«Сейчас начнет лукавить: «Что вы, что вы! Кто вам сказал? Ни капельки!»
— Да, это правда.
«Зачем отрицать очевидное? Мне жизнь как-то тоже не убавила ни морщин, ни седых волос».
— И не только внешне.
— Все мы меняемся.
«Или это жизнь нас меняет, чувства, эмоции, обстоятельства?»
— Женя, — он немного помедлил, будто попробовав ее имя на вкус, теперь хотел ощутить все ингредиенты, — Женя, я должен подумать.
— Что ж, думайте. — Она с готовностью кивнула, достала визитку, положила перед ним. — Позвоните, если надумаете. Не буду больше вас уговаривать, хотя и не понимаю, что вас смущает. С дельфинами договориться гораздо легче, чем с любыми другими животными.
Она поднялась и прошла к двери. Он последовал за ней.
— Меня не смущают звери, меня люди смущают.
— Люди? — она остановилась на пороге квартиры. — У нас отличные тренеры. Тем более, я понимаю, у вас свое дело. Я просто предлагаю вам попробовать, прошу о помощи, если хотите.
— Вы не поняли. Меня не пугают работники дельфинария.
— Тогда кто же?
— Да «пугают» — вообще не то слово. Настораживают меня, заставляют волноваться, смущают, если хотите, дети.
— Дети?
— Да. Аутисты. Я привык к Никите, но это другое. Понимаете, он уже родной, а остальные… Я как-то не думал, что придется общаться с большим количеством таких ребят. Я не уверен, что хочу этого, понимаете?
— Нет.
— Почему?
— Не понимаю, как можно не хотеть общаться с себе подобными.
— С себе подобными?
— Именно. Не вижу никакой разницы между вами и этими детишками. А вы? Вы ничего общего не находите?
— …
— До свидания, — вежливо попрощалась она и начала спускаться по лестнице, не стала ждать лифт, а может быть, не захотела ждать ответных слов.
Артем, если бы даже и появилось у него такое желание, не смог бы, наверное, и рта раскрыть. Горло моментально перехватил удушающий спазм, не позволяющий ни разомкнуть губ, ни произнести ни слова. Он молча прошел в комнату, сел на диван и замер в немом потрясении. Так и сидел уже больше часа, пораженный прямотой своей нежданной гостьи. Сидел, ничего не делал, только вертел в руках оставленную визитную карточку. Он не обижался. Зачем? Известно ведь: на правду не обижаются, а в том, что женщина высказала безусловную истину, Артем совершенно не сомневался. Не сомневался не потому, что Женя была резка и убедительна, не потому, что она неожиданно пролила свет на давно мучивший его вопрос, а исключительно из-за того, что произнесла вслух то, что было ему и без того понятно. Он — Артем Порошин — ничем не отличается от страдающих аутизмом людей. Он избегает социума, все время изо дня в день совершает повторяющиеся действия, не любит новых помещений и пространств, не сближается с людьми и не терпит вторжений в свое личное пространство. Зачем отвергать очевидное? Ведь именно это и привлекло когда-то Артема в Никите. Он увидел в маленьком, отрешенном от мира человечке свое отражение, свою маленькую копию, которая отчаянно сопротивлялась любым знакам расположения, посылаемым из внешнего мира. Конечно, мужчина не был настолько несведущ в медицине, чтобы причислить себя к действительно страдающим аутизмом. Он знал, что это состояние психики является исключительно врожденным. Приобретенных случаев не бывает. Но кто знает, возможно, их не было до сих пор? Энциклопедисты определяют аутизм как некое особенное нарушение в развитии мозга, проявляющееся в возрасте до трех лет. Но существуют и родственные состояния с более мягкими признаками и симптомами, которые ученые относят к расстройствам аутистического спектра, а Артем относил к своим собственным расстройствам. Он был человеком думающим, человеком мыслящим, человеком интересующимся. Если какая-то информация вызывала вопросы, он искал на них ответы, и очень быстро во время своих поисков обнаружил, что даже само слово «аутизм» великолепно характеризует его как личность. Этимологические словари говорили, что термин происходит от греческого «autos» — сам, а аутистов определяли как людей самих по себе. А кто такой Артем? Он и есть человек сам по себе. И это все о нем сказано, для него написано, с него срисовано. Да, его жизнь сделала таким. Она не спрашивала у него разрешения на изменение судьбы, не просила о подписи под договором, не ждала снисхождения и не испытывала чувства вины, несмотря на то что не проходило и дня, чтобы Артем не пытался допроситься у кого-то неведомого ответа на вопросы «почему, зачем и за что». Он просто получил удар, хотя ничем не заслужил страданий. И это в сознании мужчины тоже роднило его с теми, кто волей необъяснимого случая был еще до рождения обречен испытывать те или иные муки. К своим переживаниям Артем уже привык, они стали частью его повседневной рутины, неотъемлемой явью существования. Но у него хотя бы оставались воспоминания о другой реальности, о минутах радости и счастья, у него сохранялось понимание того, что жизнь, если ей это угодно, может быть прекрасна и удивительна. И потому странным и несправедливым представлялось то, что кого-то заведомо лишают подобного познания.
