Но Ильф и Петров побывали здесь, и это обязывало нас повторить их маршрут.
Въехав на пригорок, мы увидели темнеющий впереди предмет неправильной формы, лежащий на земле. Он был около двух метров в длину и метр в ширину. Что-то странное было в этой черной глыбе. Чувствовалась ее неподъемная тяжесть. Подъехав ближе, мы рассмотрели и увидели, что это обломок ствола гигантского дерева, превратившегося в камень.
Несколько минут спустя мы стояли на вершине утеса и рассматривали сотни окаменевших огромных деревьев, бывших когда-то частью тропического леса, который рос тут двести миллионов лет назад. Информационная табличка поясняла, что земля, на которой мы стоим, когда-то находилась около экватора, на тысячу миль южнее. Неужели наш континент и вправду передвигался?! Читая, ты понимаешь, что это факт, но поверить в это все равно не можешь. На миг ощущаешь, что ты сам — лишь маленькая песчинка на лике Земли. Мы с удивлением заметили, что невольно говорим друг с другом в каменном лесу шепотом, хотя здесь было некого тревожить. Мы спускались вниз по высохшему руслу реки среди обломков деревьев. Песчаная почва скользила под ногами. Стараясь не упасть, медленно и с опаской мы протягивали руки, чтобы потрогать каменных исполинов, прикоснуться к вечности.
Как-то я зашел в русскую церковь и стоял в сумраке при свечах. В золотых бликах двигались женщины, крестясь перед иконами. Пел священник. Я знал, что этой церкви несколько веков. Там тоже я почувствовал еще нечто, сконцентрированное в этом сжатом пространстве. Веру и надежду на что-то большее, бесконечное, берущее начало у истоков человеческого бытия.
Стоя в каменном лесу, ты чувствуешь нечто подобное. Но без людского присутствия. Вне религии и вне времени.
Мы находились в до- и постчеловеческом храме.
Ночь наша команда провела в Уильямсе, штат Аризона. Встали пораньше, чтобы отправиться в Гранд Каньон. По дороге из города мы увидели заправку тридцатых годов. Заправочный пост представлял собой градуированную стеклянную емкость, из которой бензин тек в бак, галлоны отмерялись по шкале. За всю мою жизнь я видел такой же только один раз, в 1969 году, на далеком овцеводческом ранчо в Монтане, где я подрабатывал ковбоем. На заправке были припаркованы старинные автомобили с блестящими толстыми шинами с белыми боковинами. Мы остановились, чтобы разузнать о станции поподробнее. Заправка оказалась частным музеем. Хозяин купил ее несколько лет назад, и они с женой бережно восстановили эту частичку американской истории. Я подумал, что заправка работала еще во времена Ильфа и Петрова и, вполне вероятно, они останавливались здесь, чтобы залить в баки бензин.
Владимир взял интервью у пожилого хозяина. Тот критиковал американцев за то, что те чересчур сконцентрированы на материальных благах, на себе, любимых, забывая о благе общества. Слушая его, я подумал: возможно, владение заправкой тридцатых годов было для него попыткой вернуть хотя бы частичку той, старой Америки, Америки общих трудностей, усилий и надежд.
Часом позже мы въехали в национальный парк Гранд Каньон.
Люди упорядочивают мир согласно собственному видению. Время и пространство — основа нашего мировосприятия. Для нас, людей, сто лет — это много. Так же как и Окаменевший лес, Гранд Каньон — это испытание для нашего мировосприятия. Более того, для нашей способности что-либо понимать. Гранд Каньон. Его величину невозможно описать. Я не могу представить себе ничего другого, что так полно передает красоту, величие и силу природы, дает представление о времени, скорее о вечности, в которой живет она. Стоя на краю бездны, ты не просто изумлен, ты теряешь дар речи.
Владимир, Иван и еще несколько человек из группы полетели в Каньон на вертолете. Когда они через час вернулись, я спросил их о впечатлениях. У них не было слов, они только улыбались и ошарашенно качали головой.
Мы надеялись взять интервью у рейнджеров и у посетителей Каньона. Но оказалось, для этого необходимо было связаться с администрацией местного национального парка и получить у нее разрешение.
Опыт подсказывает, что, как и любое человеческое изобретение, бюрократия имеет свои плюсы и минусы.
Бюрократический аппарат Америки развивался в благоприятных условиях: здоровое общество, широкодоступное образование, уважение к личности, справедливая оплата труда. Как результат — сегодня открытая коррупция практически не встречается среди американской бюрократии. К примеру, за десятилетия общения с федеральными, региональными и местными чиновниками я ни разу не столкнулся даже с намеком на взяточничество.
