— Предоставляю вам самому приготовить себе напиток.
— А вы?
— Немножко вина.
— Позвольте, я наполню ваш стакан?
— Благодарю вас.
Кэрри села в кресло у камина и принялась наблюдать за ним, любуясь ловкими, точными движениями его рук. Ей вдруг пришло в голову, что его появление в Усадьбе, причина приезда, повод, чтобы здесь остаться (дурная погода), — все кажется частью некоего обдуманного плана. Сюжет для пьесы. Завязка фильма, который может оказаться совсем не таким уж безмятежным.
Он подошел, протянул ей стакан, а сам опустился в кресло, в котором сидел раньше.
— За ваше здоровье, — сказал он.
— И за ваше.
— Вы говорите, у вас была простуда?
— Не слишком тяжелая. Выспалась и почти излечилась.
— Значит, вы не живете здесь?
— Я здесь в гостях. Живу в Лондоне. У меня юная племянница. Я ее привезла с собой. Мы здесь проведем Рождество и Новый год.
— Она тоже ушла в гости?
— Да, а потом с местными детьми собирается пойти на танцы в школу. Не представляю, когда она вернется. Вы хорошо знаете эти края?
— Нет, совсем не знаю. Я из Йоркшира. Потом недолго жил в Лондоне, а потом шесть лет в Нью-Йорке.
Кэрри про себя улыбнулась — она оказалась права относительно его акцента.
— Кем вы работаете?
— Занимаюсь текстильным производством, торговлей шерстью. Компания «Старрок и Суинфилд». Несколько лет назад они выкупили фабрику моего отца в Йоркшире, и с тех пор я работаю у них.
— И в Нью-Йорке тоже?
— И в Нью-Йорке.
— Как, вы сказали, называется здешняя фабрика?
— Фабрика Мактаггерта в Бакли.
— Это действующее предприятие?
— Нет.
Он рассказал о событиях, которые привели фабрику к краху. Несмотря на отчаянные усилия рабочих и служащих, стихийное бедствие — наводнение — довершило процесс.
— Предполагается, что за дело приметесь вы?
— Да, как управляющий фабрикой. Но, разумеется, нужны разные специалисты — инженеры, архитекторы, дизайнеры.
— А когда фабрика заработает, что вы будете производить?
— Все. У нас очень широкий размах. Традиционные твиды и шотландки, кроме того, освоим новую продукцию. Будем торговать модными тканями и роскошными шерстяными изделиями.
— Когда вы запустите производство?
— Фабрику надо демонтировать и перестроить. Так что месяцев через девять, через год.
— А почему нельзя снести все бульдозером и построить заново?
— Но ведь это прекрасное старинное сооружение. Каменное, с крутыми фронтонами и высокими арочными окнами. Ему более ста пятидесяти лет, и оно вписывается в архитектуру городка. Разрушить его — это настоящий вандализм.
— Значит, вам нужно место, где вы могли бы жить?
— Да. — Он улыбнулся. — И я не сбрасываю со счетов этот дом, пока не поговорю с его хозяином.
— Интересно, Хьюи Маклеллан упоминал о цене?
— Да.
— Могу я поинтересоваться?
— Сто пятьдесят тысяч, которые следует поделить между двумя владельцами.
— Значит, если Оскар отдаст Хьюи семьдесят пять тысяч, он может стать владельцем дома.
— Может.
— Это ведь не слишком много, да?
— По нынешним ценам — нет.
— Но у Оскара может не быть семидесяти пяти тысяч. Вообще-то я уверена, что у него их нет. И он настолько не от мира сего, что, конечно, не знает, где достать эти деньги. Как бы то ни было, — Кэрри пожала плечами, — это не мое дело, просто, по-моему, было бы очень хорошо, если бы он смог здесь остаться.
— Уверяю вас, я не собираюсь его выживать.
— Вы и не можете. Это его дом,
— Половина дома.
— На его стороне право проживающего. Гарантия собственности.
Внезапно он засмеялся, тем самым разрядив некоторую напряженность.
— В этом вы совершенно правы. Когда я приехал работать в Лондон, то купил свою первую квартиру с безусловным правом собственности. Это было ни с чем не сравнимое чувство. С тех пор прошло уже несколько лет.
— Где находилась ваша квартира?
— В Ил-Парк-Коммон.
— Забавно.
— Почему?
— У меня небольшой дом на Рэнферли-роуд. Это в полумиле от вас.
— Там вы и живете?
— Буду жить с февраля, когда кончится срок аренды. Я три года провела в Австрии, в Обербейрене, работала в туристической компании, — пояснила Кэрри. — Поэтому и сдала дом в аренду. Но теперь вернулась и снова поселюсь в Лондоне. Мне предложили работу в главном офисе компании на Брутон-стрит.
— Вы собираетесь принять это предложение?
