– Хочу. Иногда я хочу напиться до беспамятства.
– Прошу за ширмочку. Но беспамятства не получится, проверенно. Напиться – да. А беспамятство… Знаете, это такая сложная штука – беспамятство…
Поликарпов разливает.
– Ждите подсказки оттуда, хорошая Вы моя.
Он протягивает вверх палец.
– Она может быть очень неожиданной.
Заглядывает Рита.
– Я сегодня много-много раз фказала фебе, что я – флюфка и все! Юлечка, ты будешь на нафем заседании? Оно сразу после имаготевапии, не забывай!
Выпалила и захлопнула дверь.
– Так вы ходите на заседания Анонимных Эмоционалов?
– Это неправильно?
– Почему неправильно? Все женщины зависят от своих эмоций. Вреда не будет.
16. Мерзавцы берут женщин во сне
Поликарпов провожает Тополь до порога, наконец он остался один. Быстрее в блог!
Его пост: «И ты считаешь, что объединение Китая и России в одного гигантского спрута невозможно? Я вижу эти признаки каждый день!»
Квакает аська: «Маленький чертенок!!!!!!!!я так соскучилась!!!!»
Входит Мария.
– Пожалуйста, садитесь… Что у Вас?
Мария берет роман со стола, вчитывается в дарственную надпись.
– «Дорогому Льву Александровичу от Анастасии с пожеланиями…» Ну, уродина! Уже успела! Мракозябра! Вы читали ее роман?
– Да, конечно. А что там?
– Так вы не читали?
– Пока нет. А что там?
– И не читайте. Это дрянь.
– Нет, конечно, а что там?
Торопливо входит Анастасия, с нею мама.
– Вот она где! Убей себя! – восклицает Анастасия. – Лев Александрович, она продолжает усугублять во мне невроз хронической неполноценности!
– Да, конечно, а что там?
Мама кипятится:
– Да, Маша! Неужели ты не гордишься Анастасией? Она зарабатывает такие деньги! Ее читают тысячи и тысячи людей! Мы все гордимся Ананстасией!
Раздается страшный хохот Марии. Это не хохот, а тысяча Гомеров:
– Вы только послушайте, как он взял ее… Умора!
Поликарпов впрочем, не оглушен, стучит и стучит по клавиатуре про Китай.
– Интересно… Как он взял ее, кстати? Он мерзавец, кстати?
Мария открывает роман, чтобы начать цитировать, но Анастасия набрасывается на сестру, – и опять они сцепились не на шутку.
Мама пытается вклиниться:
– Повторяю. Они сначала целовались, и она думала, что до грязи не дойдет. Потом она уснула и он взял ее. Он воспользовался ее сном! Лев Александрович, Вы понимаете, да? Она уснула, а он взял ее во сне!
– Во сне? Подлец!
Анастасия негодует:
– Какая же ты мелочная, Маша, какая завистливая!
Она дает пощечину сестре, уже пятую с утра:
– Вот тебе за все! Ты вампир! Ты пьешь мою энергию ежедневно!
Мария дает ответную пощечину:
– Тебя повесить мало! Серая тупая сарделька!
– А ну быстро зовите Стаса или Влада! – приказывает Поликарпов.
Сестры душат друг друга, барахтаясь на полу. Мама сестер с воплями: «Господи! Да они спятили совсем!» выскакивает из кабинета. По коридору торопливо бегут Влад и Стас.
17. Она эротична как хомяк Дормидонт
Прошло уже семь дней, а Лия так ничего и не придумала. Неотмщенный Шеин расхаживает как ни в чем ни бывало на свободе. Ни сердце его, ни душа, ни тело не запутались в силках любви.
Его независимость для Тополь невыносима!
Его одноместная палата ненавистна!
Его квакающая аська – мерзость!
Кстати, с кем это чудовище может перестукивается? Конечно же с такой же маразматичкой, как и он сам.
Тополь автоматически листает модный журнал (его наверняка забыла какая-то мымра, тварь дрожащая), потом с раздражением отшвыривает.
– Мне кажется, у меня болит голова…
Ну что за чушь она несет опять! Достойный человек ответит: голова не жопа, перевяжи да лежи.
– Кто Вам принес этот журнал? Вы что – поклонник женских журналов?
– Ну, разумеется. А вообще, не Ваше дело.
– Мы просто играем в отношения, это же просто игра! Не прогоняйте меня, все равно Вам не с кем общаться, а все время быть одному – глупо.
– И откуда Вы все знаете?
– Я даже знаю в чем у вас конфликт с женой. Мужчине за сорок нужна совсем другая любовь. После сорока он перестает быть лидером, а к пятидесяти он становится мягким и сентиментальным как женщина. Это своеобразный мужской климакс.
– Откуда такие секретные сведения про климакс? Вы – специалист?
– А Вы?
– Некоторым образом да.
– Когда-нибудь я отведу Вас к жене – и все объясню. Она все поймет и будет любить, как нужно любить мужчину, которому к пятидесяти.
– Я не хочу к жене. Я ни к кому не хочу!
