Полли сама не могла поверить тем подозрениям, которые хлынули в ее голову. Наверняка он просто затеял еще один монолог, который не приведет ни к чему.
– Джек…
– Ты была анархисткой, Полли, – продолжал Джек. – Заклятым врагом государства. Когда я тебя встретил, твоя жизнь была посвящена организации беспорядков в военной системе твоей собственной страны, а также Соединенных Штатов. Ты была – если смотреть на тебя так, как, я боюсь, на тебя посмотрит пресса, как на тебя посмотрят мои завистники в Конгрессе и Сенате, – красным агентом. Врагом Соединенных Штатов.
Джек не мог выразиться яснее, хотя в то, что он говорил, невозможно было поверить.
– Джек, мне тогда было семнадцать лет! Я была подростком! Все это случилось так давно!
– Совершенно верно. Тебе было семнадцать лет. По законам моей страны тебе оставалось четыре года до совершеннолетия. Значит, я трахал анархистку и к тому же еще ребенка. Двадцать лет тому назад люди бы просто засмеялись и сказали бы, что я удачливый парень. А сегодня тебе придется заплатить жизнью за все это дерьмо. Если наша история когда-нибудь выйдет наружу, с моей карьерой будет покончено раз и навсегда, а заодно и со мной. Ты прекрасно понимаешь, что так оно и есть. Офицер при исполнении служебного долга путается с малолетней пацифисткой и анархисткой? Да это же скандал! Слушания в Сенате не продлятся и десяти секунд.
Полли пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку в том, что говорил Джек.
– Но об этом же знаем только мы с тобой, Джек!
Джек вытащил из кармана пистолет и начал прилаживать к дулу что-то вроде металлического наконечника.
– Все правильно, Полли. Про нас никто не знает. И никто не знает, что я сегодня сюда пришел. Я генерал НАТО, в Британии всего несколько часов, сплю себе спокойно в номере отеля. У меня есть шпион по имени Готфрид, парень, который тебя выследил для меня. Но теперь он переведен с повышением в нашу военную миссию в Кабуле. Славная работенка для него и удобная для меня – Талибан не склонен выписывать лондонскую «Ивнинг стандарт».
Джек приставил пистолет к голове Полли.
– Я люблю тебя, Полли. И снова тебя бросаю. На этот раз навсегда.
– Питер! – вскрикнула Полли.
– Что?
– Мой преследователь! Он знает про тебя! Он знает, что здесь был американец! Он тебя видел! Он сможет тебя описать!
– Все правильно, может. Но для него это не слишком большая удача. Потому что ты мне сказала, где он живет.
Палец Джека напрягся на спусковом крючке.
– Джек, нет! – выдохнула Полли.
– Я очень сожалею, Полли, но ты же видишь, у меня нет выбора, не так ли?
Он и сам так считал. Что у него нет выбора. По существу, это его долг. Он видел себя лучшим из оставшихся кандидатов на пост главнокомандующего армией, которую он так любил. Он просто обязан был застраховаться от всего, что может скомпрометировать его в будущем. Один раз Джек уже принес Полли в жертву своей присяге и воинскому долгу и теперь должен найти в себе мужество сделать это во второй раз. И в этот раз он должен смотреть Полли прямо в глаза.
Полли все еще сидела на кровати. Джек стоял над ней, пистолет в вытянутой руке. Его жертва выглядела бледной, но довольно спокойной – спокойнее, чем он ожидал.
– У нас есть ребенок, – сказала Полли.
Джек уже собирался выстрелить. В тот самый момент, когда она произнесла эти слова, он готов был нажать на курок.
– Что?
– Когда ты меня бросил, я была беременна, Джек.
Все четко отлаженные инстинкты самосохранения в ледяной душе Джека приказывали ему стрелять, и стрелять немедленно, но по каким-то причинам он не смог, по крайней мере – в тот момент.
– Сомневаюсь, что это так, Полли.
– Да что ты вообще можешь знать, ты, сволочь! – Полли просто рычала. – Ты оставил меня беременной! Вот почему я тебя всегда ждала… Вот почему я не могла тебя забыть. Да и как же иначе?
Если она блефовала, – а Джек был почти уверен, что это так, – то она делала это очень хорошо. Ее горькая и искренняя злоба казалась неприятно убедительной.
Слова ее были убедительны, потому что были правдой. Джек действительно оставил Полли беременной. Она поняла это через три недели после его отъезда. Его вины здесь не было. Он не мог этого предвидеть. В те дни о СПИДе еще никто ничего не слышал, и Джек не пользовался презервативами, потому что Полли принимала противозачаточные таблетки. К несчастью, Полли – как и многие другие молодые девушки до и после нее – совершенно потеряла голову от любви и забыла всякую осторожность. В результате в один прекрасный день она обнаружила себя в одиночестве и с ребенком под сердцем, причем отцом этого ребенка был человек, который некоторое время с ней поразвлекался, а потом удрал.
