Он опять повернулся к мастеру, и на сей раз его заметили.
– Ну как, Роджер, сын мой?
Мастер выпрямился, смахнул пыль с колен, отряхнул руки. Землекопы возобновили работу, лопаты зашуршали.
– Вы поняли, что это значит, преподобный отец?
– Лишь то, что легенды правы. Но ведь легенды всегда правы.
– Вы, священники, выбираете себе легенды по вкусу.
«Вы, священники!»
«Надо быть осторожным, не то он рассердится, – подумал Джослин. – Пока он повинуется мне, пусть болтает что угодно».
– Согласись, сын мой, ведь я говорил тебе, что этот храмчудо, а ты не верил. Теперь ты видишь своими глазами.
– Что?
– Чудо. Ты видишь фундамент, или, вернее, видишь, что фундамента нет.
Мастер презрительно и насмешливо фыркнул.
– Фундамент есть. Но он едва выдерживает собор. Взгляните вниз, по стенке, – видите, как это сделано? Вон до тех пор щебень, ниже что-то еще, а дальше – только жидкая грязь. Они настлали бревна, а сверху насыпали щебень. Но этого мало. Наверняка есть твердый грунт, и он должен лежать у самой поверхности. Должен, или же я ничего не смыслю в своем ремесле. Наверное, здесь была отмель, намытая рекой. А эта жижа скопилась просто случайно.
Джослин торжествующе засмеялся. Он вздернул подбородок.
– Вот то-то: мастерство не дает тебе уверенности, сын мой! Ты говоришь, они настлали бревна. Так почему же не поверить, что собор плавает на этом настиле? Проще верить в чудо.
Мастер молча дождался, пока он кончит смеяться.
– Отойдемте-ка в сторонку и поговорим без помех. Вот сюда. Пускай, если вам угодно, собор плавает. Дело не в слове. Положим, это так…
– Именно так, Роджер. Мы всегда знали это. Теперь ты убедился, что мне можно верить. Эта яма совсем не нужна.
– Я копаю, чтоб убедить своих людей.
– Твою армию? А я-то считал тебя военачальником.
– Бывает, армия ведет начальника.
– Плох такой начальник, Роджер.
– Послушайте меня. Фундамент, или настил, если хотите, едва выдерживает собор. Больше ему не выдержать, разве только самую малость. И теперь мои люди это знают.
Джослин старался соблюсти торжественность, но в его голосе невольно прозвучала снисходительная насмешка:
– Ведь эта яма и для меня, правда, Роджер? Вы роете яму настоятелю?
Но Роджер Каменщик не улыбнулся. Он по-бычьи смотрел на Джослина из-под густых бровей.
– Как это понимать?
– Пускай настоятель убедится, что построить шпиль невозможно. Этим летом нет работы ни в Винчестере, ни в Чичестере, ни в Лейкоке, ни в Крайстчерче, нигде не строят аббатств, монастырей или соборов. И новый король не закладывает замков. Здесь, подумал ты, мы переждем лето, а настоятелю Джослину покажем, какой он дурак. Так можно сохранить армию, пока не подвернется что-нибудь другое, потому что без армии ты – ничто. Теперь мастер слегка улыбнулся.
– Скоро я найду твердый грунт, преподобный отец, и тогда мы подумаем еще. А если нет…
– Если нет, ты согласишься построить невысокую башню, робко, с опаской и все время поглядывая, не начал ли собор оседать. Ты слишком надеешься на свою хитрость! Ведь строительство башни можно прекратить когда угодно, правда, Роджер? А тем временем твоя армия перезимует здесь и совершит еще не одно убийство.
– Эта драка стоила мне лучшего каменотеса.
– И все ради какой-то жалкой башни. Ну нет, Роджер!
– Я ищу твердый грунт. Это и есть настоящий фундамент.
Но Джослин качал головой и улыбался.
– Ты увидишь, как я подвигну тебя ввысь силою своей воли. Ибо это воля божия.
Мастер перестал улыбаться. Он сказал сердито:
– Если б они хотели построить шпиль, то заложили бы для него фундамент!
– Они хотели.
Роджер Каменщик сразу заинтересовался:
– А план?
– Какой план?
– Всего собора… Вы его видели? Сохранился он у вас?
Джослин покачал головой.
– Нет никаких планов, сын мой. Тем людям не нужны были картинки, нарисованные на пергаменте или нацарапанные на доске. Но я знаю: они собирались построить шпиль.
Мастер почесал в затылке, кивнул.
– Пойдемте со мной, преподобный отец, осмотрим опорные столбы.
– Я и без того их знаю. Не забывай, волею божией этот собор – мой дом.
– Нет, вы взгляните на них моими глазами.
По углам средокрестия было четыре опоры. Каждая поднималась кверху, словно густая купа деревьев, кроны которых поддерживали свод. Вверху, на высоте ста двадцати футов, было сумрачно, и глаз не мог проследить сплетение ветвей вокруг деревянного щита, которым была прикрыта отдушина посередине. Мастер подошел к юго-западной опоре и хлопнул ладонью по одному из стволов. Камень был гладкий, и пыль не держалась на нем; рука встретила свое искаженное отражение.
– Они кажутся вам толстыми и прочными, отец мой?
– Беспредельно.
