А мороз — под сорок. А земля промерзла, кажется, насквозь.
Судорожно бились перфораторы. Гремел аммонал, скрежетали лопаты. Комсомольцы намалевали на фанере: «Самим не спать и другим не давать!»
К утру второго дня мерзлый слой сняли. И тогда хлынула подземная вода.
Лед коробил обувь и штаны. Ноги стыли. Работали, сменяясь через полчаса… К вечеру в готовый котлован пришли плотники.
Бригады монтажников не уходили со стройки по нескольку суток. А в день, когда домна выдала первый чугун, строители писали:
«Отчизна-мать!.. Прими от нас раскаленный металл, который огненной рекой потечет по черной германской земле, сметая фашистские гнезда, испепеляя бандитские притоны, выжигая свастику с лица земли».
Грозно и тяжко напрягаясь в труде, уральцы в те годы воздвигали новые заводы, шахты, рудники, коксохимические батареи, домны и мартены. Можно назвать хотя бы такие крупнейшие объекты, как Уральский завод тяжелого химического машиностроения, Богословский алюминиевый и Ирбитский мотоциклетный заводы, Полуночный марганцевый и Североуральские бокситовые рудники, Высокогорский агломерационный комбинат, металлургический и трубопрокатный заводы в Челябинске, автомобильный в Миассе.
Багряно шаяли в уральском небе негасимые отсветы печей, не смолкал грохот отбойных молотков и экскаваторов. Нескончаемо шла руда, шел металл, чтобы отлиться в орудийные стволы и танки, в снаряды и автоматы, в пули и «катюши». Шли эскадрильи самолетов и колонны самоходок. Эшелон за эшелоном мчались на запад. Скорость прохождения состава с «гостинцами» для фронта уральские железнодорожники доводили до 600, 700 и 1000 километров в сутки!..
Боевой арсенал Отчизны работал, все наращивая темпы. В годы Великой Отечественной войны Урал давал сорок процентов всей военной продукции страны. Оценивая его роль, «Правда» уже в январе 1943 года писала:
«Урал взял на свои могучие плечи главную тяжесть снабжения Вооруженных Сил Родины. И уральцы выдержали! К старой неувядающей славе своей прибавили они новую, бессмертную».
Что же еще добавлять к этим словам?..
Мы победили, но и потери были неисчислимо огромны: миллионы загубленных и искалеченных людей, тысячи испепеленных сел и городов, разрушенных заводов и фабрик…
И вновь Уралу суждено было сыграть особую роль.
В своих старых, 1947 года, записях я нашел следующую о Каменске-Уральском:
«Город растет быстро, как в сказке. Перед войной был здесь намечен план дальнейшего строительства города, рассчитанный на 15–20 лет. Заказы фронта положили план под сукно. В прошлом году его вытащили, посмотрели и только руками развели: даже в трудную военную годину, когда было совсем не до этого плана, он оказался выполненным больше чем наполовину. За годы войны жилая площадь в городе выросла в три раза. Предприятия промкооперации увеличили выпуск продукции в пять с лишним раз».
Так было, конечно, не только в Каменске-Уральском. Сказывалось наращивание производства в дни войны.
А на запад от Волги лежали руины.
Индустриальный Урал стал одной из основных баз восстановления промышленности запада страны. Он не имел права на передышку, могутный и расторопный батюшка Урал. И потому не иссякал, потому все увеличивался поток грузов с Каменного Пояса — мирных грузов, необходимых для восстановления народного хозяйства, для созидания.
Роль уральцев в техническом оснащении хозяйства страны была огромна. Вот две только цифры. Три четверти советских домен в послевоенные пятилетки было укомплектовано уралмашевским оборудованием. Около восьмидесяти процентов нефти и газа в стране добыли с помощью буровых установок, изготовленных в Свердловске.
Но уже в эти пятилетки четко выявилась громадной важности внутренняя задача уральской промышленности — задача интенсификации производства. Скажем, в 1955 году свердловчане по сравнению с 1940 годом увеличили выпуск продукции почти в 70 раз, а производительность труда за это время выросла немного более чем в три раза. Разрыв? Еще какой! Сказывалось постарение техники и технологии.
Среди нас, авторов сценария, Юрий Хазанович знал Уралмаш лучше всех. В прошлом инженер-машиностроитель, он об этом предприятии немало писал, знаком был там со многими и, когда сидели над сценарием, конечно, не мог умолчать о том, что происходило на заводе.
— Словно заново рождается Уралмаш, — говорил он нам.