Полли смотрела на Джека поверх направленного на нее дула пистолета, от злых воспоминаний на глаза ее навернулись слезы.
– Как я могла тогда забыть тебя, Джек? – сказала она. – Ты все еще оставался со мной, рос с каждым днем внутри меня.
Джек знал, что это чушь. Он снова попытался выстрелить и снова не смог. Потому что если это была правда… хотя, конечно, этого не могло быть… но если это все-таки была правда, то это было бы так… Джек выбросил эту мысль из головы. Он пришел сюда, чтобы убить эту женщину.
– Это мальчик, Джек, – прошептала Полли. – У нас сын.
Всю свою жизнь Джек хотел иметь ребенка, и, будучи человеком военным, конечно, он особенно хотел сына. Их брак с Котни так и остался бездетным. Она была еще молода и амбициозно относилась к своей карьере, а потом они слишком быстро расстались. Но иметь сына от Полли!.. Такая мечта посещала Джека очень часто. Он воображал себе, какого замечательного, одухотворенного сына мог принести такой союз. Джек попытался взять себя в руки и избавиться от неуместного наваждения. У него нет ни времени, ни желания впутываться в подобного рода фантазии, да еще в такой момент. Воображая Полли матерью своего ребенка, он только напомнил себе, до какой степени он все еще ее любит, а он не может себе позволять ее любить. У него есть более высокая любовь – любовь к власти, любовь к карьере, любовь к самому себе.
Тем не менее он все еще не мог нажать курок.
– Как его зовут? – спросил Джек, позволяя себе немного понаслаждаться несбыточной мечтой.
– Туманный Рассвет, – тотчас ответила Полли.
– Что? Туманный, твою мать, Рассвет? Ты назвала сына Туманным Рассветом?
– В школе он поменял имя на Коллин.
– А чем ему не понравился Джек?
– Джек ему не понравился всем, ты, сволочь!
Джек понимал, что разговаривает слишком много. Он знал, что пора кончать, пора совершить поступок. Поступок, который – раз уж он себя считает настоящим мужчиной, раз уж он собрался стать лидером других людей! – являлся его тяжелой обязанностью. Люди, которым предназначено судьбой командовать людьми, должны уметь жертвовать.
Полли видела колебания Джека.
– Ты не можешь убить меня, Джек, – произнесла она медленно и ясно. – Я мать твоего ребенка.
Все это превращалось постепенно в сумасшествие. Джек знал, что это самое настоящее сумасшествие.
– Ты же принимала таблетки! – сказал он.
– Я тебе лгала. Я ведь знала, что ты просто шизофренически боишься всего, что может помешать твоей драгоценной карьере, и поэтому лгала. Я всегда была против всякой химии, особенно той, которую приходится принимать внутрь. Я пользовалась натуральной морской губкой, и она протекла.
Звучало убедительно. Полли относилась к числу тех не в меру самоуверенных, нелогичных, идеалистических дурочек, которые действительно могут использовать губку в качестве барьера для жидкости. Как и прочие подобные ей самоуверенные идиоты, которые считают свои принципы более могущественными, чем законы природы. С другой стороны, она ни разу не упоминала о ребенке в прежнем разговоре. Джек пытался сосредоточиться – не слишком легкое занятие под взглядом этих впивающихся в него глаз, которые молят о пощаде и которые ему так дороги.
– Ему сейчас должно быть пятнадцать лет, Полли, – сказал Джек.
– Все правильно, ему пятнадцать.
С неимоверным усилием пытаясь сконцентрироваться, Джек все-таки начал преодолевать свой первоначальный шок и вновь обретать самоконтроль.
– И где же он сейчас? – спросил он. – Разве молодому парню не нужна мать?
– Он у бабушки! – ответила Полли, может быть, чуть-чуть слишком поспешно, чуть-чуть слишком отчаянно. – Она его портит. Разрешает пить колу со спиртом.
Теперь Джек все понял.
– Фотографии, Полли! – сказал он.
– Что?
– Я не вижу ни одной фотографии. Покажи мне хоть одну фотографию нашего сына, Полли. В детстве, в отрочестве, современную, любую. Хотя бы одну фотографию.
Полли поняла, что ее игра проиграна. Дальше она уже не может поддерживать свою спасительную ложь. По крайней мере, продлить ее настолько, чтобы за это время найти способ протянуть руку к изголовью кровати и нажать кнопку вызова полиции на стене. Ничего у нее не получится.
