– Конечно.
– Мы не хотим, чтобы он умер, – сказал отец Ривас. – Наше дело – спасать человеческие жизни.
Они вошли в другую комнату – их было всего две, – где длинный ящик – он не понял, что это за ящик, – застелив его несколькими одеялами, превратили в импровизированную кровать. Доктор Пларр услышал тяжелое, неровное дыхание человека под наркозом – тот словно силился очнуться от кошмара. Он сказал:
– Посвети поближе.
Нагнувшись, он поглядел на воспаленное лицо. И долгое время не мог поверить своим глазам. Потом громко захохотал, потрясенный тем, что увидел.
– Ох, Леон, – сказал он, – плохо же ты выбрал профессию!
– Ты это к чему?
– Лучше вернись под церковную сень. Похищать людей не твоя стихия.
– Не понимаю. Он умирает?
– Не беспокойся, – сказал доктор Пларр, – он не умрет, но это не американский посол.
– Не…
– Это Чарли Фортнум.
– Кто такой Чарли Фортнум?
– Наш почетный консул. – Доктор Пларр произнес это так же издевательски, как доктор Хэмфрис.
– Не может быть! – воскликнул отец Ривас.
– В жилах Чарли Фортнума течет алкоголь, а не кровь. Морфий, который я вам дал, не подействовал бы на посла так сильно. Посол остерегается алкоголя. Для сегодняшнего обеда пришлось добывать кока-колу. Мне это рассказывал Чарли. Немного погодя он придет в себя. Пусть проспится. – Однако не успел он выйти из комнаты, как человек, лежавший на ящике, открыл глаза и уставился на доктора Пларра, а тот уставился на него. Надо было все же удостовериться в том, что тебя узнали.
– Отвезите меня домой, – сказал Фортнум, – домой. – И перевернулся на бок в еще более глубоком забытьи.
– Он тебя узнал? – спросил отец Ривас.
– Почем я знаю?
– Если он тебя узнал, это сильно осложняет дело.
В соседней комнате зажгли вторую свечу, но никто не произносил ни слова, будто все ждали друг от друга подсказки, что делать дальше. Наконец Акуино произнес:
– Эль Тигре будет недоволен.
– Чистая комедия, если подумаешь, – сказал доктор Пларр. – Наверное, тот самолет, что я слышал, был самолетом посла, и посол на нем улетел. Назад в Буэнос-Айрес. Не пойму, как же на обеде у губернатора обошлись без переводчика?
Он перевел взгляд с одного лица на другое, но никто не улыбнулся в ответ.
В комнате было два незнакомых ему человека, но Пларр заметил еще и женщину, лежавшую в темном углу, – сначала он принял ее за брошенное на пол пончо. Один из незнакомцев был рябой негр, другой индеец – сейчас он наконец заговорил. Слов понять Пларр не мог, говорил он не по-испански.
– Что он сказал, Леон?
– Мигель считает, что его надо утопить в реке.
– А ты что сказал?
– Я сказал, что, если мертвеца найдут в трехстах километрах от машины, полицию это очень заинтересует.
– Дурацкая идея, – сказал доктор Пларр. – Вы не можете убить Чарли Фортнума.
– Я стараюсь даже мысленно не употреблять таких выражений, Эдуардо.
– Разве убийство для тебя теперь только вопрос семантики? Правда, семантика всегда была твоим коньком. В те дни ты объяснял мне, что такое троица, но твои объяснения были куда сложнее катехизиса.
– Мы не хотим его убивать, – сказал отец Ривас, – но что нам делать? Он тебя видел.
– Он ничего не будет помнить, когда проснется. Чарли все забывает, когда напивается. Как же вас угораздило совершить такую ошибку? – добавил доктор Пларр.
– Это я должен выяснить, – ответил отец Ривас и заговорил на гуарани.
Доктор Пларр взял одну из свечей и подошел к двери второй комнаты. Чарли Фортнум мирно спал на ящике, словно у себя дома на большой медной кровати, где обычно лежал на боку возле окна. Когда доктор спал там с Кларой, брезгливость заставляла его ложиться с левого края, ближе к двери.
Лицо Чарли Фортнума, сколько он его знал, всегда выглядело воспаленным. У него было высокое давление, и он злоупотреблял виски. Ему шел седьмой десяток, но жидкие волосы сохранили пепельную окраску, как у мальчика, а румянец неопытному глазу мог показаться признаком здоровья. У него был вид фермера, человека, который живет на открытом воздухе. Он и правда владел поместьем в пятидесяти километрах от города, где выращивал немного зерна, а больше матэ. Он любил трястись от поля к полю на старом «лендровере», который звал «Гордость Фортнума». «Ну-ка, галопом, – говорил он, со скрежетом переводя скорость, – гопля!»
