Когда они вышли на небольшое плато между двумя отрезками поросшего лесом подъема, Сократ вытер пот со лба, рассмеялся и сказал:
– Тяжело по горам после асфальта, да?
– Да, тяжело, – признался Антон.
Сократ присел на глыбу песчаника, выдающуюся из глиняной складки горы. Антон сразу обратил внимание на непонятное сооружение прямо посредине поляны. Это была куча глыб, все примерно одинакового размера, большие, каждая с полтонны весом, не меньше. Все они были выложены в правильный круг, широкий, диаметром метров десять.
– Что это такое? – спросил Антон.
– Загон для коз. Ацаны сделали, – сказал Сократ.
– Кто сделал? – спросил Антон.
Сократ с видом ленивого гида пояснил:
– Народ тут жил раньше, Ибрагим говорит. Ацаны. Они маленькие были вообще сами. Карлики. А козы у них были большие. Вообще большие. Такие большие, что ацан, когда жарко было, мог отдыхать в тени от бороды одной козы. Такие козы были.
Антон сказал:
– Ацаны потом тоже, да?
– Что тоже? – спросил Сократ небрежно.
– Тоже ушли в Турцию, как… ваш народ? Мне Ибрагим рассказал.
Сократу не понравилось, что Антон знает про убыхов. Но он ничего не сказал. Авторитет деда заставил его промолчать. Антон мягко попросил мальчика:
– Ну расскажи, раз уже взял меня с собой. Спасибо, кстати, – я не сказал сразу. Спасибо, что взял.
Последняя фраза Сократа заставила немного смягчиться. И он продолжил:
– Нет. Ацаны раньше умерли. Их Бог убил. Ацанов раньше много было, вообще как муравьев, Ибрагим говорит. Они маленькие были. На зайцах ездили по горам. Мацони из оленьего молока делали. Они оленей доили. Незаметно. Олениха с олененком рядом спит – а они крепко спят, Ибрагим говорит, – ацан к ним подходит незаметно, олениху подоит и уходит, а она даже не знает. От этого мацони ацаны сильные были, вообще. Когда мясо ацанам надо было, они на зубробизонов охотились. Тут раньше зубробизоны жили.
– Кто? – Антон был явно впечатлен этим словом.
– Зубробизоны! – подтвердил Сократ. – Вообще очень большие, сильные. Наполовину зубры, наполовину бизоны, вообще, опасные были, Ибрагим говорит. Каждый как джип весит и бегает лучше, чем джип, по горам. Злые. Человека если увидят – бросаются и насмерть убивают. А ацаны маленькие были. Зубробизоны их не видели. Они ямы копали: зверь туда упадет – ацаны сверху воду ему на голову льют, пока не утонет. Зубробизоны одно слабое место имели – плавать не могли, голова у них тяжелая, вообще, голова весит тонну. Так ацаны охотились грамотно. А мой отец – сам! – зубробизона убил!
– Как – убил? – Антон искренне удивился.
– Так. В лесу встретил. Последнего вообще, который на Кавказе жил. Отец мой идет по лесу, здесь рядом это было. Вдруг видит – деревья падают. Он думает: что такое. Вдруг видит – из леса зубробизон выходит. Это он деревья ломал, когда шел. Такой здоровый был. Отец мой вначале не знал, что делать. А у него с собой шашка была. Шашка самое страшное оружие. Убыхская шашка – самая страшная шашка вообще.
С этими словами Сократ достал сзади, из-за спины, кожаный короткий чехол. Из которого торчала рукоятка шашки. Мальчик потянул за нее и вынул из ножен короткий, сантиметров десять, обрубок шашки. И показал его с гордостью Антону и даже разрешил подержать.
Рукоятка была без защиты для руки, как у всех шашек, и была покрыта выцветшей белой эмалью и потемневшим серебром. На головке рукоятки – голова орла, из серебра: оно не потемнело, оно было до блеска отшлифовано руками всех, кто держал в руках эту шашку.
Сократ рассказал:
– Шашка знаешь почему самое страшное оружие? Потому что ее носят вот так, – Сократ показал, вернув обломок в ножны и приставив ножны к своему бедру, – лезвием вверх. Знаешь, зачем? Чтобы вот! – мальчик широким движением выхватил обломок, как если бы он был целой шашкой, и занес руку с обломком высоко, как для удара с плеча. – Из ножен – и сразу бить можно. Понял? А один удар шашкой – все, сразу смерть. После этого никто не жил. Ни один человек даже понять не мог, что случилось. Вот так. Когда зубробизон моего отца увидел, он головой ударил в землю, земля задрожала, и яма осталась большая. И на отца побежал. Убить его хотел. А отец вынул шашку. И закричал. Зубробизон растерялся. Не ожидал, вообще. Остановился, хотел «заднюю» включить. Не успел. Отец мой, вообще, рассердился. Побежал сам на него и шашкой ударил. А у зубробизона голова как камень. Можешь из ружья до вечера стрелять – не пробьешь. А мой отец так ударил шашкой – а убыхская шашка вообще камень режет. Мой отец так ударил его шашкой, голову зубробизону, вообще, разрубил. Зубробизон три шага задом прошел и в реку упал с горы, и все. Умер. А отец обрадовался сначала. А потом огорчился. Увидел, что шашку сломал зубробизону об голову. А обломок у зубробизона в голове остался, когда тот в реку упал. Утонула вместе с ним. Я кузнеца найти пока не могу, чтобы шашку опять сделать. Ее Ибрагима дед сделал, Кукужв, он был кузнец. У Кукужва в кузнице шаровая молния жила, Ибрагим говорит. Она ему железо плавила, когда было надо. Никуда не улетала, в кузнице жила у него, как собака. Он и умер от молнии. Самый лучший кузнец был, всем убыхам шашки делал и сабли, кинжалы делал тоже. Теперь никто так не кует.
