1738. Лишенный наследства, отправляется в Скандинавские страны, где отдает три года напряженному изучению сыров. Большое впечатление производит на него также разнообразие сардин, с которыми ему приходится сталкиваться в повседневной жизни. В его записной книжке той поры читаем: “Я убежден, помимо всего, что уже успело познать человечество, существует еще вечносущая реальность, образуемая наслоениями различных продуктов питания. Простота, простота — вот ключ ко всему!” Возвратившись в Англию, знакомится с Адой Малкалибри, дочерью зеленщика, и вступает с нею в брачный союз. Этой женщине предстоит научить графа всему, что он когда-либо знал о латуке.
1741. Живя в деревне на небольшое наследство, он день и ночь трудится, порой экономя на еде, чтобы купить продукты питания. Первая из завершенных им работ — ломтик хлеба, на нем другой ломтик хлеба, а поверх обоих ломтик индейки — терпит жестокий провал. Горько разочарованный, он запирается в своем кабинете и начинает все заново.
1745. После четырех лет самозабвенного труда осознает, что стоит на пороге успеха. Представляет узкому кругу равных ему созидателей свое новое творение: два ломтика индейки с ломтиком хлеба между ними. Творение это также остается непризнанным — один лишь Дэвид Юм, ощутивший в нем предвестие чего-то неизмеримо великого ободряет изобретателя. Воодушевленный дружбой философа, он с обновленной энергией приступает к работе.
1747. Впав в нищету, лишается в дальнейшем возможности трудиться над ростбифом и индейкой и переходит на более дешевую ветчину.
1750. Весной этого года выставляет на ярмарке три ломтика ветчины, уложенных один на другой; экспонат пробуждает определенный интерес, преимущественно в интеллектуальных кругах, однако широкую публику оставляет равнодушной. Три ломтя хлеба один на другом укрепляют репутацию изобретателя, и хотя зрелость его стиля еще не бросается в глаза, Вольтер приглашает его к себе — погостить.
1751. Приезжает во Францию, где драматург-философ демонстрирует ему некоторые любопытные результаты, полученные в ходе опытов с хлебом и майонезом. Между ними завязывается дружба, а следом и переписка, которая резко прерывается, когда у Вольтера кончаются марки.
1758. Все возрастающее признание, которым он пользуется у творцов общественного мнения, приводит к тому, что королева Англии просит его приготовить “что-нибудь оригинальное” к завтраку и приглашает в гости испанского посла. Работает день и ночь, раздирая в клочки сотни набросков и чертежей, и наконец — в 4.17 утра 27 апреля 1758 года — создает произведение, состоящее из нескольких ломтиков ветчины, прикрытых сверху и снизу двумя кусочками ржаного хлеба. В приливе вдохновения инкрустирует свой шедевр горчицей. Творение его производит такой фурор, что графа подряжают готовить субботние завтраки для королевы вплоть до конца того года.
1760. Успех следует за успехом, он создает “сэндвичи”, названные так в его честь, из ростбифа, курятины, языка и практически любого холодного мяса, какое только удается добыть. Не желая останавливаться на уже опробованных рецептах, он ведет неустанный поиск новых идей и изобретает комбинированный сэндвич, за который и получает Орден Подвязки.
1769. Живя в своем сельском поместье, граф принимает у себя величайших людей столетия; в его доме гостят Гайдн, Кант, Руссо и Бен Франклин, некоторые из них наслаждаются за обеденным столом его выдающимися творениями, прочим указывают на дверь.
1778. Несмотря на физическое одряхление, продолжает поиски новых форм, записывая в своем дневнике: “Работаю допоздна, а поскольку ночи стоят холодные, поджариваю все подряд, чтобы хоть немного согреться”. Ближе к концу этого года граф создает открытый горячий сэндвич с ростбифом, кажущаяся простота которого вызывает шумный скандал.
1783. Дабы отпраздновать свое шестидесятипятилетие, изобретает гамбургер и лично отправляется в турне по главным столицам мира, где готовит гамбургеры в концертных залах, на глазах у солидной, млеющей в благоговении аудитории. В Германии Гёте предлагает аранжировать гамбургеры на булочках — идея, которая приводит графа в такой восторг, что он говорит об авторе “Фауста”: “Этот Гёте — малый не промах”. Замечание это воодушевляет Гёте, тем не менее, на следующий год между ними происходит интеллектуальный разрыв, связанный с тонкостями в толковании понятий прожаренного на славу, прожаренного посредственно и просто хорошо прожаренного.
1790. Во время проходящей в Лондоне ретроспективной выставки его произведений внезапно ощущает боль в груди и решает: конец близок, однако оправляется настолько, что руководит группой своих талантливых последователей, взявшихся соорудить “богатырский сэндвич” из цельного батона. Торжественное открытие этого монумента в Италии приводит к национальному восстанию, творение его так и остается не понятым никем, кроме горстки проницательных критиков.
