Кто ему сказал, где она была? Матушка доложилась…
— Помнишь, я говорил — не поднимайся за цаплей? Вот оно и встало между нами.
Да, тогда она и поняла, насколько была дорога Денису.
— Так и вижу вас в обнимку посреди улицы, — Ноэль перевел взгляд на календарь с японками. — Может, и целовались.
— Ты ж за свободу?!
— Я не могу быть с женщиной, которая любит другого. Это никому не нужно.
— Не нужно, — повторила Марина.
Денис шел к машине, у нее был прямой RER до Везинэ. Остановились. Стояли обнявшись. «Я пойду», — Денис мазнул губами ей по губам. Она несла тепло этого прикосновения через всю залитую огнями площадь.
— Заявил: «Раз ты три года с ним прожила, значит, ты такая же, как он. Иначе не смогла бы с ним оставаться».
— Тебе эти нотации не надоели? — Ксеня покосилась на Франсуа. Он был в мрачном настроении, не стоило его дразнить долгим телефонным разговором.
— Надоели. Ксенька! Денис сходит со мной в префектуру.
— Марин, любит он тебя. Возвращайся к нему. Ведь этому… Ноэлю-празднику ты до лампочки. И что ты с ним торчишь?
Как объяснить… Ноэль — вроде Анькиного отца. Снимет с себя пальто и накинет тебе на плечи. А потом ты для кого-то сделаешь что-нибудь. Тебе будет легко давать: атмосфера такая. Забудешь, что каждый за себя. Давно хотелось забыть.
— Да нет, Ноэль предложил оформить меня переводчицей в его фирму. Чтобы рабочую визу дали.
Не обескураживать же Маринку… Говорят, семейный вид на жительство поменять на рабочий нереально, не любят префектурные работники, когда иностранки замуж выскакивают, находят работу и бросают французских граждан.
Женька прошла мимо, направляясь на кухню.
— Женя! Не ешь перед сном, тебя и так разнесло!
— J’m’en fous.
Ребенок адаптировался на сто процентов. «Наплевать» не скажет — только это свое “J’m’en fous”. И когда ругаешься с ней, она переходит на французский. Раньше русские книги читала, теперь дом завален местными журналами про peoples — ей жуть как надо знать, есть ли целлюлит у Бритни Спирс и в каком наряде была на вечеринке Пэрис Хилтон. Иначе не о чем с подружками говорить.
— Женя! Положи сыр на место! Франсуа мне уже сказал, что мы много тратим на еду!
— Я хочу есть! У меня становление организма! Переходный возраст!
Наскоро попрощалась с Мариной.
— А где ваш сын?
— Он разве не внизу?
Мадам Дель Анна в голубой байковой пижаме ток-шоу смотрит.
— Нет. Я по телефону в другой комнате говорила.
— Куда он пошел среди ночи… — Встала. — Вы поссорились? А что с Денисом?
— С Денисом все хорошо.
— Вот видишь, вам надо было расстаться, чтобы все осознать! Ноэль, видимо, понял… — Мадам Дель Анна потыкала в кнопочки телефона. — Не отвечает. Пойди посмотри — машина в гараже?
Гараж — большое подсобное помещение, склад бесполезностей. И еще там кот спит, у него персональная люлька. Только норовит, как сейчас, устроиться на капоте — тряпочкой предусмотрительно покрытом.
Хотелось одного: позвонить Корто и сказать, что с Ноэлем — всё.
«Мррау!» — кот проскочил в дверь и ломанулся наверх.
— В офис пошел, — заключила мадам Дель Анна. — Марина, от людей так запросто не уходят. Он же тебе близкий человек! Я про Дениса. Ноэля ты едва знаешь, как можно сравнивать эти два чувства?
— Я не думала, что эта встреча… так заденет…
— Да я еще ваших с Денисом детей крестить буду! А ты позвони ему — вдруг возьмет и приедет за тобой?
— Я не могу… не объяснившись с Ноэлем… Думаете, позвонить?
Поездка в Прагу все расставила по местам. Вернее, демаркационную линию провела: до и после. Встряхнулся: тамошние русские таскали повсюду, в самую гущу тусовки угодил. Вернулся — дом не показался пустым. Он был обычным — таким, как всегда. Здесь когда-то приземлялась Сью, потом Марина. Теперь не стало никого.
Но в этом отсутствии инородных тел обнаружилась позабытая прелесть. Безусловная свобода. Спокойствие.
Марокканку встретил — даже не захотелось ее уламывать. Забросил удочку: «Заходи, фильмов море есть». Она давай невинность изображать — к ее удивлению, настаивать не стал. И то — явится эта Азиза, а через полчаса братья нахлынут — Мохамед, Ахмед и Хамид, у каждого в руке по бейсбольной бите.
Возвращаясь от адвоката, размышлял: «А если Маринка вернуться пожелает?» Хотя трудно себе представить, что она после двухэтажного дома, пятой «бэхи» и шастанья по ресторанам воротится в Нуази щи хлебать. Это же прозрачно: будь макаронник покладистее, не устроила бы она концерт.
