— Ну вот, моя радость, — сказала королева. — Ты в безопасности, и никто не отнимет тебя у меня.
Затем королева повесила клетку на крюк в самой высокой башне замка.
Когда принцесса очутилась в клетке, из королевства исчез весь свет, в Волшебной стране наступила вечная зима, а урожай погиб и плодородные земли истощились. Лишь птичьи трели принцессы удерживали людей от отчаяния. Печальные и прекрасные, они плыли из окна башни и проливались на бесплодную землю.
Шло время, и принцы из разных королевств, чью смелость подогревала жадность, стекались со всех сторон, чтобы освободить пленную принцессу. К тому же прошел слух, что в бесплодной Волшебной стране есть золотая клетка, столь драгоценная, что по сравнению с ней меркнут их собственные богатства, а в клетке — птица, чьи песни столь прекрасны, что золотые монеты падают с неба, когда она поет. Но все, кто пытался открыть клетку, падали замертво, едва коснувшись ее. Королева, которая дни и ночи проводила в кресле-качалке, охраняя клетку, чтобы никто не мог украсть ее сокровище, смеялась, когда видела смерть принцев, ведь страх и подозрение, сговорившись, окончательно свели ее с ума.
Через несколько лет из далекой страны пришел младший сын дровосека. Когда он работал, ветерок донес мелодию столь восхитительную, что он замер, точно обращенный в камень, вбирая каждую ноту. Не в силах противиться, он положил топор и отправился на поиски птицы, что поет столь печально и восхитительно. Когда он шел через дремучий лес, птицы и звери приходили ему на помощь, и сын дровосека непременно благодарил их, потому что обладал благородной душой и умел говорить со всеми живыми существами. Он пробирался через колючки, бежал по полям, взбирался на горы, по ночам спал в дуплах деревьев, ел только орехи и фрукты, пока наконец не подошел к стенам замка.
— Как ты попал на эту заброшенную землю? — спросил стражник.
— Следовал за песней прекрасной птицы.
— Поворачивай назад, если жизнь тебе дорога, — посоветовал стражник. — Ведь это королевство проклято, и тот, кто коснется клетки печальной птицы, погибнет.
— Мне некого любить и нечего терять, — ответил сын дровосека. — И я должен сам увидеть, кто так чудесно поет.
В тот самый миг пробило полночь, принцессе-птице исполнилось восемнадцать лет, и она завела свою самую печальную и самую красивую песню, оплакивая утрату детства и свободы.
Стражники расступились, юноша вошел в замок и поднялся по лестнице на самую высокую башню.
Когда сын дровосека увидел птицу, его сердце наполнилось печалью, ведь он не любил, когда птиц или зверей держали в плену. Он не замечал золотой клетки, а видел лишь птицу внутри. Юноша потянулся к дверце клетки, от его прикосновения пружина распрямилась, и птица выпорхнула на свободу.
В тот же миг она превратилась в прекрасную девушку с длинными волосами, которые обвивали ее, и с короной мерцающих морских раковин на голове. С далеких деревьев прилетели птицы и осыпали ее дождем блестящих песчинок кварца, которые окутали ее серебряным убором. Животные вернулись в королевство, а злаки и цветы немедленно покрыли бесплодную прежде землю.
Утром, когда сверкающее солнце поднялось над океаном, раздался гром, и шесть волшебных лошадей, запряженных в золотую карету, появились у ворот замка. Королева фей вышла из кареты, и все ее подданные склонили головы. За ней шла фея из морской пещеры, которая на деле оказалась доброй и выполнила приказ своей настоящей госпожи, подготовив принцессу Розалинду к приходу ее истинной судьбы. С благословления королевы фей принцесса Розалинда и сын дровосека поженились, и радость юной пары была столь велика, что магия вернулась и с тех пор все в Волшебной стране были свободны и счастливы.
Кроме, разумеется, королевы, которую нигде не могли найти. В ее покоях появилась большая уродливая птица с голосом столь жутким, что кровь стыла в жилах у всех, кто его слышал. Ее прогнали из страны в далекий лес, где ее застрелил и съел король, доведенный до безумия и отчаяния своей порочной и бесплодной охотой за королевой фей.
Чёренгорб-мэнор, Корнуолл, 1906 год
Послышался глухой стук в дверь. Элиза спрятала «Подменыша» за спину. Ее щеки покраснели от предвкушения.
В комнату влетела Мэри, ее кудри растрепались еще сильнее, чем обычно. Волосы всегда выдавали ее настроение, и у Элизы не осталось сомнений, что на кухне вовсю кипит подготовка ко дню рождения.
— Мэри! Я ждала Розу.