Но в Америке вы сталкиваетесь с другой проблемой. С мелочным педантизмом в исполнении правил и установок, за которым порой забывается благородная и возвышенная цель, которой призваны служить эти правила. С подобным проявлением бюрократизма мы и столкнулись в Гранд Каньоне.
За день до нашего прибытия я связался по телефону с менеджером парка по связям с общественностью и рассказал ей о нашем проекте, также попросил ее предоставить нам возможность взять интервью у рейнджеров Гранд Каньона, поговорить с ними о роли службы национальных парков и т. д.
«Боюсь, что вам это не удастся, — холодно отрезала она. — Все запросы делаются в письменной форме за четырнадцать дней».
«Я понимаю необходимость этой процедуры, — сказал я, — но надеюсь, что в нашем случае сделают исключение. Мы много раз безуспешно пытались связаться с вами из России и во время путешествия по Америке. Более того, думаю, вам было бы интересно, если благородная деятельность службы национальных парков найдет отражение в нашем фильме. Нам нужен рейнджер для интервью всего-то на двадцать минут. Вы бы не могли сделать для нас исключение?»
«Это просто невозможно, — категорично сказала она, — к сожалению, наша сотрудница, которая должна была заниматься вашим вопросом, не смогла ответить на вашу заявку, так как была на больничном. А сейчас слишком поздно, к тому же рейнджеры в это время года очень заняты».
Прибыв в Каньон, я направился в здание администрации парка. Нужно было найти какой-то подход к ним. Я думал, что любой здравомыслящий человек поймет, что появление на телевидении принесет парку только пользу и дополнительную рекламу, но, видимо, стоило поразмыслить и о других доводах. У разных бюрократических аппаратов свои выверты.
У меня был опыт общения со службой национальных парков, я высоко ценю их работу. В своих радиопрограммах я брал интервью у руководителей службы, включая суперинтенданта национального парка Йеллоустоун. Также я работал с бывшим директором службы Джорджем Хардцогом над его мемуарами, в которых он ратовал за сохранение и развитие системы национальных парков. Назначенный президентом Кеннеди, Хардцог служил и при Линдоне Джонсоне. Ричард Никсон уволил его за принципиальность, нетерпимое отношение к протекционизму. Для меня Хардцог был образцом служения обществу, человеком, для которого исполнение гражданского долга было превыше всего. Целеустремленный, настойчивый, он претворял свои идеи в жизнь. При его руководстве список земель службы парков существенно расширился.
Приближаясь к административному центру, я перебирал имеющиеся у меня козыри и решил, что Хардцог — это козырной туз в моей колоде. Табличка над стойкой гласила «Информационный центр». Я подошел к молодой женщине в униформе и спросил, могу ли поговорить с управляющим. «По какому вопросу? — спросила она. — Может быть, я могу помочь?» Ее вопрос был вполне законной и вежливой уловкой. Ясно, что мне придется сначала побеседовать с ней. На вид девушке было около двадцати пяти. Никсон уволил Джорджа Хардцога за десять лет до того, как она родилась! Интересно, слышала ли она когда-нибудь его имя?
«Меня зовут Брайан Кан, я старый приятель Джорджа Хардцога, мне нужна помощь».
Она раскрыла глаза от удивления: «Как, вы знали Джорджа Хардцога?»
Магическое имя Джорджа распахнуло передо мной бюрократические двери. Незамедлительно нашлась девушка-рейнджер для интервью с Владимиром. Даже приковыляла на костылях та самая женщина из отдела по связям с общественностью. Она принялась извиняться, что из-за сломанной ноги сидела дома на бюллетене и не смогла ответить на наши заявки из Москвы. Я озабоченно поинтересовался состоянием ее ноги.
— Спасибо, уже лучше, — ответила она, и из-под маски официальности вдруг выглянул живой человек. Я увидел ее настоящую, искреннюю улыбку.
Владимир расспросил девушку-рейнджера о деятельности одного из достойнейших гражданских агентств Америки — национальной службы парков. Она говорила о необходимости сохранения уникальной особенности каждого парка для будущих поколений, при этом, обеспечив людям возможность наслаждаться их красотами и сейчас. В ее хорошо отрепетированных, слишком правильных ответах иногда вдруг звучала искренняя внутренняя убежденность, заставлявшая верить, что традиции Хардцога живы.
