А потом вдруг Мороз непонятным образом со свадьбы исчез…
Дело было так…
Мороз сидел рядом с каким-то мужиком, доводившимся дальним родственником со стороны невесты – мужем троюродной сестры матери невесты. Словом, пятая вода на киселе. Сегодня здесь, на свадьбе, они познакомились, вместе выпили и теперь очень мило говорили за жизнь. Мужик работал инженером в каком-то НИИ. К вечеру оба были необычайно пьяны. Давно перейдя на «ты», напились до такой степени, когда люди, обнимая друг друга за потные разгоряченные шеи, обычно говорят: «Слушай, ты меня уважаешь?». И пьяный Мороз, потеряв над собой контроль, отодвигая от себя тарелку с копчёной скумбрией, усыпанной колечками репчатого лука, пальцем показывая на молодых, говорил:
- А ты знаешь, что жених олень?
– Не понял?
– Олень. Рогоносец! – сказал Мороз громко, расставив руки с широко растопыренными, чуть согнутыми пальцами, – Лось, каких свет ещё не видывал! – поднеся руки к своей голове, изобразил лося.
– Не может быть!
– Да чтоб мне провалиться! На этот самом месте!.. Его невеста, Верка… моя протеже. Это я её в дивизию устроил. Короче слушай сюда, между нами говоря, – заговорщицки понизив голос, говорил Мороз, – у меня с ней был роман. А я тебе скажу… в постели она… Это что-то! Как кошка.
Этот разговор случайно услышал оказавшийся рядом друг жениха. Это был молодой парень, необычайно здоровый. Он служил оперативником в угрозыске.
Положив тяжёлую ладонь на спину Морозу, он сказал:
– Дядя, але, слышь? Пойдём, выйдем. Базар к тебе есть.
– А в чём дело? – вмешался новый знакомый Мороза.
– Да всё нормально. Мужик, тебя это дело не касается. Не вникай! Алё, ну я долго буду тебя ждать?
В туалете Морозу навешали… Двое друзей жениха хорошо раскрасили ему физиономию, вывели под руки через задний вход кафе, вызвали ему такси, заплатив водителю денег. Напоследок здоровый парень попросил таксиста подождать минутку, а сам, обняв Мороза широкой рукой за шею, отвёл в сторону и тихо, но очень убедительно сказал:
– Слышь, майор, то, о чем я сегодня невольно услышал… Короче, нехорошо это, гадко! То, что у вас там было до свадьбы с невестой, это было – у вас. Никто об этом не должен знать. Я не люблю мужиков, подобных тебе. В твоих интересах… лучше проглотить язык. Короче, смотри, если Борян или кто-то из его сослуживцев узнает… о том, что у тебя было с его женой, я тебе лично жало отрежу. Всё. Езжай! Удачи!
Мороз почему-то решил, что этот парень связан с бандитами. Может быть, потому, что был одет соответствующим образом. На нём был двубортный, малиновый пиджак, широкие зелёные штаны-хулиганы, короткая, как у уголовника, стрижка…
…После обеда, по приказу командира дивизии всех солдат «Базы» собрали в клубе.
БАТО, РМО, рота охраны и батальон связи расселись по рядам, на деревянных стульях.
Комдив, седой полноватый генерал-майор, с двойными ярко-голубыми лампасами на брюках, дал команду: “Вольно!” Выждав, пока солдаты расселись, прекратился скрип стульев и в зале наступила тишина, командир дивизии сердито сказал:
– Ну, где наши красавцы? Выходите!
Драчуны, подавленные, растерянные, вышли на всеобщее обозрение. Стояли, опустив головы, рассеянно слушали речь разгневанного комдива… Тот, энергично размахивая рукой, рубил ладонью воздух, говорил про плохую дисциплину, про неуставные отношения между солдатами, про низкую боеготовность в дивизии, ещё про всякие недостатки… Оживились лишь тогда, когда он, повернувшись к ним лицом, красный, с хмуро сдвинутыми седыми бровями, оперев полноватые руки на стол, строго спросил:
– А вы что молчите? Что вы молчите?
