Им приносили цветы: букеты гортензий и горшки с геранью. Но, главным образом, еду. Каждый день Гертруда Хекст появлялась у них в доме с запеченными в тесте яблоками, жареным мясом или черничным пирогом и принималась за уборку: подметала террасу, скребла пол на кухне. Соседи, Бен и Мариетта Коттон, брат и сестра, чьи предки поселились на мысе на полторы сотни лет раньше Картеров, взяли на себя остальные заботы по хозяйству. Бен колол дрова на зиму, его сестра вытирала пыль, мыла, стирала, варила кофе.
Руфь сознавала присутствие посторонних в доме, ощущала их участие. Она была благодарна им за щедрость, которая иным из них нелегко давалась. Тем не менее в ее восприятии все они были обитателями мира, к которому сама она больше не принадлежала. Она по-прежнему жила по заведенному распорядку: утром поднималась с постели, принимала душ, одевалась, выпивала чашку кофе, которую кто-то — Мариетта? Гертруда? — ставил перед ней. Но спроси у нее кто-нибудь, что она делает в тот или иной момент, Руфь затруднилась бы с ответом.
Всем своим существом она была сосредоточена только на двух вещах: как бы не сойти с ума и как найти Джози. Часами она простаивала с биноклем на мысе Калеба, высматривая на поверхности воды белую руку или какой-нибудь обломок, за который могла уцепиться ее дочь. Она спускалась к морю и обследовала пляж. Карабкаясь по скалам и валунам, она часто оступалась и падала, отчего ее тело покрылось синяками и ссадинами. Душа ее пребывала в оцепенении, все чувства притупились. Когда ее взгляд натыкался на обесцвеченную морем корягу или на кучку водорослей, сердце едва не выпрыгивало у нее из груди. Джози! Моя родная — без сознания, но, возможно, жива.
Руфь отказывалась признать, что поиски напрасны. Катера береговой охраны раз десять прочесали прибрежные воды. Об исчезновении девочки были оповещены все жители от Портленда до канадской границы. К поискам привлекли рыбачьи суда и прогулочные яхты.
Дни шли, а известий о Джози все не поступало. Пол позвонил директору школы, в которой учился Уилл, и мистер Фогарти, выразив соболезнование, предложил отправить мальчика в Бостон. Он сказал, что тот может пока пожить в семье Эда Стайна, где ему наверняка будут очень рады.
— Я с ним согласен, — сказал Пол. — Я уже созвонился с Кармелой Стайн и обо всем договорился.
— А я не согласен. — Уилл, понурый, сидел на кухне, с мольбой в глазах глядя на мать.
— Отец прав, — бесцветным голосом отозвалась Руфь. — Школу пропускать нельзя.
— Но я хочу быть здесь. — Уилл едва сдерживал слезы. — Она же моя сестра.
— Ох, Уилл. — Руфь подошла и обняла сына.
Он уткнулся лицом ей в грудь.
— Не отсылайте меня отсюда, пожалуйста. Прошу вас. Если бы не мой день рождения… — Он начал всхлипывать.
Руфь бросила на мужа страдальческий взгляд.
— Уилл, — сказала она, — ты ни в чем не виноват.
— В этом никто не виноват, — глухо произнес Пол. — Руфь, ему лучше уехать.
Руфь поняла, что муж потерял надежду на возвращение Джози, но, измученная горем, не находила в себе сил спорить с ним и потому отвернулась.
— Обещаю тебе, как только что-нибудь узнаем, мы сразу же тебе позвоним.
Уилл понял, что возражать бесполезно.
— Хорошо, — тихо сказал он и поднялся.
По его глазам Руфь видела, что он смирился с тем, с чем она смириться никак не желала.
Спустя две недели после происшествия в дверь дома постучали. Было раннее утро. Желтеющие кроны деревьев кутались в поднявшийся с моря туман, который должен был рассеяться только часа через два.
Руфь вздрогнула.
— Ее нашли! — воскликнула она. — Пол, она вернулась!
Спотыкаясь, она поспешила в холл и распахнула дверь.
— Мисс Коннелли? — Мужчина, стоявший на крыльце, приподнял фуражку.
— Да. — Руфь посмотрела ему через плечо. — Где моя…
Сзади к ней подошел муж.
— Что вы нашли? — взволнованно спросил Пол.
— Лейтенант Эдвардс, мэм. Береговая охрана. — Молодой офицер извлек что-то из синего вещмешка. — Вы узнаете это?
Рука Пола отыскала ладонь Руфи.
— Это ее спасательный жилет, — сказал он. — Джози. На нем ее имя.
— Его подобрали почти у самой Канады. Волной прибило.
Руфь взяла у лейтенанта спасательный жилет дочери.
— Господи, только не это! — простонала она. — Прошу тебя. Только не это.