А сейчас он вдруг поднял руку и помахал ею. Глаза у него были закрыты. Ему что-то снилось. Может, он думал, что машет своей жене и доктору, предоставляя им решать на веранде свои скучные медицинские дела. «Женские внутренности – никак в них не разберешься, – однажды сказал ему Чарли Фортнум. – Как-нибудь нарисуйте мне их схему».
Доктор Пларр быстро вышел в переднюю комнату.
– Он в порядке, Леон. Можете спокойно выкинуть его где-нибудь на обочине дороги, полиция его найдет.
– Этого мы сделать не можем. А что, если он тебя узнал?
– Он крепко спит. Да и ничего не скажет мне во вред. Мы старые друзья.
– Я, кажется, понял, как это произошло, – сказал отец Ривас. – Сведения, которые ты нам дал, были довольно точными. Посол приехал из Буэнос-Айреса на машине; трое суток провел в дороге, потому что хотел посмотреть страну, посольство послало из Буэнос-Айреса за ним самолет, чтобы отвезти его назад после обеда у губернатора. Все это подтвердилось, но ты не сказал, что смотреть руины поедет с ним ваш консул.
– Я этого не знал. Чарли рассказал мне только про обед.
– Он и ехал-то не в машине посла. Тогда бы мы по крайней мере захватили обоих. Как видно, сел в свою машину, а потом решил вернуться, посол же оставался там. Наши люди ожидали, что пройдет только одна машина. Дозорный дал световой сигнал, когда она проехала. Он видел флаг.
– Британский, а не звездно-полосатый. Но Чарли не имеет права ни на тот, ни на этот.
– В темноте не разглядишь, но было сказано, что на машине будет дипломатический номер.
– Буквы были тоже не совсем те.
– И буквы, когда темно и машина на ходу, не очень-то различишь. Наш человек не виноват. Один, в темноте, вероятно, еще и напуган. Могло случиться и со мной, и с тобой. Не повезло.
– Полиция, может, еще и не знает, что произошло с Фортнумом. Если вы его быстро отпустите…
В ответ на их настороженное молчание доктор Пларр заговорил, как адвокат в суде.
– Чарли Фортнум не годится в заложники, – сказал он.
– Он член дипломатического корпуса, – заметил Акуино.
– Нет. Почетный консул – это не настоящий консул.
– Английский посол вынужден будет принять меры.
– Естественно. Сообщит об этом деле своему начальству. Как и насчет любого британского подданного. Если бы вы захватили меня или старого Хэмфриса, было бы то же самое.
– Англичане попросят американцев оказать давление на Генерала в Асунсьоне.
– Будьте уверены, что американцы и не подумают за него заступаться. С какой стати? Они не пожелают сердить своего друга Генерала ради Чарли Фортнума.
– Но он же британский консул.
Доктор Пларр уже отчаивался убедить их, до чего незначительная персона этот Чарли Фортнум.
– У него даже нет права на дипломатический номер для своей машины, – ответил он. – Имел из-за этого неприятности.
– Ты его, видно, хорошо знал? – спросил отец Ривас.
– Да.
– И тебе он нравился?
– Да. В какой-то мере.
То, что Леон говорит о Фортнуме в прошедшем времени, было дурным признаком.
– Жаль. Я тебя понимаю. Гораздо удобнее иметь дело с чужими. Как в исповедальне. Мне всегда бывало неприятно, когда я узнавал голос. Куда легче быть суровым с незнакомыми.
– Что тебе даст, если ты его не отпустишь, Леон?
– Мы перешли границу, чтобы совершить определенную акцию. Многие наши сторонники будут разочарованы, если мы ничего не добьемся. В нашем положении непременно надо чего-то добиться. Даже похищение консула – это уже кое-что.
– Почетного консула, – поправил его доктор Пларр.
– Оно послужит предостережением более важным лицам. Может, они отнесутся серьезнее к нашим угрозам. Маленькая тактическая победа в долгой войне.
– Значит, как я понимаю, ты готов выслушать исповедь незнакомца и дать ему отпущение грехов перед тем, как его убьешь? Ведь Чарли Фортнум – католик. Ему будет приятно увидеть священника у своего смертного одра.
Отец Ривас сказал негру:
– Дай мне сигарету, Пабло.
– Он будет рад даже женатому священнику вроде тебя, Леон.
– Ты охотно согласился нам помогать, Эдуардо.
– Когда речь шла о после. Его жизни не угрожала никакая опасность. И они пошли бы на уступки. Притом – с американцем… это как на войне. Американцы сами поубивали прорву людей в Южной Америке.
– Твой отец один из тех, кому мы стараемся помочь, если он еще жив.
– Не знаю, одобрил ли бы он ваш метод.
– Мы этого метода не выбирали. Они нас довели.
– Ну что вы можете попросить в обмен на Чарли Фортнума? Ящик хорошего виски?
