Катарина Причард - Девяностые годы

Кон ехал впереди на верховой лошади, а за ним плелась вьючная. Салли и Моррис шли рядом со своей повозкой. На повозку им пришлось погрузить опреснитель, который они разобрали, остановившись у озера. Они очень беспокоились, вытянет ли кобыла такой груз: ведь она только накануне прошла весь путь туда и обратно.

— Ничего, вытянет, — заявил Моррис, который был настроен оптимистически. — Она умница, наша старушка, так же как и ты, моя дорогая.

Салли рассмеялась:

— Разве я похожа на старую клячу?

— Не совсем. У тебя нет одышки и не дрожат коленки, — согласился Моррис. — Но ты так же честно готова тащить тяжелый груз.

— Моррис! — воскликнула Салли, обрадованная похвалой мужа.

— Лощина Кона — самый трудный лагерь, какой мне приходилось видеть, — сказал Моррис. — И никогда я не встречал такого враждебного отношения к себе со стороны старателей, как здесь. Кончено, мы с Коном сами виноваты: обошли правило. Но в общем мы не в убытке. Вот увидишь, скоро акции Лощины Кона будут выпущены на рынок по фантастической цене и какой-нибудь английский биржевик наживет на этом тысячи.

— А другие разорятся?

— Это неизвестно. Может быть, здесь окажется больше золота, чем мы думаем, если заложить шахту и разработать руду. И тогда мы будем ругать себя за то, что продали участок.

— Я рада, что мы выбрались оттуда.

Солнечные лучи обжигали их. Пот струился по лицу Салли. Пыль, вздымавшаяся из-под колес повозки и из-под ног Салли, оседала на ее коже и одежде.

— Там, куда мы идем, будет хуже, чем в Лощине Кона, — хмуро заметил Моррис. — В сущности, тебе нельзя туда ехать.

— Но, Моррис… — Салли не могла скрыть своего огорчения.

— Ты могла бы поехать на время к Олфу и Лоре, или к Мари Робийяр, или пожить у Фогарти, но только не в качестве служанки. Я больше не допущу этих глупостей.

— Нет, — решительно заявила Салли. — Я могу прожить у Лоры или Мари самое большее неделю, а ты будешь в отлучке несколько месяцев. Почему мне нельзя ехать с тобой на север, Моррис? Кон говорит, что я управляюсь в лагере не хуже мужчины.

— Знаю, — нехотя согласился Моррис. — Ты отлично все выдержишь.

— Сэнди Галлахер повсюду возит с собой жену, — настаивала Салли. — Она была и в Курналпи, и в Финише.

— Я не Галлахер, и ты не такая дюжая дылда, как «Сара-Господи Помилуй».

Несколько минут они шагали молча. Потом Моррис, покосившись на опечаленное лицо и поникшие плечи Салли, сказал негромко:

— Хватит и того, что я притащил тебя сюда, Салли. Я просто не могу больше видеть, как ты плетешься вот так, измученная, грязная, и все стараешься быть веселой и бодрой.

Он посмотрел на нее взглядом, полным глубокой любви и нежности, так редко пробуждавшихся в нем. И глаза Салли расширились, когда она ответила на этот взгляд.

— Я не хочу разлучаться с тобой, Моррис, — воскликнула она, — мне всюду хорошо, лишь бы быть вместе. Даже здесь, в жаре и пыли.

Моррис крепко обнял ее и поцеловал. Это была счастливая минута. Если бы Кон оглянулся и увидел, как они стоят обнявшись под палящими лучами полуденного солнца, он решил бы, что они просто сошли с ума. Ни разу, подумала Салли, старик не видел, чтобы они нежничали друг с другом. Она была счастлива сознанием, что Моррис все еще способен забыть, где они находятся, сжать ее в объятиях и целовать со всем пылом влюбленного. Такого порыва у него не бывало вот уже несколько месяцев.

И когда они снова зашагали по пыльной дороге, им даже казалось, что мили летят быстрее. Они шли, держась за руки, точно дети, очень довольные друг другом, и на сердце у них было легко и радостно. Длинное платье Салли мело пыль, а по лицу Морриса струился пот, бороздя спекшуюся грязь. Но они, забыв про палящий зной и пыль, шутили и дурачились, словно вернулась счастливая пора их юной любви.

В полдень Кон сделал остановку. Он вскипятил воду. Салли и Моррис напились чаю и закусили. Затем они тронулись дальше. Кон уже забыл об обиде, которая чуть не довела его до безумия в Лощине. Он был очень оживлен и предвкушал выпивку у Джиотти. Предложил Салли уступить ей свою лошадь, но Салли сказала, что если она устанет, то сядет в повозку.

— Мы с Моррисом должны потренироваться перед походом в Дарлот, — весело похвасталась она.

— Для такого путешествия нам понадобятся верблюды, — отозвался Кон, — и хорошие.

