Анатолий Агарков - Три напрасных года

Не знаю, закопали Герасименко в ту ночь на вокзале, иль убёг Николай Николаевич, но пропал с моих глаз навсегда…. С новыми знакомцами-призывниками я не только сел в поезд, но и без билета доехал до Дальнереченска — закосил под «покупателя». Настоящие были не против.

В бригаде меня ждали документы на главного корабельного старшину. Прощальный жест полковника Конова. И ещё известие, что машина с замполитом, выезжая из Камень-Рыболова, перевернулась. Переверзев сломал ногу и попал в санчасть. Вот так судьба распорядилась.

Дембеля с малых катеров поинтересовались, не нужно ли что через забор пронести? У меня в портфеле ничего предосудительного. Разве что альбомчик.

— Кто дежурный на КПП?

— Старлей Ершов.

Докатился Кабанчик — на сундуковские посты заступает.

— Легко пройду — старый корифан.

Но я ошибся….

Ершов не кинулся обниматься. Сказал деловито:

— На дембель? Что везём? Открывай портфель — таможенный досмотр. Так, тельник один, зубная щётка… так…. А это что? Дембельский альбомчик? Ну-ка, ну-ка, полюбопытствуем…. А тебе известно, старшина, что снимать боевую технику запрещено? Не обессудь….

Он рвал листы из дембельского альбома и вглядывался в моё лицо с садистским удовольствием.

— Что лыбишься? Что ты лыбишься?

— Я думаю, переступлю порог КПП и больше никогда, ни одной писе не позволю унижать себя безнаказанно. Клянусь.

— Может, поговорим на эту тему в кабинете начальника политотдела, или ты торопишься?

Вырванные листы Кабанчик сунул в урну, альбом положил сверху на портфель. Я потянул его за ручку, и альбом скатился на пол. Пусть остаётся. Уж лучше без него, чем с таким.

— Честь имею! — козырнул и вышел вон.

Этот случай рассказал полковнику ЧВВАКУШа, вместе с двумя патрульными курсантами остановившему меня на вокзале в Челябинске. Я уже переоделся в дембельскую форму и поджидал электричку в родной район. Полкан полистал мои документы, пересчитал знаки на груди и сказал:

— Служили отлично, но зачем же форму нарушать? Кашне вам не положено. Снимите, застегнитесь и наденьте «слюнявчик».

— «Сопливчик», товарищ полковник, — поправил я, стоя в распахнутом бушлате и роскошном офицерском кашне.

Видок мой дембельский явно не соответствовал требованиям Устава, но падать ниц в трёх шагах от дома так сильно не хотелось….

— Вы можете затащить меня в гарнизонную губу, отнять звание и награды…. Я три года не был дома, готов задержаться ещё на десять суток, но «сопливчика» у меня нет — стюардессе оставил сувениром.

Он был мудр, этот полковник ЧВВАКУША. Он усмехнулся, вернул мне документы и взял под козырёк. Я мог презирать любого вояку — будь он маршал или рядовой — это субъективно. Но объективно — я обязан отдать честь воинской форме. И я опустил портфельчик, застегнул бушлат, даже крючок у горла, упихал с глаз кашне, и встал по стойке «смирно», приложив ладонь к бескозырке.

— Вольно, — сказал полковник и протянул широкую ладонь. — Поздравляю с возвращением.

Слёзы побежали по моим щекам, когда показали патрульные спины.

Потоки их были дома. Мама плакала, уткнувшись носом в моё плечо. Отец размазывал сырость кулаками по щекам. Сестра — оптимистка. Явилась и пихнула меня в кресло:

— Рассказывай.

— Что, милая?

— Как что? Анекдоты армейские — страсть люблю.

— Да не был я в армии — три года во флоте.

— Напрасные годы, заметь, — встрял отец. — Сейчас бы уже институт заканчивал, в начальники метил.

Я задумался — а напрасные ли?