— В морду дам, — кратко сказал Родионов.
— Но как же? — удивился незнакомец, по-бабьи жеманно растягивая слова.
— А вот так же, — повторил Родинов. — Дам в морду и поминай как звали…
Незнакомец поправил очки и обиженной походкой удалился в другую комнату. Родионов поставил пустой стакан на тележку и взял второй, такой же…
То, что показалось Павлу легким и приятным напитком, было судя по последствиям, каким-то очень крепким и коварным алкоголем. Невероятно крепким и невероятно коварным, поскольку уже после первого выпитого им стакана, пол опасно качнулся под ногами у Родионова. Но он уже не придал этому значения. И не было никого рядом, кто бы подсказал, остановил, помог…
Пашка, пивший редко, от случая к случаю, катастрофически захмелел.
После второго стакана настроение у него стало вдруг превосходным. Все окружающие его люди как-то сразу прояснились для Пашки, он понял о них все. Это были замечательные и милые люди. Он пошел, улыбаясь всем встречным, и пошел он, чтобы разыскать Ольгу и все-все ей сказать, А сказать было что, вернее, неважно что, но нечто чудесное, радостное и счастливое. Слова не важны, ерунда…
— Какая вы очаровашка! — громко похвалил он поджарую пожилую брюнетку, разговаривающую в коридоре с молодым подтянутым пареньком.
— Ба! — обрадовался он и пощупал полу ее платья. — На вас тоже все фиолетовое! Это очень модный и благоприятный цвет, особенно жгучим брюнеткам. Вернее, я хотел сказать не благоприятный, а благородный, но мне приятнее было сказать благоприятный…
Ему самому очень нравилось, как он ловко и складно шутит.
Брюнетка нахмурилась, а кавалер чуть шагнул вперед, прикрывая ее от возможных Пашкиных притязаний.
— Не тревожьтесь, — учтиво сказал Родионов, приложив руку к сердцу. — Я никогда бы не позволил себе с подругой близкого друга… А теперь прощайте!..
Он отпрянул от парочки и пошел на цыпочках, осторожно и мягко ступая по ковру, пошатываясь и через шаг задевая плечом стену.
Он и не заметил, как со стула в углу коридора поднялся человек в черном костюме, внимательно наблюдавший эту сцену, и прищелкнув пальцами, последовал вслед за ним.
— Ничего себе! И тут выпивка! — удивился Пашка, обнаружив одинокий столик возле кухонных дверей. — Богатая семья. Богатая и гостеприимная…
Он стал выискивать стакан с зеленым напитком. Ласковая рука коснулась его локтя.
— В морду дам, — беззлобно сказал Родионов, и взял со столика заветный стакан. Когда же он обернулся с этим стаканом, то обнаружил, что вместо давешнего робкого ухажера перед ним стоит другой, абсолютно незнакомый тип в черном костюме.
— Вы Родионов, — сказал черный человек. — Я вас сразу узнал. Здравствуйте. И вы, значит, здесь?
— Где же мне еще быть? — Пашка протянул руку. — А вы кто? Писатель? Поэт? Бродячий философ?
— Нечто среднее, — уклончиво ответил черный человек. — Просто свободная личность, тяготеющая к искусствам, если угодно…
— Абсолютно угодно! — воскликнул Пашка.
Где-то он видел этого человека и знаком ему был его мертвый и неподвижный взгляд из-под тяжелых обезьяньих надбровий. Помнил он и эту скользкую плоскую лысину…
— Позвольте представиться. Моя фамилия Шлапаков, — протянул руку человек. — Как вам нравится весь этот балаган? — Шлапаков кивнул лысиной в ту сторону, откуда веяло музыкой. — Русью, как говорится, здесь и не пахнет. Выпьем!
— Будьте здоровы, Шлапаков! — Пашка чокнулся с новым приятелем. — Честно говоря, я тоже не люблю, когда русские начинают придуриваться под иностранцев. Но такой уж, видно, наш характер… У меня знакомый на месяц съездил в Америку и вернулся с акцентом. Метро называет сабвеем…
— Пойдемте к гостям… Вы должны меня поддержать, — предложил Шлапаков, когда они выпили. — Мне одному с ними не справиться, а вот вдвоем мы им докажем.
— Да мы вдвоем гору свернем! — обрадовался Пашка неожиданному союзнику. — Только тут тонко надо, без напора. Я недавно завелся и все дело испортил. Художник один, сволочь такая… А нам надо деликатно и вежливо…
— Вы меня обижаете, Павел! Именно деликатно…
— Беру свои слова обратно, — поспешил исправиться Родионов. — За обиду не взыщите. Я несколько выпил, кажется…
— Не может быть! — возразил Шлапаков. — На мой взгляд, вы абсолютно трезвы. Как стекло. Вперед?