— Мисс Элиза. — Мэри плотно сжала губы. Увидев непривычно чинный жест, Элиза засмеялась. — Хозяин хочет вас видеть, мисс.
— Дядя хочет меня видеть?
За годы в Чёренгорбе Элиза почти не встречалась с дядей, хотя побывала во всех уголках поместья. Он оставался тенью и большую часть времени скитался по Европе в поисках жуков, очертания которых крал для своей темной комнаты.
— Идемте, мисс Элиза, — взмолилась Мэри. — Поторопитесь.
Элиза никогда еще не видела Мэри такой серьезной. Горничная быстро прошла по коридору, спустилась по узкой черной лестнице, и Элизе пришлось догонять ее. Внизу, вместо того чтобы повернуть налево, в главную часть дома, Мэри повернула направо и поспешила по безлюдному коридору, тусклому, оттого что тихо гудящих ламп в нем было меньше, чем где-либо в доме. Элиза заметила, что и картин в нем не было, холодные темные стены явно никто не пытался украсить.
Когда они дошли до самой дальней стены, Мэри остановилась. Она собиралась открыть дверь, но оглянулась через плечо и совершенно неожиданно сжала руку Элизы.
Прежде чем Элиза успела спросить, в чем дело, Мэри открыла дверь и объявила:
— Мисс Элиза, ваша светлость.
А затем она исчезла, и Элиза осталась одна на пороге дядиной берлоги, хранящей весьма специфический запах.
Дядя сидел в глубине комнаты за большим столом из узловатого дерева.
— Вы хотели меня видеть, дядя?
Дверь за ней закрылась.
Дядя Лайнус посмотрел поверх очков. Элиза снова удивилась, как этот покрытый пятнами старик может быть родственником ее красавицы матери. Кончик его бледного языка появился между губ.
— Я слышал, ты делаешь успехи в классной комнате.
— Да, сэр, — сказала Элиза.
— И если верить моему слуге, Дэвису, питаешь склонность к садам.
— Да, дядя.
С первого же взгляда на Чёренгорб Элиза влюбилась в поместье. Кроме тропинок, что бежали под скалами, она знала расчищенную часть лабиринта и дальний сад так же хорошо, как некогда туманные улицы Лондона. Но как бы далеко и глубоко она ни забиралась, сад рос и менялся с каждым новым сезоном.
— Это у нас в крови. Твоя мать, — его голос дрогнул, — твоя мать, когда была девочкой, очень любила сад.
Элиза попыталась соотнести его слова со своими воспоминаниями о матери. Сквозь тоннель времени посыпались обрывочные картинки: мать в комнатушке без окон над лавкой миссис Суинделл, небольшой горшок с ароматным растением. Оно протянуло недолго. Мало что способно выжить при таком недостатке света.
— Подойди ближе, дитя, — приказал дядя, делая знак рукой. — Встань на свету, чтобы я тебя рассмотрел.
Элиза подошла к столу и встала у коленей дяди. Запах стал сильнее, словно исходил от самого Лайнуса.
Он протянул руку, которая чуть дрожала, и погладил кончики длинных рыжих волос Элизы, легонько, едва касаясь, затем отдернул руку, словно обжегся.
Он вздрогнул.
— Вы нездоровы, дядя? Позвать кого-нибудь на помощь?
— Нет, — быстро ответил он. — Нет.
Он снова потянулся к ее волосам, закрыл глаза.
Элиза стояла так близко, что видела, как глазные яблоки движутся под его веками, слышала тихие щелчки в его горле.
— Мы так долго искали, везде искали, чтобы вернуть твою маму… Вернуть нашу Джорджиану домой.
— Да, сэр.
Мэри рассказывала Элизе об этом. О нежности, которую Дядя Лайнус питал к своей младшей сестре, о том, что его сердце разбилось, когда она сбежала, о его частых поездках в Лондон. О поисках, которые поглотили его юность и остатки веселого нрава, о том, как охотно он всякий раз покидал Чёренгорб, о неизбежном унынии после возвращения. О том, как он сидел один в темной комнате, пил херес, отказываясь от любых советов, даже советов тети Аделины, пока не появлялся мистер Мэнселл с очередной ниточкой.
— Мы опоздали.
Его рука давила сильнее, пальцы крутили длинные пряди Элизы в разные стороны, точно ленты. Он тянул ее волосы и Элизе пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Она была зачарована его лицом, принадлежащим раненому сказочному королю, которого покинули все подданные.
— Я опоздал. Но теперь ты здесь. Бог милостив, он даровал мне второй шанс.
— Дядя?
Дядя уронил руку на колени и поднял веки. Затем он указал на маленькую скамейку у дальней стены, покрытую бледным муслиновым покрывалом.