— Этот БЦСМК, блок цехов сварочных машиностроительных конструкций, сразу вдвое усилит завод. И главное — новейшая технология!..
Тогда мы еще не очень ясно представляли, что БЦСМК — лишь одно из первых звеньев цепи реконструкции многих уральских предприятий.
Блок новых цехов на Уралмаше дал возможность увеличить выпуск продукции более чем в два раза; проектная мощность завода выросла в девять раз. Подобная реконструкция произошла на другом свердловском гиганте — словно бы вырос второй Уралхиммаш. Преобразились и электроаппаратный, турбомоторный, пластмассовый, шинный заводы.
Прирост объема промышленного производства за счет изыскания внутренних резервов, обновления технологии и повышения производительности труда стал важнейшей задачей наших пятилеток. Интенсификация производства — генеральная магистраль нашей экономики. Строить новые заводы — да, но главное — все интенсивнее, полнее и экономичнее использовать то, что имеем.
Это особенно ярко и значительно проявилось в последнюю, девятую пятилетку. Недаром такой деловой резонанс получило постановление Центрального Комитета КПСС «Об опыте работы Свердловской партийной организации по увеличению выпуска продукции за счет реконструкции действующих предприятий с минимальными капитальными вложениями».
Громадный прирост промышленной продукции, который дала нам победная девятая пятилетка, почти полностью получен за счет повышения производительности труда. Работа по реконструкции и модернизации Красноуральского медеплавильного комбината, тагильских предприятий, Верх-Исетского и других заводов, автоматизация и механизация производства, замена устаревшего оборудования новым открывают особо благоприятные перспективы для планов десятой пятилетки.
Урал по-молодому расправляет богатырские плечи. Десятая пятилетка сулит новые победы.
Первопроходчики нового мира не знают передышек. Дорога у них — без привалов.
Обойдя засыпанные снегом кучи металлической стружки, Дубов подошел к двери и отворил ее. Жужжащий шум вошел в уши, и знакомый запах машинного масла охватил Дубова. Никто из рабочих не обратил на него внимания. Только парнишка, работавший за верстаком у самого входа, глянул на вошедшего, шмыгнул носом и с ожесточением зашаркал напильником.
Дубов шагнул к двери в цех. Его остановил усач в дубленом полушубке:
— Пропуск, гражданин.
— Вот.
— Нет, нам не такой надо… Это на завод…
— Я на завод и пришел.
— Нет, вы в механический цех пришли.
— Ну так что же? — рассердился Дубов.
— Ну так я объясняю вам вполне конкретно: в цех нужен пропуск, — тоже рассердился вахтер.
«Вот оказия, — подумал Дубов, — тут порядки завели почище фронтовых» — и, ощущая на себе непреклонный взгляд усача, сказал уже мирно:
— А может, пропустишь, дядя? Я ведь здешний. Раньше тут работал, вон и станок мой…
Вахтер внимательно, уже с любопытством, посмотрел на незнакомого гражданина. На нем — серая солдатская шинель и поношенная армейская шапка с темным и чистым, невыцветшим пятнышком — следом красноармейской звездочки. Лицо у гражданина молодое, простецкое. Сильные скулы блестят от бритвы и мыла. Глаза светлые, а бровей почти не видно. Зато по всему лицу ярко проступают веснушки. На взгляд человек положительный. Но служебный порядок требует строгости, и вахтер, тронув длинный ус, сказал:
— Мне, гражданин, конкретно неизвестно, кто вы такой и где работали. Пропустить я не в правах, и вообще мне разговаривать долго не положено. Так что давайте пройдемте обратно.
«Придется, видно, повернуть оглобли», — с досадой решил Дубов, но в это время из цеховой конторки вышел и засеменил по цеху бритоголовый человечек. Дубов сразу узнал в нем Федора Черенка и окликнул. Черенок остановился, прищурился близоруко и, всплеснув руками, побежал к двери.
— Иван? Дубов? Чертяка те в бок! Да, смотрите-ка, ведь он самый. Совершенно абсолютно. Ну-ка, дай я тебя обожму. Экий ты, а! И все такой же конопатый. Ну-ну. Исключительно замечательно! Пойдем давай, пойдем…
Он потащил Дубова в конторку, вахтер растерянно оглядывался, не зная, что предпринять: пустить без пропуска нельзя и задержать, когда само начальство ведет, тоже неудобно. Потоптавшись в нерешительности, он досадливо крутнул головой и крякнул:
