В хождениях по клиникам и центрам и в поисках единственно правильного пути молодая женщина провела целый год, а воз по-прежнему оставался там, где был на старте. Единственное, чего удалось добиться Юле, — изменения отношения мальчика к ней и к ее родным. Им он легко позволял дотрагиваться до себя, реагировал на их слова и даже иногда улыбался, если к нему обращались. Но эти проявления живого человеческого начала объяснялись вовсе не успехами какого-то очередного рекомендованного специалиста, а каждодневной работой матери, которая любит своего ребенка и дает ему это почувствовать.
«Что делать дальше?» — этот вопрос волновал Юлю с каждым днем все больше и больше. Пункт жизненного плана, в котором значилась адаптация Никиты к нормальной жизни, до сих пор оставался невыполненным, а неиспользованных подпунктов — собственно способов реализации этого плана — практически не осталось.
— Что делать? — спрашивала Юля у одного врача, у другого, у третьего.
— Искать подход, — дружно говорили они. — Терапия может быть похожей, а подход к каждому ребенку, тем более к аутисту должен быть индивидуальным.
«Вы врачи, вы и ищите», — хотелось кричать Юле, но она молчала. Молчала потому, что видела — ищут. Ищут и не находят. А когда найдут? Завтра? Через месяц? Через год? Через два? Никогда?
Ей порекомендовали заниматься дома: развивать речь ребенка с помощью картинок. И она занималась. Методично показывала Никите изображенные на карточках предметы и называла их, называла, называла. Ей даже во сне снился собственный голос, бесконечно повторяющий бессвязный набор слов: собака, кошка, машина, кастрюля — и так далее, и тому подобное, и снова, и опять, и в который раз. Юле предлагали воспользоваться специальными витаминами, усиливающими кровоток мозга, — она пользовалась, советовали пройти сеансы специальной барокамеры, питающей мозг кислородом, — она проходила, рассказывали о чудодейственных гомеопатических шариках — и она механически каждый час в течение трех месяцев пичкала ими Никиту. Но прогресс не наступал. То ли шарики были ненастоящие, то ли сама гомеопатия — это девушке так и осталось неведомым.
Неизвестным и непонятным осталось для нее и то, почему неожиданно изменил своим принципам мужчина, которого она когда-то хотела сделать своим. Правда, с течением лет и бременем забот желание это как-то поблекло и уже не вспыхивало с той силой, которая бурлила в Юле в те мгновения, когда она писала на бумаге: «Хочу любви!» Но если бы он дал ей надежду, она бы ухватилась за нее, как за соломинку. Надежды не было. Лишь спокойные пятиминутные ежемесячные встречи на улице.
— Вот. — Юля протягивала конверт с деньгами.
— Спасибо. — Он убирал его в карман.
— Ну, пока.
— Пока.
Вот и все. И никакого продолжения, никаких вопросов и никаких ответов. Но однажды она пришла не одна, и вопрос все же прозвучал:
— Кто это? — без любопытства, ради приличия.
— Мой сын, — без пафоса и без кокетства.
Удивление, непонимание, какие-то математические, умственные подсчеты…
— Приемный, — добавила Юля.
Удивление сменилось уважением. Он присел на корточки перед ребенком:
— Привет, меня зовут Артем.
— …
— Не хочешь здороваться? Стесняешься? Да не дрейфь! Ты же мужик!
— …
— Он аутист, — неожиданно резко одернула Юля.
— Кто? — обычная реакция человека, никогда не сталкивавшегося ни с чем подобным.
— Аутист. У него особое состояние психики. — Юля всегда говорила только так. Никогда не употребляла слов «нарушение, отклонение, расстройство».
— А-а-а… — Он не знал, что сказать. А кто в такой ситуации знает? Потом решился: — Вот видишь, я был прав.
— В чем?
— Не нужна тебе моя квартира. Теперь двое детей, тем более разнополых. Надо трешку покупать.
— Ника живет с моими родителями, а купить я сейчас не могу ни трешку, ни двушку. Проектов мало. Беру только те, которые дома можно делать. Выезжаю по минимуму. Никиту тяжело часто с собой возить, а кроме меня, он ни с кем дома не остается.
— Прости, — искренне извинился Артем. Юля не ждала продолжения, уже собиралась сказать дежурное «пока», но он продолжил: — А если со мной?
— Что с тобой?
— Со мной останется?