Хотел сказать, что сюда ей дорога заказана — единожды солгавший, кто тебе поверит, — но она слезами заливалась, не стал. Да, не думал, что она такая дура: уйти непонятно к кому перед продлением документов. Это, конечно, можно назвать экзальтацией артистки, но уж больно артистка глупа оказалась. Пообещал сходить с ней в префектуру — еще примется с разводом назло тянуть; а ушлют на родину, так ищи ветра в поле.
Телефонный звонок. В полночь.
— Ноэль, ты ведешь себя как ребенок. Куда уходил?
— Я же сказал, надо было кое-что доделать. И… это что-то меняет?
— Твоя мама беспокоилась.
— Я перед ней не отчитываюсь.
Марина сидела под одеялом. Ему утром в Португалию лететь, к Барбосе.
— Ложись…
— В «Ступеньках» переночую.
— Ноэль, уже полвторого. Давай ты не будешь по отелям рыскать. Мы же можем остаться друзьями. Мы и были-то друзьями, не любовниками.
— Я с друзьями в одной постели не сплю. И глаза у тебя… холодные. У друзей таких не бывает.
— Я же сама не знала, что все еще люблю Дениса. И не придумывай про холодный взгляд.
Он не холодный был, а пустой. Сказала Корто по телефону: «У нас с Ноэлем начались проблемы», — хмыкнул: «Кажется, проблемы начались у меня». Не поняла, что это значило, но хмыкнул добродушно.
Ноэль стоял в пальто посреди спальни.
— Я ухожу. После Португалии поживу в «Ступеньках».
— Смеешься? Я завтра съеду.
— Куда?
— Да хоть к Ксене. Ложись спать, пожалуйста. Наталино… Наталоне…
— Не надо, — поморщился.
Вышел и прикрыл дверь.
Легла, вытянула ноги в пододеяльный холод. Ставни не закрыты. Проснуться при свете — от этой мысли становится радостно.
Позвонили из школы — Женька написала жалобу на учителя. На неродном-то языке! Оправдывалась: «Я попросилась выйти, а он говорит: “Что, иначе сделаешь в трусики?” Мерзкий такой — бёрк!» Она давно ни «бэ-э-э», ни «бррр» не говорит, только французское «бёрк», язык до полу вываливает, как все эти подростки, у которых воспитания ноль.
Франсуа сказал, что учителей надо держать в узде, и пошел кота выгуливать. По-быстрому набрала Марине. И выяснилась нелепая вещь…
— Ксень, все произошло оттого, что ставни не были закрыты. Мелочь, да? Я лежала и думала: завтра меня здесь не будет. Такое ликование напало: поучения не выслушивать, осьминога не жрать, пылесос не слышать. Мадам раковину драит, тряпкой насухо вытирает, и руки мыть нельзя, потому что лепота, — надоел этот психоз. И вот лежу я, смотрю в окно: за ним тьма и ветки яблони. В Нуази луну было видать… Представляю — отвернусь от луны, стисну Корто… Шкурой ощутила — какое тут все чужое. Да я сразу, как сюда пришла, это поняла, просто потом забыла. Ноэль на рояле «Лунную сонату» играл, я нюни распустила. А у него эта соната — как карточка визитная. Страсти много, да репертуарчик тощий. Зато разговоров про музыку — на полконсерватории хватит.
— Все оказалось не тем, о чем мечталось.
— Да. И вот представляю — я снова с Корто… И будто сижу я на кровати, а он, как обычно, носом в компьютер. Я ему говорю что-то, он не слушает. Берет мандарин, ест, глядя в экран. А я уже отвыкла чувствовать себя пустым местом! И так мне вдруг не хватает Ноэля. Сразу — как вспышка: что ж я делаю-то! Ведь шла сюда любви учиться — выходит, все зазря? Мир полные ладони протягивает, а я мечтаю на Денисов затылок любоваться! Да может, не мне Ноэля мироздание дало, а ему — меня. Сколько раз он говорил: «Мне хорошо с тобой»… Какое я имею право в его жизни дубиной махать?
— Ты потащилась в «Три Ступеньки»?
— Мы не подходим друг другу.
— А этот… Карим тебе подходит?
Сидели, как заправские туристы, в кафе на острове Сен-Мишель — это была идея Вероники сюда поехать. Приятно тянуть горячий шоколад, смотреть на зевак, под цветными зонтами топающих кривой мощеной улочкой, разглядывать вывеску “LES LUTINS” напротив — «средневековую», чугунную, с тремя домовенками в пестрых колпаках, мокрую от дождя. Она совсем не изменилась, Вероника, — а ведь мама теперь. Сказал: «Я угощаю!» — и она как-то странно улыбнулась… эта ее улыбка, за которой есть что-то, а что — не знаешь, и знать не надо.