Антон подержал еще немного в руке обрубок оружия и с уважением вернул Сократу.
Тот вставил его в ножны и убрал за спину. И сказал:
– Мой отец вообще такой человек был. Что хочешь мог сделать, не только зубробизона убить. Мог троих человек сразу через бедро бросить. А сам скромный был, как Цвиц.
– Как кто? – в очередной раз не понял Антон.
– Цвиц, – сказал Сократ важно. – Такой убых был. Сильный был тоже, как мой отец. Но скромный. Днем вообще никто не замечал его. Он сидел и палочки кинжалом строгал. Вообще как будто не при делах. Поэтому его так назвали. Цвиц значит «стружка». А ночью, когда все спят, он выходил и подвиги делал. Утром все просыпаются, а возле деревни зубробизон лежит убитый или вокруг деревни новый забор появился из камней, пять метров высотой. Всей деревне есть что кушать полгода и врагов можно не бояться – кто будет на такой забор прыгать. Все удивлялись: кто это сделал. А он сидел, строгал палочки. Скромный был.
– Молодец, – признал Антон и осторожно спросил: – А отец… твой и Аэлиты. Он сейчас где?
– Пшмафэцук моего отца звали. Погиб, – с гордостью сказал Сократ. – В бою с леопардом. Здесь раньше леопарды жили. Ушли вместе с убыхами. Но один остался. Вообще сильный был. Такой леопард, когда на задние лапы становился, три метра имел. Отец бы его убил. Но шашку не имел тогда уже. Дрался с ним руками. Убил леопарда, но и леопард его тоже. Последний на Кавказе был. Его шкура у нас в доме висит, можешь сам посмотреть.
Антон кивнул молча.
Сократ притих ненадолго, глядя на камни, которые назвал загоном для коз, а потом рассказал:
– Ацаны долго тут жили, коз имели, все имели. Сильные были. А потом, Ибрагим говорит, они нос высоко подняли. Думали, что уже не карлики, а большие. Стали говорить: кто такой Бог? Мы такого не знаем. Наверху небо, а внизу – мы, ацаны. Стали Бога раздражать, вообще. Говорили: «Что Бог может? Гром может делать? Мы тоже можем». Шкуру коровы сушили, натягивали и били по ней палкой – гром получался. А один ацан, – Сократ засмеялся, – вообще дерзкий был. Пукал, вообще, в котел с молоком. Громко получалось у него. Говорил: «Вот тоже гром делаю, что». Ну, Бог когда такой беспредел, вообще, увидел – рассердился. Это что такое?! Что эти ацаны думают про себя, что они кто?
Однажды ацаны проснулись, а у них дома повернулись. Были входом на юг, а стали на север. Ацаны думают: что такое? Не могут понять. Потом ветер поднялся. До этого у них не было ветра, всегда было лето, всегда было тихо. А тут такой ветер поднялся – ацаны ходить не могут, они же карлики, легкие сами. Только могут за землю держаться, чтобы не улететь. Кто плохо держался, того уносил ветер в горы далеко, и там он погибал. А самый главный ацан – у них был старик один, древний, как Ибрагим, триста лет ему было. Он всегда днем отдыхал в тени бороды козла. Вдруг видит он – борода у козла стала шевелиться от ветра. Он сразу сказал: «Все, ацаны, больше жить мы тут не сможем, мы рассердили Бога, теперь он нас погубит». Так и получилось. Холодно стало, наступила зима. Волосатый гигант появился. Страшный, вообще. Весь волосатый, Ибрагим говорит, что у него все время голова болела, поэтому очень злой был. Ацаны тогда Цвица позвали, говорят: «Сделай что-нибудь с этим волосатым». Цвиц сказал: «Хорошо». Днем он его загнал в озеро, по самую шею, пчел попросил помочь ему – пчелы помогли, потому что Цвиц им тоже помогал: он соты придумал, до этого пчелы не знали, как их делать. Пчелы волосатого в озеро загнали, а Цвиц ждал. Потом солнце зашло, пчелы домой ушли, холодно стало вообще, озеро замерзло, только голова у волосатого наверху осталась. Цвиц тогда спокойно по льду подошел и отрубил ему голову шашкой. Одним ударом, – Сократ изобразил один мощный удар шашкой и засмеялся. – Больше голова у волосатого не болела. Ацаны обрадовались сначала, думали, все, теперь нормально будут жить. Но Бог ничего не забыл. На следующий день послал на горы снег из хлопка. А потом молния ударила, хлопок загорелся. Все горы загорелись. Большой пожар был. Все ацаны сгорели, а тот, который пукал в молоко, упал в котел и там сварился. Вот так. Ибрагим говорит: «Если Бог сердится – это вообще. Не дай бог».