Оранжевая парусина была истрепана волнами. Ощутив на руках ее тяжесть, Руфь рассталась с надеждой, дававшей ей силы на нескончаемые поиски.
— Ее найдут, — тихо сказал лейтенант. — Правда, может, не сразу. Море здесь очень коварное. Да вы и сами это знаете.
Он не стал добавлять того, что всем троим было хорошо известно: иногда тела так и не всплывают.
Лейтенант сел в машину и уехал. Руфь смотрела на спускавшийся к морю травяной ковер, пестревшие на нем яркие цветочки, на выступавшие из земли покрытые лишайником камни.
— Я отсюда уеду, — поклялась она. — Навсегда.
Она шагнула с крыльца и пошла прочь от мужа. Сунув ладони под мышки, чтобы унять пронзительную боль в груди, она брела вокруг пруда. Все кончено. Больше никаких воспоминаний, связанных с этим домом, с этим лесом, с этим прудом.
Каждое лето Пол привязывал посредине пруда плот; прыгая с него, дети учились плавать. Ступая по заросшему камышом берегу, Руфь на мгновение представила себе загорелую дочь, ныряющую с плота. Видение было настолько живым, что казалось, сейчас послышатся плеск воды и смех Джози.
Она свернула на тропинку и через лес пошла к мысу. В этом лесу, на этом обрыве Джози когда-то была счастлива.
Как долго она боролась с волнами? Сознавала ли, что делает последний вздох? Стала ли смерть для нее облегчением? Или ее погубил холод? При мысли о том, что тело ее дочери лежит глубоко на морском дне, Руфь содрогнулась.
Что может быть мучительнее этой потери? Уголки ее губ опустились, рот скривился. В последние недели они часто ругались. Смерть пришла внезапно, и не было времени объяснить, что эта враждебность — преходящее явление. Так же как не было времени описать нескончаемую боль родительской любви и то, как от нее щемит сердце.
Она лежала на боку и смотрела на круглую тень, отбрасываемую на стену лампой. В комнате пахло сандаловым деревом, из которого были сколочены два сундука, сто пятьдесят лет тому назад привезенные из Китая. В открытые окна доносился шум моря, тихий и ласковый, будто кто-то шептался на берегу. Джозефина. Мое дитя, мой первенец. Руфи казалось, что сердце у нее тяжелое, словно отлитое из свинца.
Из ванной вышел Пол. Она слушала, как он двигается по комнате. Слышала шорох его ступней по коврикам, падение сброшенного на пол полотенца. Матрас прогнулся. Пол залез под простыни и вытянулся на кровати рядом с ней. Она ощутила близость его тела. Он попытался обнять ее, шепча:
— Мы пробьемся, Руфь.
Она резко повернулась на спину.
— Не трогай меня.
Пол приподнялся на локте.
— Руфь, — с грустью произнес он. — Я понимаю, тебе тяжело…
— Ничего ты не понимаешь. Ничего.
— Мы должны быть опорой друг друг.
— Если бы ты не напился…
Пол замер.
— Да. И что тогда?
— Ты был бы внимательнее.
— То есть, по-твоему, я сумел бы оградить нас от налетевшего откуда ни возьмись шторма? Ты это хочешь сказать?
— Ты увез бы нас с острова до того, как разразился шторм. Сразу бы заметил, что погода меняется.
— То есть ты утверждаешь, что, если бы я не выпил те три коктейля, Джози сейчас была бы с нами?
— И почти целую бутылку вина.
Пол вздохнул.
— Если бы ты не заставила ее поехать с нами, — начал перечислять он, загибая пальцы. — Если бы не помешала нам переждать шторм в море. Если бы в детстве тебя не накрыла волна… Что толку во всех этих «если»? — Черты его лица смягчились, и он попытался привлечь ее к себе.
Руфь грубо отстранилась от мужа.
— Не трогай меня. Не трогай.
Из Бангора приехал судмедэксперт. Он провел дознание и вынес заключение: причина или причины смерти не установлены. Через несколько дней в маленькой епископальной церкви в Хартсфилде по Джози отслужили короткий молебен.
— Это не панихида, — объяснил Пол Уиллу, приехавшему на церемонию из Бостона вместе с Эдом Стайном и его родителями. — Потому что нет… нет тела.
— Значит, может быть, она не погибла? — Голос Уилла дрогнул.
Пол обнял сына.
— Все побережье тщательно обыскали.
— Но ведь ее могли подобрать, — упрямился Уилл. — Ливийский танкер. Или… или какой-нибудь рыбак из Нью-Брансуика.
— Они связались бы с береговой охраной.
— А вдруг она память потеряла.
— Не думаю, — тихо сказал Пол.
На склеп Картеров возле церкви повесили мемориальную табличку. Руфь, молчаливая и измученная, стояла между мужем и сыном. Пол плакал. По лицу Уилла, державшего в руке букетик белых фрезий, тоже струились слезы.
