— Какого черта тебе надо? Что тут шляешься, старая метла? Ноги выдерну заразе, коль еще раз тут припутаю! Пшла отсель, зловонница козлиная! — вскипел Кузьма, увидев бабку.
— А кто ты такой, чтоб мне указывать? Я тут живу! Где хочу, там хожу! И не тебе, босяку бездомному, мне указывать! Не к тебе шла, к врачу. Ты не то людям, барбоскам не нужен, гнида вонючая! Чуть не убил! Научился б двери открывать нормально!
— Еще раз под дверью своей увижу — ноги вырву и башку скручу! Чего за мной подсматриваешь, старая? — Выгнал во двор бабку, крича ей вслед злое: — Барбоска окаянная! Стыда не имеет! Сдыхать пора! Она за мужиками подсматривает!
— Это ты себя мужиком назвал? Ох, уморил! Мерин гниложопый! Да меня под ружьем не заставили б с тобой в одной, комнате дышать! Мразь вонючая! Ишь хвост поднял. В мужики лезет! Ты вначале стань им, таракан обосранный! — орала во все горло. Вконец испортила настроение человеку. Кузьма так и не поехал в город. Зашел к Якову. Тот все слышал. Улыбался:
— Отчихвостила Агриппина?
— Где ты подобрал эту гадость? Как она оказалась у тебя?
— Ну а что хочешь? Не бывает города без собаки, омута без черта, болота без лешего, леса без кикиморы! — рассмеялся директор и сказал: — Я тебя успокою! Груня у нас не одна такая. И еще не самая плохая.
— Что? — округлились глаза столяра.
— Да у нас не меньше десятка таких. Только эта — явная, открытая, горластая. А те — тихони, кусают исподтишка, из-за угла. Потому опаснее, что от них никак не ждешь пакостей.
— Зачем же их держишь?
— Куда ж им деваться?
— Да пусть бомжуют, сдыхают на улице, в подвалах, как крысы!
— Остынь, Кузьма! Я уважаю твою работу и не суюсь с советами. И ты не лезь! Не указывай, кого оставить, кого гнать надо! — посуровел Яков.
— Ну, слушай! Это уж слишком…
— Не горячись, Кузьма! Помнишь, я рассказывал тебе, что жил много лет в Сибири среди стариков…
— Они что, были такие малахольные, как эта?
— Успокойся! Там был священник. Благодаря ему я стал верующим. И бесконечно благодарен ему за то.
— А при чем тут вера? — не понял столяр.
— Вспомни, что сказано Господом? Благословляйте врагов ваших! Молитесь за проклинающих и ругающих вас! Ибо плох тот, кто любит хвалящих… Не помню дословно. Но смысл важен! Нельзя нам, Кузьма, верить в то, что мы во всем правы! Что мы безгрешны! Нет людей без недостатков! И когда мы научимся прощать таких, как Агриппина, что-то простится и нам на небесах…
— Ты что? Всерьез? Да в чем я виноват перед этой тварью? — взвился столяр.
— Пусть не перед ней, перед другими…
— Она ж стукачкой была! Из-за нее…
— Слышал я о том. Да только вот что хочу сказать тебе… Испытания на долю каждого посылаются свыше. Другое дело — через чьи руки. Она за свое сама ответит. Не перед нами. А переживший горе должен благодарить Господа, что жив остался. Ибо перенесший горести — обласкан будет.
— Не допру! Зачем такое? Дозволить всякой твари обосрать меня живого, чтобы потом отмыть и утешить?
— Кузьма! Даже сотням Грунек не дано унизить тебя перед Господом. Потому что ты ему виден в каждом дне своем, всяким делом! Она своей бранью на
себя грех взяла. Ты — за свое в ответе! Прости ее. Потому что ее доля уже сегодня хуже собачьей. Нет жизни. Да и не было ее у Груни. Она никогда не знала, что такое любовь! Она никому не была нужна!
— Она ж была замужем! Детей имела! Такое разве случается без тепла?
— Ее муж?.. Кузьма, этот человек потерял семью в пожаре. И был много старше Агриппины. Где-то на вечеринке познакомились. По пьянке сделал ее женщиной и даже не понял, что та была девушкой. Боясь неприятностей — женился. Но не любил. Бил ее. Изменял. Заразил гонореей. И даже в этом обвинил ее. Она терпела долго. А потом осечка получилась. Из петли отец успел выдернуть. Кое-как откачали. Она в то время беременной была. Вторым сыном. Вот после этого возненавидела мужа окончательно. Решила развестись. Тот по-хорошему не хотел. Она понимала, что, если будет жить с ним, он все равно загонит в могилу. И сподличала, защитив себя. Но свою судьбу не устроила до его возвращения, а когда он пришел, изувечил бабу. Бил, как мужика. Свои пакости забыл. Это всегда так бывает.
— А почему детей не искала, не забрала?
