Наконец подошла мать и рывком поставила меня на ноги.
– Идем, Мэтти, – сказала она, и в мозгу вспыхнуло что-то вроде воспоминания, как она учила меня то ли плавать, то ли ходить, и я послушно шел на ее голос.
– А можно нам навестить Терезу?
– Потом, Мэтти. Скоро. А сейчас мы пойдем домой. Брент!
Образуя клин в миниатюре – мать впереди, я и брат с флангов, – мы двинулись вверх по холму и дальше в сторону дома. От солнца снег на крышах мокро посверкивал. Где-то на дороге к Сидровому озеру мать стала напевать себе под нос ту медленную песню Элтона Джона, которую она так любила, и я вспомнил о Терезиной матери. Брент набрал снега, слепил крепкий снежок и, посмотрев на меня, запустил его в снеговика во дворике миссис Маклин.
Свернув на нашу улицу, мы увидели грязный серый «понтиак», припаркованный на подъездной аллее.
Мать перестала петь.
– Это еще что такое? – сказала она.
Дверца со стороны водителя была приоткрыта и из нее вился сигаретный дымок. Широкоплечий мужчина в коричневой кожаной куртке и черных лыжных ботинках с расстегнутыми пряжками ступил на снег. Без формы и без шляпы сержант Росс казался совсем другим человеком.
– Не возражаете, если я поговорю с мальчиком? – спросил он, как только мы приблизились.
Я подошел поближе к матери. Мне хотелось быть с ней рядом, даже если она была далека от того, чтобы меня простить.
– Я не хочу, – прошептал я.
– Боюсь, тут не тебе решать, – сказала она, правда без строгости в голосе.
Когда сержант Росс поднес к губам сигарету, рука у него задрожала, и мать спросила:
– Как вы?
Он бросил окурок на землю, раздавил его и погладил руками штаны, словно стирая пятно.
– Честно говоря, не знаю. А вы?
– Тереза жива, – сказала мать.
– Чудеса, да и только, – ответил сержант и посмотрел на меня, но я ничего не мог понять по выражению его лица. – Правда, Мэтти?
Он подозвал меня жестом руки. Я колебался, глядя, как мать с Брентом входят в дом, но потом все-таки пошел с ним. Мы молча шагали по улице, пока он не остановился между двух берез, торчащих из снега, как мачты севших на мель парусных шлюпок. Долгое время он ничего не говорил.
– Она назвала его имя, – не выдержал я.
– Знаю. Ричард Грейс. – В голосе сержанта совсем не чувствовалось того энтузиазма, которого я от него ожидал; это известие взволновало его гораздо меньше, чем копа-тамбурмажора. А может, ему, как и мне, просто не верилось. – Тебе это что-нибудь говорит?
– В смысле? Наверное, это его имя.
– Чертовски везучая девчонка.
– Да уж, – пробормотал я, так как всплывший в воображении образ люстры-паука в комнате без окон снова заставил меня содрогнуться. – Я бы ни за что не вспомнил.
Сержант Росс встрепенулся, и я почувствовал на себе его пристальный взгляд.
– О чем не вспомнил? – Он подступил ближе и навис надо мной как скала.
Та же комната, тот же свет. Теперь Тереза сидит на стуле, но она к нему не привязана, Снеговик ходит вокруг нее кругами, словно вращаясь вокруг самого нового и самого странного солнца в его кошмарной галактике. Наконец он в нетерпении спрашивает: «Где?»
«В субботу, пожалуйста. На Сидровом озере», – отвечает она.
– О Дне очистки озера, – сказал я. – Тереза, как и все мы, приходит туда каждый год.
У сержанта отвисла челюсть и провисела так несколько секунд, прежде чем к нему вернулся дар речи.
– Ты хочешь сказать, она обдурила Снеговика?
Снеговик, вытянув руки по швам, бесшумно скользит за спиной Терезы по пятнам на полу, словно костюм на движущейся вешалке в химчистке. Тереза сидит, глядя прямо перед собой.
– Я хочу сказать, она надоумила его оставить ее на озере, потому что знала, что это за день.
– Едрить твою в бога душу мать!
Меня уже тоже вовсю трясло. Проговорить это было еще ужаснее, чем подумать, потому что теперь и правда казалось, что все так и было. Возможно.
– Она что, такая хитрая?
– Да.
– В таком случае нельзя исключать, что она вообще не видела никакого Снеговика. Инсценировала все от начала до конца.
– Не считая того, что она не дышала, – вырвалось у меня. Я вдруг его возненавидел. Его, Снеговика, доктора, миссис Джапп, мистера Фокса, своих родителей – всех взрослых, которых я знал. – Это вам не «Битва умов»! – выпалил я, сам не зная зачем, лишь бы вырваться из этого идиотского тупика.