— Н-н-не знаю, нет, наверное…
Но Никита остался. Нет, он не проявлял никакого особого интереса к мужчине, не пытался наладить с ним какой-то контакт и вовлечь в свои странные игры, но и не возражал против присутствия Артема, реагировал на его слова и движения, а если и оставался внешне безучастным, взрослый человек все же не мог не замечать, что ребенок слышит то, что ему говорят, пропускает происходящее через свое сознание. Мужчина вовсе не пропадал сутками в квартире Юли, заходил от случая к случаю: чаще по поводу, чем без оного. Сначала он сам находил причину для визита: забрать очередную арендную плату, снять показания счетчиков, проверить состояние проводки… Эти неожиданные посещения воодушевляли Юлю, снова внушали надежду, опять заставляли ждать какого-то поступка, возможного продолжения, сдвига в отношениях. Но встречи оставались нечастыми. Юля гадала, почему, стараясь, как каждая влюбленная женщина, придумать различные оправдания поведению дорогого сердцу человека. А оправдания эти, конечно же, не имели ничего общего с реальностью: у Артема была работа, у Артема была собака, у Артема были другие случайные, ни к чему не обязывающие встречи и знакомства. Постепенно Юлина эйфория сменилась пониманием: если мужчина и интересуется кем-то в ее доме, то, совершенно точно, не ею самой. Было все: и обида, и злость, и новая волна уже подзабытого отчаяния, но затем наступила полоса какого-то благостного спокойствия. Никите явно приносило пользу это общение, и Юля уже в который раз наступила на горло собственным чувствам в угоду гораздо более важным, с ее точки зрения, целям. Хотя цель была одна — здоровье мальчика, и ради этого женщина поступилась собственной гордостью: стала звонить Артему сама, приглашать в гости без повода, просила остаться с Никитой, иногда придумывая себе причины для отсутствия лишь для того, чтобы эти двое смогли упрочить пока еще не слишком крепкую, почти невидимую, но уже такую значимую для обоих связь. Юля видела, что не только мужчина влияет на мальчика, ребенок тоже действует на Артема магическим образом: тот стал чаще улыбаться, с лица исчезла печать обычной скорби, из движений — настороженность, а из души — ожесточенность и отстраненность от мира. Впервые за столько лет Юля наконец узнала, чем он занимается. Правда, сведениями о работе тренером породистых собак мужчина исчерпал всю личную информацию, но даже это скупое признание уже было невероятным достижением. Так шаг за шагом в успехах своих (появлении членораздельных звуков, отсутствии боязни перед новыми людьми и помещениями, умении фокусировать внимание на обычных игрушках) продвигался не только Никита, но и взрослый, идущий с ним по этой тяжелой дистанции.
А потом… потом достигнутое было движение снова остановилось. И Юля опять засуетилась, забегала, начала искать. Врачи, уже более оптимистично настроенные, в один голос говорили, что надежда есть: надо только заниматься, не опускать рук. Женщина и не собиралась этого делать: она обратилась в реабилитационный центр, она восторженно ухватилась за предложенный ей метод Томатиса, она решила, что нашла наконец то, что спасет ребенка, — а Артем просто привел собаку, и этого оказалось достаточно. Конечно, положительная динамика, скорее всего, зависела от всех мер, предпринятых для помощи ребенку, но общение с животным, безусловно, сыграло в этом ключевую роль. Идея принадлежала Артему, в Юлиных глазах он снова явился спасителем — тем, кто избавил ее от непосильного груза проблем, исправил ее снова накренившуюся жизнь, и если бы теперь она знала, каким способом вытащить его самого из депрессии, она бы это сделала. Но как помочь тому, кто отказывается от протянутой руки, как осчастливить помимо воли, как заставить человека поверить в то, что жизнь прекрасна, если эта самая жизнь постоянно поворачивается к нему своей отнюдь не радостной стороной? Юля не была ни магом, ни экстрасенсом, ни телепатом. Она не умела проникать в закрытые глубины сознания. Она не знала, как разрушить воздвигнутую мужчиной стену, и, конечно, не предполагала, что первым вытащенным из нее камешком может стать простой ответ на вопрос: «А кто такой Артем?»
С той минуты, как женщина, представившаяся Женей, ушла, Артема не покидало ощущение какой-то беззащитности, внезапной обнаженности. Если бы она была случайной попутчицей — незнакомкой, которую не рискуешь увидеть еще хотя бы раз, он бы не переживал и не досадовал на самого себя за слабость и бесхарактерность, допущенную во время разговора. Но эта женщина не собиралась исчезать из его жизни. Она оставила визитку, которую Артем и сейчас, спустя час после ее визита, продолжал держать в руках, как какую-то неожиданно упавшую с неба путеводную звезду. Он сидел на диване, мял карточку напряженными пальцами и в который раз повторял про себя все детали этого, так взволновавшего его, похожего на дуэль диалога.