— Он покалечил ее. Груня не могла работать. А на пенсию по инвалидности, да еще на бытовой почве, не только детей вырастить, самой не прожить. К тому времени она совсем одна осталась. Между прочим, на своего мужа, несмотря на советы, в суд не подала за увечья. Он, предполагая это, быстро уехал. Агриппине то и нужно было. Поняла: спрятался надежно, ей уже опасаться нечего.
— А мастера, ту женщину, зачем посадила? Из ревности? Жизнь отняла у человека! — злился Кузьма.
— Она неспроста ревновала. Именно та красотка наградила ее мужа триппером. Агриппина забеременела именно в то время. Ее второй сын дебильный родился. Так что был у нее повод.
— За что же брату Суворова судьбу искалечила эта праведница?
— Знаешь, среди нас, мужиков, нередко встречается тип язвительных насмешников. Узнает о чьей-то беде, и пет бы помочь человеку — на каждом шагу издевается, высмеивает прилюдно. Так и этот. Услышал, как Груню по пьянке будущий муж обесчестил, и давай скалиться, подтрунивать, всякие намеки делать. Он же со свету сживал. Вот и защитилась, как могла. Подло, мерзко, но себя оградила. Правда, и с самой судьба круто обошлась. Никто не минул наказания свыше. И она… Когда муж вместе с детьми уехал куда-то, она домой вернулась из больницы. А там — пусто. Даже нательной рубахи не осталось. Кому другому помогли б люди, но не ей. Не жила — умирала. С отчаяния, с голода стала сотрудничать с госбезопасностью. Другого выхода не нашла. Ну а потом ее сведения перестали интересовать. Времена поменялись. Стала сдавать свою квартиру всяким, чтоб прокормиться. Там ее чуть не убили пьяные проститутки. Дошло до милиции. Привезли к нам. Просили за нее. Не как за осведомителя. Убедили пощадить и пожалеть. Подробно о себе сама рассказала. И о недостатках своих — не скрыла. Теперь меня пойми, если даже милиция к ней сердце поимела, как же я ее оттолкну иль выгоню? Пусть живет с нами. Ее грехи не больше наших. Да и не нам судить. Научиться бы прощать, смириться. Вот это нужно. А на горб соседа не стоит оглядываться. Свои рога и копыта видеть надо. Ведь и перед ней многие виноваты. Никто прощения не попросил. Не сказал ей доброго слова. Лишь оплевать горазды, обидеть, оскорбить. Когда в ответ слышат такое же — обижаются, злятся. А почему? Иль свое отражение в зеркале не понравилось? — усмехнулся криво.
Кузьма покраснел, вспомнив, как он обложил и обозвал старуху. Неловко стало. Но признаться в том было еще труднее.
— А чего она за мной подглядывала?
— Да кто ж знает? Может, любопытство. А может, хотелось человеку найти повод к общению, получить хоть каплю тепла на свою холодную судьбу. Но и тут не повезло. Знаешь отчего? Да потому что человек в человеке лишь плохое ищет. Не видя и не веря в добро. Ведь ты и сам понимаешь, что мужчины ее не интересуют. Не тот возраст у Груни! Подумал, что для сплетен почву искала. Но почему не предположил хорошее? Оттого и сам получил в ответ зло.
Кузьма сидел растерянный. Но для себя решил обходить эту старуху как можно дальше, не видеть, не слышать и никогда не разговаривать с ней.
Агриппина после этой стычки тоже перестала проявлять интерес к Кузьме. Встретившись с ним случайно, прошмыгивала серой тенью, даже не оглядываясь на столяра. Она никогда не здоровалась с ним. Но во дворе, сидя со старухами на лавке, всегда злобно шушукала в спину Кузьмы. Тот — не оглядывался. Она, как верно подметил Яков, оказалась не из худших.
Кузьма так и не понял тогда, что произошло. К нему в комнату без разрешения вошла толпа стариков. Лица злые. Без объяснений стали копаться в вещах, обшарили всю комнату и самого столяра. Ни слова не говоря, сделали обыск. Мужик смотрел на них обалдело.
— Что вам нужно? Кого ищете, скажите! Чего приперлись? — спрашивал людей. И, потеряв терпение, пошел за директором. Но того не оказалось на месте.
— Уехал по делам. Вечером будет, — ответил завхоз.
Кузьма вернулся в комнату, где все было перевернуто.
Старики закончили обыск, ждали его возвращения.
— Не надо злиться. Пропала вещь у человека. Мы ее ищем. Не только у тебя. У всех, кто мог взять…
— Что? Вы меня за вора посчитали? — вспыхнул Кузьма мигом и, открыв двери настежь, стал выгонять непрошеных гостей. Те не торопились. Если бы Кузьма не кричал и не ругался, давно бы ушли. А тут уперлись.
— А чего орешь? На лбу ни у кого не написано. Чужих не было. Все свои. Но часы пропали. Дорогие. Главное, подаренные. Кто мог взять? Ты там ремонт делал. Они на тумбочке лежали. Кроме тебя — некому взять! — выставил вперед козлиную бороденку старик Семен и смотрел на Кузьму не мигая.