– Но приглядитесь, как они тонки в сравнении с собственной длиной!
– В этом их красота.
– На них опирается только свод. Они никогда не были рассчитаны на тяжесть, много большую своего веса.
Джослин вздернул подбородок.
– И все же они достаточно прочны.
Теперь мастер улыбался так же двусмысленно, как ризничий.
– Преподобный отец, а как вы стали бы строить такую опору?
Джослин подошел к опоре и пристально вгляделся в нее. Каждая колонна была толще человека. Он провел пальцами по камню.
– Видишь? Тут проходят поперечные щели или швы. Как они у вас называются? Стыки? Наверное, обтесанные камни клали один на другой, как дети складывают кубики.
Улыбка мастера становилась все мрачней.
– Вы называете этих людей праведниками, преподобный отец. что ж, возможно, они были честные. Но можно было сделать и по-другому.
Мимо опор, хромая, прошел Пэнголл. Следом за ним, передразнивая его, крался подручный. Он точно так же ковылял бочком, точно так же держал голову, и даже взгляд у него был такой же свирепый. Пэнголл резко обернулся, подручный остановился как вкопанный и грубо захохотал. Пэнголл, что-то бормоча, ушел в свое царство.
– А теперь вот что, Роджер. Этот человек…
– Пэнголл?
– Он верный слуга. Вели своим людям оставить его в покое.
Мастер молчал.
– Роджер!
– Он дурак. Почему он не понимает шуток?
– Шутка или не шутка, а пора это прекратить.
Мастер равнодушно взглянул на дверь в Пэнголлово царство и промолчал.
– Роджер… Зачем непременно издеваться над ним?
Мастер быстро взглянул на Джослина. Где-то глубоко внутри оба ощутили толчок, словно колесо вдруг попало в колею; и Джослин почувствовал, как на губах у него трепещут слова, и он мог бы их вымолвить, если б не эти темные глаза, которые так прямо смотрят в его глаза. Словно что-то вот-вот должно было случиться.
– Роджер!
Из капеллы Пресвятой девы шла по галерее кучка прихожан, и впереди всех – Рэчел, без умолку треща языком. И слова, трепетавшие на губах Джослина, замерли.
– Зачем это?
Роджер Каменщик уже снова отвернулся к яме.
– Чтобы отвести беду. Есть у нас такая примета.
А Рэчел, покинув остальных, быстро шла к ним по каменному полу, она размахивала руками и быстро разевала рот, а потом они услышали ее голос:
– Им-то и не снилось, что ихний фундамент раскопают прежде Судного дня, а ведь тоже небось подрядились сделать все по совести, и вот теперь мой муж… – Она кивала и вся тряслась от рвения и не просто придерживала подол, а задирала его так, что открывались неуклюжие ноги. – Ведь ты знал, что там щебень и березовый настил, правда, Роджер? Он всегда все знает, милорд… – «Милорд!» Как будто она не женщина, а каноник и имеет право голоса в капитуле! Она словно говорила всем телом, вытаращив черные глаза, совсем не такие, какие должны быть у добропорядочной, скромной англичанки («не такие, как у застенчивой Гуди Пэнголл, моей возлюбленной дочери во Христе»), будто смыслила что-то в строительном деле и смела прекословить мужчине! Эта Рэчел, темноволосая, темноглазая, напористая, неумно болтливая, могла в случае надобности послужить самым убедительным доводом в пользу безбрачия… – Простите, милорд, но скажу вам, я в этих делах кое-что смыслю, и, помнится, старый мастер, который выучил Роджера, говорил: «Дитя, – это он меня так называл, потому что Роджер был тогда у него в подмастерьях, – дитя, шпиль должен уходить вниз на столько же, на сколько вверх» – или нет, кажется, наоборот: «вверх на столько же, на сколько вниз». Понимаете, он что хотел сказать… – Она склонила голову набок, загадочно улыбнулась и ткнула пальцем чуть ли не в самое лицо Джослину. – Он хотел сказать, что тяжесть снизу должна быть такая же, как сверху. И ежели строить на четыреста футов в высоту, так и в глубину надо на четыреста футов. Правильно, Роджер? А, Роджер?
Она трещала без умолку, намолчавшись за время молебна, что было для нее тяжким испытанием, и теперь ее смуглое лицо и все тело сотрясались от потока слов, как труба, из которой хлещет вода. Они все-таки казались странной четой – Роджер Каменщик и Рэчел. Они были не только неразлучны, но и схожи внешнескорее брат и сестра, чем муж и жена: оба темноволосые, крепкие, красногубые. Они жили особой жизнью, словно бы на острове. Роджер ни разу не поднял на нее руку, частые ссоры у них были подобны вспышкам, которые сразу же задувал ветер, и все снова становилось как прежде. Они вращались один вокруг другого, и со стороны это казалось невероятным. Никто не понимал, как они ладят, хотя, если присмотреться, оказывалось, что у них были свои хитрости в совместной жизни. Например, Роджер Каменщик иной раз вел себя с Рэчел так, что она выглядела смешной, вот как сейчас. Словно не замечая ее, он только повысил голос, чтобы его можно было слышать и понимать. Самого Роджера все это ничуть не раздражало, зато раздражало постороннего, особенно когда этот посторонний облечен высоким духовным саном.