— Она неправа, — неожиданно произнес вслух Артем и встал с дивана, зашагал беспокойно по комнате. — Неправа! Есть разница. Есть!
Да, теперь он видел свое отличие от подлинных аутистов: две трети своей жизни Артем смотрел на мир с улыбкой, широко открытыми глазами и не имел никакого желания от этого мира отгораживаться. Его решение было следствием, у его решения были причины. А маленькие детишки не имели ни того ни другого: одну только запрограммированную кем-то модель повторяющегося поведения, необоснованного страха перед людьми и обстоятельствами и нежелания взаимодействовать с окружающим временем и пространством. Артем сам изолировал себя от социума настолько, насколько это оказалось возможно, у детей же никто на это разрешения не спрашивал. Они появились на свет такими и заранее были лишены возможности этот свет познать. Артему представился шанс попытаться подарить им такую возможность. Неужели он позволит этому шансу исчезнуть в бездне собственных сомнений, колебаний и нерешительности?
— Нет, — резко прерывает он свои мучительные раздумья, хватает телефонную трубку и уже через несколько секунд спокойно говорит в нее: — Я согласен.
— Вы уверены?
— Более чем.
— Хорошо, очень хорошо, даже замечательно! Впрочем, я чувствовала, что вы согласитесь.
У женщины на другом конце провода настолько уверенный голос, что Артем не отказывает себе в удовольствии слегка поддеть ту, которая не скрывает своей радости от того, что добилась желаемого.
— Что, звери заждались? — спрашивает он.
— Вовсе не звери.
— А кто? — он не скрывает кокетства, но она игру не поддерживает, отвечает серьезно:
— Придете — увидите. Жду вас завтра в десять, и постарайтесь не опаздывать.
Артем несколько секунд слушает короткие гудки и испытывает острое желание перезвонить и отказаться от встречи: женщина, так понравившаяся ему несколько часов назад, теперь кажется неприятной. Уж слишком командирским стал ее голос, излишне напористым и чрезвычайно требовательным. «Эта спуску не даст и по головке просто так не погладит», — думает он и тут же ощущает, что одновременно с этой мыслью в нем зарождается неподдельное уважение к Жене. Она — человек дела. Такая же, как и он. Не женщина — просто человек, больше того — директор, и забывать об этом не следует.
Забывать, конечно, не следовало, но Артема то и дело подмывало именно так и поступить. Впервые за долгое время он снова просыпался с улыбкой, впервые чего-то ждал, впервые на что-то надеялся, впервые будущее казалось ему неопределенным, таинственным и одновременно притягательным. Да, она была резковата. Да, не прощала лени, халтуры и равнодушия. Но разве не таким должен быть стоящий руководитель? Да, она слишком близко к сердцу принимала любые неудачи своих питомцев, остро переживала каждое недомогание животных, и худшим на свете злом казалась ей просроченная рыба. Но мог ли судить ее тот, кто сам когда-то баюкал на руках и выкармливал из бутылочки львенка? Да, она все время отдавала работе. Да, не интересовалась ничем, кроме предстоящей премьеры. Да, делала вид, что не страдает от этого. Но не является ли подобное притворство именно таким, от которого человека хочется избавить больше всего?
Артему нравилось новое дело. Ему поручили двух молодых дельфинов, и за два месяца работы они из абсолютно ничего не умеющей живности превратились в артистов, подающих большие надежды. Кроме работы с этими воспитанниками, участвовал Артем и в сеансах с детьми-аутистами. Ему было невообразимо сложно преодолеть себя. Сначала он по-прежнему ограничивался общением с тем, кто его на самом деле ждал и кому действительно необходима именно его помощь. Артем занимался с Никитой: мальчик снова преобразился и ожил до такой степени, что несведущие люди никогда бы не подумали, что какое-то время назад этот ребенок проводил все время в молчании и настороженности. Такие перемены не могли не замечать окружающие, и Артема стали засыпать просьбами родители других детей: попробовать, уделить несколько минут, позаниматься хотя бы раз в неделю, провести эксперимент. Артем не знал, над кем, собственно, он проводил эксперимент, когда согласился в первый раз: над ребенком или над самим собой. Преодолеть себя — было задачей непередаваемо трудной. Как заставить себя подступиться к детям, одно существование которых на земле напоминало Артему о дочери? Но он сделал первый шаг, второй, третий, потом заметил, что каждое новое занятие дается легче и проще, а вскоре и вовсе обнаружил, что далеко не каждый раз при взгляде на ребенка становится грустно, что воспоминания не накатывают удушливой волной каждый раз, когда он дотрагивается до детских рук и ног, а ласковое воркование счастливой мамаши со своим чадом вызывает улыбку, а не зависть и раздражение. И как только это случилось, позволил себе Артем сделать и последний шаг, на который так давно не мог решиться.