Резко развернувшись, я бросился к дому. Сержант чертыхнулся и пошлепал за мной. Догнав, он схватил меня сзади и прижал к себе. В лицо мне пахнуло лакрицей и табаком.
– Ужасно, наверное, быть полицейским, – сказал я, обливаясь слезами.
Он кивнул:
– Иногда. Но иногда ты действительно помогаешь людям.
– Не в этот раз.
Сержант дрожащей рукой провел по глазам. Его слова звучали весомо, проникновенно.
– Да, не в этот. – Он подошел к машине, залез рукой в открытое окно и достал Терезин си-.ний блокнот. – Это какая-то тарабарщина, Мэтти, – сказал он, отдавая его мне. – Разумеется, мы оставили себе копию, но…
Передняя обложка наполовину слетела с колец. Я разгладил ее и поправил кольца. Что-то сильно давило мне на барабанные перепонки, как будто я находился под водой в глубокой части бассейна.
– Мы давали это посмотреть нашим людям, которые во время Второй мировой бились над расшифровкой «Энигмы». Знаешь, что это? Когда-то его считали самым сложным разведкодом в человеческой истории. Наши детские психологи прочесали этот блокнот вдоль и поперек. Каждое слово. Каждую каракулю. Каждый бессмысленный набор букв, который, по нашему мнению, мог оказаться анаграммой. Даже все закорючки и загогулины. Но все наши эксперты сошлись в одном: это может быть все, что угодно, только не код, потому что в нем отсутствует шаблон. Многие записи даже невозможно прочесть. Разгадывать их – все равно что предсказывать будущее по внутренностям птиц. Если они что-то и значат, то разве только для нее самой.
Сержант посмотрел на меня с высоты своего роста, и давление в ушах усилилось, как будто он оттолкнул меня вниз от себя. И теперь он в любую секунду готов был меня отпустить. Я больше не чувствовал к нему ненависти. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы он уходил.
– «Эврис-Дели», – заговорил я поспешно. – Плавательный бассейн в средней школе Ковингтона.
– Что?
– Не знаю. Она говорила что-то об этих местах в последнюю нашу встречу. Когда мы были в доме Фокса.
– То есть…
– Некоторые из этих мест тоже указаны в блокноте, так? Может, она вывела формулу. Места, где бывают дети. Может…
– Может, – перебил сержант Росс мягко, но твердо. – Но что бы там она ни вывела, в блокноте этого нет. К тому же она вернулась. И все, что знает, может объяснить нам сама. Но я хочу сказать о другом. Возможно, когда-нибудь этот блокнот вам с ней очень пригодится. Так что береги его как зеницу ока. Хороший ты мальчик, Мэтти. Сметливый. Я знаю, что ты хотел как лучше, и все же это не снимает с тебя ответственности за то, что ты сделал. Не лезь на рожон, помогай семье, глядишь, все как-нибудь и утрясется.
Сержант Росс забрался на водительское место и некоторое время сидел, глядя сквозь ветровое стекло куда-то поверх деревьев. Наконец он включил зажигание, выехал с нашей подъездной аллеи и скрылся за поворотом.
Я вошел в дом, где ждали родители. Лицо у матери было зареванное. Она сидела на диване, прижавшись к отцу. Было слышно, как Брент, громко топая, расхаживает по своей комнате.
– Мэтти, сбегай за братом и приходите сюда, – сказал отец, и я сделал как он сказал.
Заглянув к Бренту, я увидел, что он бросает теннисный мячик в дверь шкафа. Мне он не сказал ни слова, но когда я указал в сторону гостиной, он пошел туда.
Отец отвернулся от окна и велел нам сесть рядом с матерью.
– Мальчики, – сказал он более вялым голосом, чем обычно, – мистер Фенвик полагает, что для меня будет непродуктивно продолжать работать в исследовательской лаборатории. Меня посылают на другой завод, руководить проектированием сборочного конвейера. Я выбрал Лексингтон, чтобы мы были поближе к нашим родственникам. Начнем собираться. И начнем прямо сейчас.
Брент замотал головой, как будто у него зазвенело в ушах. Я только посмотрел на отца и спросил:
– Значит, тебя увольняют?
– Переводят.
– Из-за меня?
– Уймись ты, Мэтти, – буркнул он. – Не все ли равно? Будем считать, что мне не повезло. Я это переживу. Ты тоже. Зато будем поближе к нашей семье. – Он двинулся было к выходу, но, передумав, плюхнулся в низкое зеленое кресло.
– Ладно, мальчики, – мягко сказала мать, обняв нас с Брентом за плечи. – Идите собирать вещи, берите только самое необходимое.
– Мы что, уезжаем прямо сегодня?
– О да, – вздохнула мать и посмотрела на отца; на какую-то долю секунды мне показалось, что она даже улыбнулась.
– И оставляем все наше барахло? – пискляво прохрипел Брент голосом пятилетнего ребенка.