Они прошли в гостиную, наполненную народом. Шлапаков громко представил Пашку:
— Родионов Павел! Знаменитый писатель!
Пашка протестующе замахал руками. Публика заинтересованно смолкла, и лица всех присутствующих повернулись к ним. Стали подходить со стаканами в руках, разглядывать Пашку. Они со Шлапаковым оказались в середине небольшого круга. Родионов смутился и попытался смешаться с толпой, но Шлапаков, придерживая его за рукав, другой рукою подтянул к себе пожилого белобрысого господина и, подмигнув тому, снова громко выкрикнул:
— Так вы, Алмазов, утверждаете, что Россия не великая страна! Что это рабская душа…
— Кто говорит, что Россия не великая держава? — с пол-оборота завелся Родионов и шагнул к пожилому господину. — Этот? Он говорил такое? Этот урод…
— Ничего я не говорил! — взвизгнул господин, отступая. — Я говорил про некоторую отсталость…
— Отсталость? — перебил Пашка. — А кто радио изобрел?
— Именно! — поддержал Шлапаков.
— Первый двигатель? Вертолет? Таблицу Менделеева? — наседал Родионов на оробевшего господина. — Кто, в конце концов, придумал ваш проклятый телевизор? Японцы, по-вашему? У кого самая большая страна в мире? Вы думали, даром Бог дает великую державу? Швейцарцам Швейцарию с ноготок, а нам Россию!..
Он победительно оглядел собравшихся.
— Цейлонцам Цейлон, а нам Россию! — подхватил кто-то из задних рядов со смехом.
Шутка понравилась и понеслось на все лады изо всех углов:
— Франкам Францию, а нам Россию!..
— Монакам Монако, а нам…
Как ни пьян был Родионов, но такую неприкрытую издевательскую иронию он конечно мигом почувствовал.
— Молчать! — крикнул он, бледнея. — Так вот кто вы здесь… Все вы тут манаки чертовы! Это Грыбов вас придумал! Подлец!..
Кто-то сильно дернул его за рукав, и Родионов обернулся, ища глазами обидчика, но все лица были одинаково круглы и расплывчаты. Теперь кто-то еще с другой стороны дернул его за полу пиджака.
Пашка растерянно озирался. Шлапаков сунул ему спасительный стакан.
— Сейчас разберемся! — пообещал Родионов, принимая стакан. — Сейчас мы, может быть, и на кулаках поговорим кое с кем…
Он залпом выпил до дна.
— Кто всех вас вспоил-вскормил? — воззвал он к окружающим. — И вы смеете клеветать…
— А кто это нас так напоил? — подхихикнуло за спиной.
— Мать земля сырая! — крикнул Шлапаков, широко улыбаясь слушателям.
И Родионов пристально посмотрел ему в лицо.
— А ведь я тебя раскусил, друг, — хватая Шлапакова за лацканы, сказал он. — Я тебя мгновенно раскусил, кто ты есть. Понятно, чей вы все тут электорат!.. Я пресеку вашу бюргерскую пьянку!
Чей-то острый кулачок вонзился ему в лопатки. Пашка качнулся и ринулся на Шлапакова. Послышался испуганнный и вместе радостный визг. Обрушилось стекло, и искры брызнули из глаз Родионова.
Потом ему крутили руки в прихожей и трещал раздираемый на плечах пиджак. Все это запечатлелось в его угасающем сознании отдельными молниеносными эпизодами. И самый страшный эпизод, самая мучительная картина — Ольга, стоящая в стороне и закрывающая лицо ладонями.
Всю ночь Родионов по анфиладам комнат гонялся за врагом, и почти настигал его, но тот ускользал в самый последний миг, стыдливо прикрывая лицо ладонями. Наконец, Пашка загнал его в угловую комнату и плотно прикрыл дверь. Он где-то здесь, дышит…
— Ты кто таков? — кричит Пашка, приметив торчащие из-под портьеры лакированные носки ботинок, которые пытаются тихонько втянуться и укрыться в бархатных складках.
Он откидывает портьеру, за ней стоит плюгавый мужичонко и прикрывает лицо ладонями.
— Ты кто такой? — грозно повторяет Пашка. — Зачем ты тут прячешься? Зачем скрываешь свое лицо?
— Я твой бордовый пиджак, — тихо отвечает мужичонко и опускает ладони. — Мне стыдно, ибо я разорван по швам…
«Когда человек болезненно переживает свой позор или слишком долго и глубоко мучится угрызениями совести, вспоминая о своем падении, это говорит лишь о том, что он чересчур высоко себя ценит, что он попросту заносчив, горд и самолюбив».
Записав на подвернувшемся клочке бумаги эту фразу, которая, впрочем, нисколько его не успокоила, Родионов встал от стола и в который раз за утро подошел к зеркалу. На него снова глянула физиономия с разбитой скулой и жалкими покрасневшими глазами.