— Почему бы нет?
— Вам будет не хватать Австрии, гор.
— Да, — сказала Кэрри.
Минуту-другую они оба молчали. Потом Кэрри встрепенулась и посмотрела на Сэма.
— У вас пустой стакан. Хотите еще виски?
Оскар и Элфрида, держась за руки, с величайшей осторожностью шли домой. Было уже почти восемь вечера, совсем темно и снег валил стеной, но все же по всей дороге горели уличные фонари, поэтому Оскар убрал карманный фонарик, который он предусмотрительно взял с собой. Они поднялись по тропинке к вершине холма. Город лежал внизу перед ними, над заснеженными ветвями деревьев светился круглый циферблат башенных часов. Снег чудесным образом преобразил все вокруг, и Элфрида остановилась, глядя на сказочный пейзаж.
— Как бы я хотела быть художником, Оскар! — сказала она.
Она крепко держала его за руку, и потому он тоже остановился.
— Ты считаешь, сейчас самый подходящий момент для таких размышлений? — спросил он.
— Почему же нет?
— У меня на шее тает снег и по спине течет струйка холодной воды.
— Но разве не прекрасно было бы запечатлеть вот эту картину? Запечатлеть навсегда? В свете уличных фонарей и на фоне освещенных окон падает снег. И башенные часы точно луна, которая стоит на небе. Единственно, чего не нарисуешь, — это запах дыма. Дымок припахивает мхом.
— Согласен, это чудесный запах, но прошу тебя, пойдем домой.
Проулок стал круто спускаться вдоль стены усадебного сада. Здесь был поручень, и они пошли друг за дружкой, держась за него, как пассажиры, сходящие с трапа самолета. Внизу виднелась задняя калитка сада, над черным ходом висел яркий фонарь.
Вот и добрались до дома в целости и сохранности.
Они стряхнули снег с башмаков и шапок, повесили сушиться пальто и куртку. Элфрида заикнулась было об ужине, но Оскар выразил желание немного обождать — он еще не переварил бутерброды с копченым лососем и сладкие пирожки. Кроме того, предвидя обратную дорогу, он благоразумно воздерживался в гостях от спиртного и теперь, прежде чем снова приняться за еду, мечтал о хорошей порции виски.
Элфрида первая вошла в кухню, ласково поговорила с Горацио и, отворяя дверцу духовки, чтобы взглянуть, как там кеджери, услышала, как Оскар сказал:
— Исчез мой виски!
— Как это?
Вид у Оскара был несколько растерянный.
— Сделал ноги.
— Может, Кэрри захотелось сделать глоток?
— Я полагал, что она все еще в постели.
— Одно другому не мешает. Что, у тебя нет другой бутылки?
— Есть, но эта была открыта.
— Ну, давай поищем.
Они вышли из кухни и стали подниматься по лестнице. На площадке Элфрида приостановилась. Дверь в гостиную была закрыта, но оттуда доносились чьи-то голоса. Оскар тоже услышал их. Они озадаченно посмотрели друг на друга. Оскар сказал:
— Похоже, я знаю, где моя бутылка.
— Ш-ш-ш… — Элфрида на цыпочках подошла к приоткрытой двери спальни Кэрри. Заглянула в комнату и вернулась к Оскару. — Ее там нет, — драматическим шепотом произнесла она. — Кровать пуста.
Оскар, включаясь в игру, тоже понизил голос:
— И у нее гость.
— Кто это может быть?
— Загадка! Но почему бы нам не войти и не посмотреть?
Что они и сделали.
Отворив дверь гостиной, они увидели мирную, приятную картину: мягко освещенная, красивая комната, занавески спущены, в камине пылает огонь; в креслах у камина сидят Кэрри и незнакомый мужчина, но впечатление такое, как будто они знают друг друга целый век. В голове у Элфриды сразу же мелькнуло: может быть, Кэрри отыскал ее старый знакомый? Давний и верный обожатель?
Кэрри повернулась, увидела их и вскочила с кресла.
— Элфрида, вы вернулись! А мы и не слышали. Хорошо провели время?
— Да, прекрасно. Однако не предполагалось, что ты встанешь.
— Я заскучала.
Теперь уже и незнакомец поднялся с кресла и стоял перед горящим камином в ожидании, когда его представят. Он произвел приятное впечатление на Элфриду. Одет как бизнесмен: прекрасно сшитый темно-серый костюм, скромный галстук, коротко подстриженные волосы. Он был высок ростом, длинноногий, загорелое лицо выгодно оттеняло светло-карие глаза. Несмотря на свои шестьдесят два года, Элфрида ощутила физическое тяготение, которое, однако, нисколько не умаляло ее нежности к Оскару. Просто почудилось нечто знакомое, словно вздрогнуло сердце от яркого воспоминания о том, что когда-то было и у нее.