1792. Не залеченное вовремя злокачественное искривление колена приводит к тому, что он тихо отходит во сне. Тело его погребают в Вестминстерском аббатстве, на церемонии присутствуют тысячи скорбящих. Во время похорон графа немецкий поэт Гельдерлин подводит итог его достижениям, вознося покойному неприкрытую хвалу: “Он освободил человечество от горячего завтрака. Мы все в неизмеримом долгу перед ним”.
Смерть открывает карты
© Перевод С. Ильина
Действие пьесы разворачивается в спальне принадлежащего Нату Акерману двухэтажного дома, стоящего где-то в Кью-Гарденз. Все стены в коврах. Просторная двойная кровать и немалых размеров туалетный столик. Изысканная мебель, шторы, на стенных коврах — несколько живописных полотен и довольно несимпатичный барометр. При открытии занавеса звучит негромкая мелодия — это основная музыкальная тема спектакля. Нат Акерман, лысый, пузатенький пятидесятисемилетний производитель готового платья, лежит на кровати, дочитывая завтрашний номер “Дейли ньюс”. Нат в халате и шлепанцах, газету освещает лампочка в белом металлическом абажуре, прикрепленная зажимом к спинке в изголовье кровати. Время близится к полуночи. Внезапно раздается какой-то шум, Нат садится и поворачивается к окну.
Нат. Какого черта?
В окне, неуклюже корячась, возникает мрачная личность. На незнакомце черный плащ с клобуком и черный, в обтяжку, костюм. Клобук покрывает голову, оставляя открытым лицо — лицо пожилого человека, но совершенно белое. Внешне он немного смахивает на Ната. Громко пыхтя, незнакомец переваливается через подоконник и рушится на пол.
Смерть. Иисусе Христе! Чуть шею не сломал.
Нат (в замешательстве глядя на пришлеца). Ты кто такой?
Смерть. Смерть.
Нат. Кто?
Смерть. Смерть. Послушай, можно я присяду? Я едва шею себе не свернул. Дрожу как осиновый лист.
Нат. Нет, но кто ты такой?
Смерть. Да Смерть же, Господи. Стакан воды у тебя найдется?
Нат. Смерть? Что ты этим хочешь сказать — смерть?
Смерть. Ты что, не в себе? Не видишь — весь в черном, лицо белое…
Нат. Ну, вижу.
Смерть. Разве нынче Хэллоуин?
Нат. Нет.
Смерть. Ну вот, значит, я — Смерть. Так могу я получить стакан воды — или хоть лимонаду?
Нат. Если это какая-то шутка…
Смерть. Какие шутки? Тебе пятьдесят семь? Нат Акерман? Пасифик-стрит, сто восемнадцать? Если только я ничего не перепутал… сейчас, у меня где-то был список вызовов… (Роется по карманам и наконец извлекает карточку с адресом. Похоже, адрес правильный.)
Нат. И чего ты от меня хочешь?
Смерть. Чего я хочу? А как по-твоему?
Нат. Ты, наверное, все-таки шутишь. Я совершенно здоров.
Смерть (равнодушно). Ну да, еще бы. (Оглядывается по сторонам.) А ничего у тебя квартирка. Сам обставлял?
Нат. Нанял тут одну бабу, декораторшу, да только за ней все равно пришлось присматривать.
Смерть (вглядываясь в одну из картин). А вот эти детишки с вытаращенными глазами мне нравятся.
Нат. Я пока еще не хочу уходить.
Смерть. Да ну? Слушай, не затевай ты эту бодягу. Меня, к твоему сведению, все еще тошнит от подъема.
Нат. Какого подъема?
Смерть. По водосточной трубе. Хотел произвести впечатление. Вижу, окна большие, ты не спишь, читаешь. Вот и решил, что стоит попробовать. Думаю, влезу и появлюсь с этаким — ну, сам понимаешь… (Прищелкивает пальцами.) А пока лез, завяз башкой в каких-то плетях, труба обломилась, я и повис, буквально на волоске. Потом еще капюшон начал расползаться. Послушай, пойдем, что ли? Ночка выдалась тяжелая.
Нат. Ты сломал мою водосточную трубу?
Смерть. Ломал. Да только она не сломалась. Так, погнулась немного. А ты что, ничего не слышал? Я знаешь как об землю хряпнулся?
Нат. Я читал.
Смерть. Наверное, что-нибудь интересное. (Поднимает с пола газету.) “Групповая оргия с участием девушек, изучающих "Новую Американскую Библию"”. Можно, я это возьму?
