— Дядя?
Дядя уронил руку на колени и поднял веки. Затем он указал на маленькую скамейку у дальней стены, покрытую бледным муслиновым покрывалом.
— Садись, — приказал он.
Элиза моргала, глядя на него.
— Садись. — Дядя захромал к черному штативу у стены. — Я хочу сделать твою фотографию.
Элизу никогда еще не фотографировали, и у нее не было никакого желания пробовать это прямо сейчас. Она открыла рот, чтобы сообщить об этом, когда дверь отворилась.
— Праздничный ужин накрыт… — Голос тети Аделины сорвался на визг. Ее тонкая рука метнулась к груди. — Элиза! — отчаянно выдохнула она. — О чем ты только думаешь, девочка? Немедленно наверх. Роза спрашивает о тебе.
Элиза кивнула и поспешила к двери.
— И прекрати докучать дяде, — прошипела тетя Аделина, когда Элиза прошла мимо. — Разве ты не видишь, что поездки утомили его?
Итак, день настал. Аделина не знала, какую форму примет угроза, но она всегда была рядом, таилась в темных углах, мешая полностью расслабиться. Аделина заскрежетала зубами. Она заставила себя стереть картинку из памяти. Девчонка Джорджианы встала с распущенными волосами, один в один призрак из прошлого, и старое лицо Лайнуса поглупело от юношеского желания. Подумать только, он собирался сфотографировать девчонку! Сделать то, чего ни когда не делал для Аделины. И для Розы тоже.
— Закройте глаза, леди Мунтраше, — попросила горничная.
Аделина повиновалась. Дыхание другой женщины, расчесывающей брови Аделины, было теплым и странным образом успокаивало. Век бы так сидеть, чувствовать на лице согревающее, сладкое дыхание глупой веселой женщины, и чтобы никаких мучительных мыслей.
— Можете открыть глаза, мадам, пока я схожу за жемчугом.
Горничная унеслась прочь, и Аделина осталась одна. Она наклонилась к зеркалу. Брови были гладкими, волосы — аккуратно уложенными. Она ущипнула себя за щеки, возможно, сильнее, чем следовало, и вновь откинулась назад, чтобы обозреть целое. Ах, как жестоко время! Мелкие перемены, которые не замечаешь, невозможно остановить. Нектар юности вытекал через решето, дыры в котором становились все шире.
— Так друг обратился во врага, — прошептала Аделина безжалостному зеркалу.
— Вот, мадам, — сказала горничная. — Я принесла набор с рубиновой застежкой. Красивый и праздничный, как раз для такого счастливого случая. Кто бы мог подумать, обед в честь дня рождения мисс Розы! Восемнадцать лет! А дальше будет свадьба, попомните мои слова…
Горничная продолжала болтать, а Аделина отвела взгляд, отказываясь смотреть на собственное увядание.
Фотография висела, как обычно, рядом с туалетным столиком. Какой добродетельной Аделина выглядела в подвенечном платье, какой правильной! Никто не догадался бы по снимку, сколько усилий стоила ей маска безмятежности. Лайнус же выглядел джентльменом до кончиков ногтей. Возможно, мрачным, но не более чем обычно.
Они поженились через год после исчезновения Джорджианы. Сразу же после помолвки Аделина Лэнгли принялась работать над собой. Она решила стать женщиной, достойной знатного старинного имени Мунтраше: избавилась от северного акцента и провинциальных вкусов, проглотила сочинения миссис Битон[32] и выучилась двум искусствам-близнецам: тщеславию и претенциозности. Аделина знала, что должна быть леди вдвое больше, чем другие, если хочет стереть из людской памяти свое низкое происхождение.
— Вы наденете зеленый чепчик, леди Мунтраше? — спросила горничная. — Только он подходит к этому платью, вам ведь понадобится головной убор, когда вы пойдете в бухту.
Их брачная ночь оказалась вовсе не такой, как ожидала Аделина. Она не знала и, разумеется, не находила слов, чтобы спросить, но подозревала, что Лайнус тоже остался разочарован. С тех пор они редко делили супружеское ложе, особенно после того, как Лайнус начал скитаться. «Фотографировать», — говорил он, но Аделина знала правду.
Какой бесполезной она себе казалась! Какой никчемной женой и женщиной! Хуже того, никчемной светской дамой. Несмотря на все ее усилия, их редко куда-либо приглашали. Лайнус, находясь в Чёренгорбе, был плохой компанией, большую часть времени проводя в одиночестве и отвечая на вопросы агрессивными замечаниями, и то лишь по необходимости. Когда Аделина стала бледной, болезненной и усталой, она решила, что это от отчаяния. Лишь когда ее живот начал расти, она поняла, что ждет ребенка.
— Все, леди Мунтраше. Вы готовы к празднику.
— Спасибо, Поппи. — Она растянула губы в вялой улыбке. — Достаточно.
Когда дверь закрылась, Аделина перестала улыбаться и снова встретила свой взгляд в зеркале.
Роза — законная наследница славы Мунтраше. Девчонка, дочь Джорджианы, — не более чем кукушонок, посланный, чтоб выжить дитя Аделины. Выкинуть его из гнезда, за которое Аделина так отчаянно сражалась.
Какое-то время порядок сохранялся. Аделина старалась наряжать Розу в прелестные новые платья, сажать на чудный новый диван, а Элизе доставались обноски. Манеры Розы, ее женственная природа были превосходны, а Элиза не поддавалась обучению. Аделина была спокойна.
Но девочки росли, неудержимо двигались навстречу женственности, и все менялось, ускользало из-под контроля Аделины. Успехи Элизы в классной комнате — это одно, никто не любит умных женщин, но от свежего морского воздуха на ее щеках играл здоровый румянец, проклятые рыжие волосы отросли, а тело начало округляться.
На днях Аделина слышала, как один из слуг говорил, что мисс Элиза дивно хороша, даже прекраснее своей матери. Аделина застыла как вкопанная, когда услышала имя Джорджианы. После стольких лет молчания это имя снова подстерегало ее на каждом углу, смеялось над ней, напоминало о ее несовершенстве, ее неспособности когда-либо встать вровень с Джорджианой, сколько бы она ни старалась.
Аделина ощутила пульсацию в виске. Она подняла руку и чуть надавила. Что-то случилось с Розой. Эта точка на виске была шестым чувством Аделины. С тех пор как Роза была совсем крошкой, Аделина научилась предчувствовать болезни дочери. То была нерушимая связь матери и ребенка.
И сейчас ее висок снова дал о себе знать. Аделина решительно сжала губы. Она смотрела на свое строгое лицо, словно оно принадлежало незнакомке, даме из знатного рода, женщине, чье самообладание нерушимо. Она вдохнула силу в легкие своего отражения. Розу надо защитить, бедняжку Розу, которая даже не подозревает в Элизе угрозы.
В голове Аделины начала вырисовываться идея. Она не может отослать Элизу, Лайнус никогда не позволит, и горе Розы будет слишком велико, к тому же врагов лучше держать поближе. Но может быть, удастся найти повод на время увезти Розу за границу? В Париж или Нью-Йорк? Дать ей возможность сиять, не заслоняемой блеском Элизы, которая привлекает всеобщее внимание, не давая Розе ни единого шанса…
Аделина пошла к двери, расправляя юбку. Она знала одно: никаких прогулок в бухту. Глупое обещание, данное в миг слабости. Слава богу, еще не поздно исправить ошибку. Порочность Элизы не должна запятнать Розу.
Аделина закрыла за собой дверь и пошла по коридору, шурша юбкой. Что до Лайнуса, он будет занят. Она — его жена, ее долг состоит в том, чтобы не дать мужу пострадать из-за собственных порывов. Она отправит мужа в Лондон, попросит жен правительственных министров прибегнуть к его услугам, предложит экзотические места для съемок, отошлет его далеко-далеко. Она не позволит праздности стать матерью его слабостей.
Лайнус откинулся на спинку садовой скамейки и зацепил трость за декоративный подлокотник. Садилось солнце, оранжевые и розовые сумерки разлились по западному краю поместья. За последний месяц выпало много дождей, и сад блестел. Хотя Лайнусу было все равно.
Столетиями Мунтраше увлекались садоводством. Из поколения в поколение путешествовали они по дальним краям, исколесили весь земной шар в поисках экзотических видов растений для пополнения коллекции. Однако Лайнус не унаследовал дара садовода. Талант перешел к его младшей сестре…
Ну, не совсем так.
Когда-то давно и он любил сад. Мальчиком он сопровождал Дэвиса в обходах, восхищался колючими цветами в Саду антиподов, ананасами в оранжерее, тем, как новые ростки появляются за ночь из семян, которые он помогал сажать.
Самое чудесное, что в саду комплексы Лайнуса исчезали, растениям, деревьям, цветам было решительно все равно, что его левая нога перестала расти и осталась на несколько дюймов короче, чем правая, что она была бесполезным придатком, чахлым и искривленным, нелепым. Всему и всем находилось место в саду Чёренгорба.
А потом, когда Лайнусу исполнилось семь, он потерялся в лабиринте. Дэвис просил его не ходить туда в одиночку, предупреждал, что путь долог и темен, полон преград, но у Лайнуса кружилась голова от возбуждения, ведь ему исполнилось целых семь лет. Лабиринт с густыми пышными стенами и обещанием приключений манил его. Он был рыцарем, шел на битву с самым жестоким драконом в стране и собирался с триумфом выйти из лабиринта, найдя путь на другую сторону.
