, с пуделем под мышкой и вся в слезах, стояла Барбара. Как только дверь отворилась, она кинулась к Сьюзен.
— Я хочу соку, мамочка.
Я опустился на колени и обнял их обеих.
— Где ты пропадал, папочка?
— Денежки зарабатывал.
— Много, много денежек, — сонным голосом пробортала она. — Много, много денежек.
Сьюзен уложила ее на диван.
— Побудь здесь с папочкой, детка, пока я схожу тебе за соком.
— Нет. Пусть папочка принесет сок! — распорядилась она. — И положит в него ледушку. И соломинку.
Я пошел на кухню, открыл холодильник и только тут вспомнил, что Барбара не пьет на ночь апельсиновый сок. Я налил немного лимонаду в ее разрисованную кружечку и понес ее в гостиную.
Барбара сидела у Сьюзен на коленях, глаза ее были закрыты. Она открыла их, когда я вошел в комнату. Я подал ей кружку, и она жадно, звонко причмокивая, осушила ее до дна. Придерживая кружку, я наблюдал за выражением лица Барбары — не промелькнет ли на нем тень благодарности. Но для нее сейчас ничего не существовало, кроме Сьюзен и лимонада. Она выпустила из рук кружку — я еле успел подхватить ее.
— Отнести тебя наверх, малышка? — спросил я Барбару.
Но она лишь сильнее прильнула к плечу Сьюзен. Я поцеловал ее в лоб.
— Папочка вернулся, — сказал я. — Спи спокойно, маленькая.
Но она и так уже спала. Я не видел ее лица, мне был виден лишь затылок, который, как у всех маленьких детей, казался непомерно большим по отношению ко всему телу.
Пусть она будет чьим угодно ребенком, подумал я, — не в этом суть. Но дальше этого мои мысли не пошли. Сьюзен унесла Барбару. Решение мое было принято: любовь поймала меня в конце концов. Я не ожидал, что она примет именно такое обличье, не думал, что требования ее будут столь безоговорочны, я так надеялся на снисхождение, на отпущение грехов, пусть даже не очень заслуженное. Но все осталось по-прежнему, и я не изменился, не стал лучше, и у меня не прибавилось сил. Я был один в большой гостиной с кремовыми в золотую полоску обоями и паркетным полом, в гостиной, где, несмотря на безукоризненный вкус, веяло грустью, какою веет от поля брани.
Сьюзен вошла в комнату и присела на ручку моего кресла.
— Не обижайся, что она мало обращает на тебя внимания, Джо, — мягко заметила она. — Ведь тебя не было больше месяца. А для такого крошечного человечка, как Барбара, это все равно что десять лет.
— Да я и не обижаюсь, — сказал я. — Она скоро снова ко мне привыкнет.
Сьюзен просунула палец под мой ремешок.
— А ты похудел, — заметила она. — Мама говорила, что ты плохо выглядишь… Джо, что она тебе сказала?
— Очень много всего, — сказал я.
— Я не посылала ее, Джо. — Она села мне на колени. — Что же она все-таки сказала?
— Она сказала мне, что Барбара не дочь Марка.
Сьюзен вся напряглась.
— О господи, — вздохнула она. — Зря я сказала тебе правду, Джо, но теперь отрицать это бессмысленно. Теперь уж…
Я крепко обнял ее за талию.
— Мне понадобилось немало времени, чтобы все это осознать, — сказал я. — Но она права. Дети не выбирают своих родителей, это родители выбирают детей. Я знаю, что ты сказала мне правду. Но я люблю Барбару и не в силах перестать ее любить. Она мое дитя в такой же мере, как и Гарри. Я стал ее отцом. Тебе легко сказать, который ребенок твой, а для меня критерием может служить только любовь. Возможно, Гарри до сегодняшнего вечера вовсе и не был моим сыном.
Она погладила меня по голове.
— Ты не отступишься от того, что сказал сейчас, Джо? Горечь не возьмет в тебе верх?
— Нет, я не отступлюсь от того, что я сказал. Не знаю, буду ли я испытывать горечь, но постараюсь, чтобы ее у меня не было.
— Хочешь, уедем из Уорли? Я готова, если это сделает тебя счастливым.
— Никто не уезжает из Капуи, — сказал я.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Есть такое выражение.
— Я знаю, чье это выражение, — сказала она. — Мы оба должны быть очень осторожны, должны следить за тем, что говорим, не так ли? — Она встала с моих колен. — Сейчас ты устал, мой дорогой, мы обсудим все завтра. — Она зевнула. — Ты не хочешь чаю?
— Я сейчас приготовлю, — сказал я. — Ты ведь тоже, наверно, устала.
Глаза ее наполнились слезами.
— Ты все-таки добрый, Джо. Ты у меня единственный, Джо, единственный…
Я обнял ее.
— Неужели никто больше не стал бы готовить для тебя по вечерам чай?
— Ты единственный, — повторила она. — Никого, кроме тебя, у меня нет, Джо. Я только о тебе все время и думала. Ты ведь больше не питаешь ко мне ненависти, правда, Джо? И мы обо всем этом забудем, правда?
— Постараемся, — сказал я.
— А у тебя в самом деле все кончено с Норой, Джо?
Я поглядел на телефон, потом снова на Сьюзен.
— Настолько, насколько такие вещи могут быть кончены, — сказал я.
Она кивнула.
— Ты не можешь это вычеркнуть из памяти, правда? Но рано или поздно боль утихнет, Джо.
— Больно ведь оттого, что ты причиняешь боль другому, — сказал я. — И этому нет конца…
— Не знаю, Джо, может, от этого тебе и не станет легче, но ведь я всегда любила тебя. Ты мне не поверишь, но я люблю тебя.
Я поцеловал ее.
— Я тоже тебя люблю, — сказал я.
Но как трудно было мне произнести эти слова! А произнес я их только потому, что у нее были длинные черные волосы и большие карие глаза, потому что она была хорошенькая молодая женщина и нас ждала большая двухспальная постель. У меня было такое ощущение, словно я соблазняю чью-то жену.