Салли все же не села в повозку, хотя еще задолго до Кэноуны она так устала, что едва волочила ноги. Но она утешала себя тем, что и Моррису и кобыле не лучше, чем ей.

— Пройти десять миль при ста градусах в тени и подгонять при этом старую клячу с тяжелым грузом, — это не то, что выйти прогуляться в ясный день, верно, милый? — сказала она Моррису.

— Да, не совсем, — согласился тот. — И не забудь, что нам завтра еще предстоит прошагать двенадцать миль от Кэноуны до Хэннана.

Главная улица Кэноуны так и кишела рудокопами и старателями, верблюдами и лошадьми. Лавки и трактиры были полны. Одни золотоискатели пришли с окрестных разработок, чтобы, как обычно, выпить стаканчик после тяжких трудов, другие, побросав свои участки в дальних лагерях, держали путь на Хэннан, а оттуда на Лейк-Дарлот.

Кон, не останавливаясь, проехал прямо к Джиотти. Это было самое хлопотливое время дня, и тесный трактир гудел, как улей.

— Давай переночуем у дороги на окраине города, Моррис, — попросила Салли. — Мы можем спать под повозкой. Это лучше, чем провести ночь в битком набитом трактире.

— Ты права. Но сначала нужно поужинать. Я пойду поговорю с миссис Джиотти. — Моррис вошел в трактир, но уже через несколько минут он снова вышел.

— Что там делается! — сказал он с досадой. — Миссис Джиотти пьяна. Какой-то старик возится на кухне, но и он успел хлебнуть. По-моему, у них сегодня и ужина не дождешься, а твоя приятельница, Вайолет, в большом горе: ее милого дружка, Чарли Лея, сегодня утром нашли мертвым на дне заброшенной шахты, возле Белого Пера. Вайолет уехала к матери, а миссис Джиотти разливается, плачет — жалеет ее и тут же ругает на чем свет стоит — как это она бросила свою хозяйку, когда такой наплыв посетителей и все требуют ужина, и Альберто в распивочной без Вайолет как без рук. Я не сказал миссис Джиотти, что ты здесь, так что мы можем ехать дальше.

— Бедная девочка! — Салли было жаль ее и молодого англичанина, чья смерть пройдет незамеченной в шуме и суете переполненного городка.

Как внезапно и легко судьба может сразить человека и оборвать все человеческие отношения в этой огромной равнодушной стране, где страх смерти слабее, чем всесильная жажда золота.

Моррис снова пошел в город, чтобы купить свежего мяса и хлеба. Прежде чем вернуться к Салли, он выпил у Джиотти с Коном и другими старателями.

Салли развела костер на обочине дороги. Они поджарили мясо над огнем, пользуясь вместо вертела раздвоенными ветками, намазали хлеб прогорклым маслом и малиновым вареньем и напились крепкого чаю. Словом, «отлично пообедали», как сказал Моррис.

Он снял с повозки тюфяк, и они улеглись, накрывшись только легким одеялом. Салли была рада, что Моррис не остался пьянствовать с Коном у Джиотти. Рада, что им хорошо вместе под алмазным куполом темно-синего неба. Нужно взять все что можно от жизни. И если они хотят победить смерть и любую подстерегающую их опасность, они должны крепко держаться за свою любовь и друг за друга. И Салли видела точно во сне, как она не хуже старой кобылки тащится рядом с Моррисом то в гору, то под гору, через все подъемы и пропасти, пылевые бури и миражи их жизни на приисках.

На следующий вечер они сделали привал в миле от Хэннана. Кон нагнал их еще днем, заявил, что ему нужно накормить и напоить лошадей, и уехал вперед. Моррис достаточно намучился за день, подгоняя кобылу, и решил дать ей отдохнуть до утра. Правда, она добросовестно плелась весь день, но для похода в Дарлот уже не годилась. Он намеревался продать ее и опасался только одного: как бы она не протянула ноги на последнем переходе до Хэннана.

Когда они около полудня добрались туда, Моррис снял комнату в гостинице Мак-Суини. В тот же день Моррис с Коном уехали в Кулгарди на лошадях Кона, чтобы купить верблюдов; вернулись они через два дня и привели шесть голов, а также особую повозку и очень радовались, что им удалось все это купить у старателя, который только что поправился после тифа и нуждался в деньгах, чтобы поехать отдохнуть на юг.

Верблюды оказались неважные — тощие, с язвами на спине, и среди них был один норовистый, который сулил путникам немало беспокойства, на нем было черное афганское клеймо. Но Кон уверял, что справится с буяном, — счастье, что они вообще достали верблюдов, когда поход в Лейк-Дарлот в самом разгаре.

Вечером Кон напился. Но на другой день он протрезвел и занялся верблюдами, вымыл им спины и намазал серой, смешанной с жиром, Моррис закупил продовольствия на три месяца — и сборы были закончены.