– Товарищ генерал, мы больше не будим! – не поднимая головы, тихо выдавил Бардовский.
– Мы больше не будем, товарищ генерал-майор! – так же тихо и мрачно буркнул Дробышев.
– Вы не будете? Вы не будете? Так я вам и поверил! Я думаю, мне следует поступить по-другому… Чтоб другим неповадно было впредь… выяснять отношения между собой таким вот, неуставным образом… Вас, я думаю… – здесь он сделал паузу. (В зале – напряжённая гробовая тишина.) И резко, фальцетом добавил: – надо будет посадить! В дисбат! На два года!
Дробышев обмер. Холодная дрожь пробежала по телу. «Только не дисбат…– с ужасом подумал он. – Это ж вешалка! Лучше в зону! На три года, за дезертирство, чем дизель!.. Во, блин, влип… Какие дебильные законы в этой армии! Ты подрался с кем-нибудь, а тебя за это на два года! Идиотизм!»
Минут через десять комдив всех отпустил. Разнос закончился.
Солдаты вернулись в казармы. Дробышев остался на улице, пошёл в курилку. Тяжело опустился на скамейку. Он был подавлен и опустошён. Ему хотелось сейчас побыть в одиночестве.
«Посадят. Как пить дать, посадят», – обреченно думал он.
Мысль о дисбате угнетала его.
Он был напуган рассказами о Киевском дисбате, будто там днём неимоверный Устав, изнурительные занятия строевой подготовкой, зубрёжка воинских уставов, истории «нэзалежной» Украины, подход к офицерам чётким строевым, с отданием воинского приветствия, постоянное ФИЗО, уборки территорий, невыносимо тяжёлая работа, а ночью – жестокое выживание как в зоне.
К нему подошёл Алексей Николаев, присел рядом.
– Ладно тебе, Серёг, забей! Всё будет нормально. Я уверен.
– Я дисбата боюсь.
– Какой дисбат? Забей! Всё это чушь, на постном масле. Комдив просто так вас попугал. Это говорилось для других. Чтоб впечатление зловещее создать. Не принимай близко к сердцу. Подними правую руку.
– Зачем?
– Ну, подними.
– Ну, поднял.
– А теперь опусти её и скажи: «Плевать!»
– Да иди ты…
– Ладно, братан, – обнимая друга за плечо, говорил Алексей. – Всё будет нормально. Вот посмотришь.
Днём Дробышев зашёл в канцелярию, связался со штабом дивизии.
Ещё до службы в Армии отец объяснил ему, как пользоваться внутренним служебным телефоном.
Дробышев назвал позывной дежурного по телефонной связи Говерловска:
– «Тайга! Тайга!»
– «Тайга» слушает вас, – ответил приятный женский голос на другом конце провода.
– «Тайга»! Дайте «Север!»
Дробышев просил соединить его со Львовом.
– «Север» вас слушает, – раздалось через полминуты.
– Алло, «Север», «Север», соедините меня с городом.
– Называйте номер.
Сергей назвал номер своего домашнего телефона.
Через несколько мгновений на другом конце провода он услышал голос матери. Он сказал ей, что у него всё нормально, мол, жив, здоров, кормят нормально, в деньгах не нуждается, и попросил позвать к телефону отца.
Он рассказал отцу о ЧП и попросил ускорить его перевод во Львов.
Судя по голосу, отец был очень недоволен.
– Ты меня огорчил. Какой может быть теперь перевод? Как ты себе это представляешь? Твоя драка, наверняка, теперь будет отражена в твоём личном деле. С такой характеристикой я сомневаюсь, что тебя возьмут. Как мне просить знакомых?
Сергей, убедившись, что в ближайшие месяца два отец не будет использовать свои «связи», положил трубку. Он был расстроен. Похоже, перевод во Львов откладывался на неопределённое время.
Сергей вернулся в кубрик подавленным. Сейчас он впервые ощутил себя птицей, пойманной в клетку…
2001–2006
Липецк. Александр Беляев