– О, Вы не хотите к женщине?
– Я не хочу к женщине!
– А к кому Вы хотите, невозможный человек? К мужчине?
– Я хочу к ребенку и к животным.
– Вы по адресу. Животное – это я. Несколько драная кошка… с зелеными глазами… Мне уйти?
– Как хотите…
Тополь оборачивается в дверях:
– Ребенок – это тоже я. Когда я работала в модельном бизнесе, я для одной чешской фотосессии, помню, сделала вот так…
В дверном проеме она принимает эротичную позу.
– Как Вам?
– Я хочу настоящую кошку.
Тополь задумчива:
– С некоторых пор я перестала пользоваться макияжем и обнаружила, какая я старая. Сорок один год… Я уже шесть месяцев живу без макияжа – просто с распущенными волосами.
– Просто с распущенными волосами… – повторяет Шеин, но мыслями он далеко, в аське.
– С кем Вы все время перестукиваетесь?
– Я хочу завести хомячка, консультируюсь…
– Хомячка… Какая прелесть… Я почувствовала, как я себя уважаю, потому что я не боюсь себя даже такую старую. Но я заметила, что мужчины как смотрели, так и смотрят. Что-то другое волнует их.
– Хватит кокетничать, Тополь, мы не маленькие. Мы уже очень и очень большие.
– Ну что ж, давайте о кошке… – вздохнула Тополь. – Ваша кошка – я. Можете называть меня Василисой… Ламой… какие у кошек имена? Я буду обнюхивать ваше лицо, когда Вы будете спать.
– Но я хочу настоящую кошку. Я не хочу мыслящую кошку.
– Я – не мыслящая. Я и хомячком могу быть. Называйте меня Васей или Петей.
– Хомячка я хочу назвать Дормидонтом.
– Можно и меня Дормидонтом. А для одной итальянской фотосессии со смешным названием «Мужчины любят спагетти» я принимала вот такую позу… Недурна Дормидонт, господин гинеколог?
Наряду с Шеиным продолжает держать оборону и Рита. Нынче Рита из своей квартиры выпроваживает какого-то старичка.
– Фсе, фсе, Михаил Борифович!
– Да мне же просто подержаться, Рита, – упрямится тот.
– За старуху свою дервытесь!
– Боюсь… Даже в темноте боюсь…
Добавляет шепотом:
– Костлявая она стала, как смерть. За что там держаться?
За дверью – еще парочка тех, кто готов подержаться за Риточку.
Первый старичок спрашивает:
– Никак, Миша?
– Никак.
Второй грустен:
– Как же теперь?
Михаил Борисович отвечает ехидно:
– А никак! А то привыкли – льготы, льготы! В комитет ветеранов тут не пойдешь, не пожалуешься…
– Да кто привык, чего ты городишь? Отдавай мою шляпу, Дон Жуан хренов!
Михаил Борисович с насмешкой протянул обольстительную шляпу:
– Да на, добра-то! Неказиста твоя шляпа оказалась, Иван Егорыч, ой неказиста!
И он гордо удаляется в одиночестве, за ним семенят оскорбленные товарищи.
– Неказиста? Триста двадцать шесть рублей стоит! Да за такие деньжища мы в порту города-героя Севастополя… В одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом году…
– Слаба твоя шляпа! На полшестого смотрит!
19. Фак! Фак! Ах, оставьте, дорогая…
Ах, что с нами делают женщины! После того, как Тополь побывала в коммуналке на Безбожном, господин психиатр и господин гинеколог долгими летними вечерами стали выпивать на кухне несколько чаще…
Иногда к ним присоединяется и Ромик, но Ромик преследует свой интерес.
Он появился на пороге кухни, крикнув своей очередной подружке:
– Малыш, я сейчас, пару минут!
Ромик пристраивается к застолью.
– Ну-ка, встаньте Сергей Иванович, – говорит Зайцев. – Я осмотрю Вашу попу.
Ромик немного наливает себе:
– Это воистину педерастичный намек, Валерий Романович, воистину! Вы на верном пути.
Шеин встает.
– Ну, если педерастично, пожалуйста… Осматривайте.
– Тополь сказала, что не любит рыхлые мужские задницы… Ну, такие как у меня…
Ромик, выпив, канючит:
– Валерий Романович, отец родной! Ну всего полчаса, идет? Посмотрите, какой дорогой коньяк куплен Вам! Две пицот отстегнул!
– Попа как попа… – громогласно восклицает Зайцев. – Я бы сказал элементарная жопа…
– Две пицот!
– А я дешевых не пью, Роман, и Вы это прекрасно знаете…
В руках у него снова гитара, он поет:
– Тьмою здесь все занавешено И тишина, как на дне... Ваше величество женщина, Да неужели – ко мне?
Ромик просит:
– Валерий Романович, ну же!
Зайцев перестал петь.
– Эх, мои юные друзья! Окуджава однажды сказал: «Потерпите, Валера. Все будет. И признание, и материальный достаток». Дорогой Булат Шалвович, докладываю. Ничего у меня нет, кроме Ваших песен…
