В Лондоне я тогда танцевал свой заветный номер. Мальчика из годаровского «Никотина», который бежит по парапету прямиком в смерть и успевает поправлять на бегу непослушную челку. Он еще надеется на что-то, а зритель — давно уже все понял. Зрителю только забавно, споткнется ли герой в залитую маслянистыми огнями Сену сам, или погоня все же ужалит его прощальной пулей.
Надо было, кстати, обидеться на «даже не ожидала». И тогда, и сейчас…
— Я могу помочь вам с ангажементом, — продолжала Заказчица. — У меня много знакомых в деловых кругах, в том числе и по части шоу-бизнеса. Мне самой принадлежит один небольшой зал в Париже. Если вам это будет интересно, можно подумать о моих инвестициях в вашу раскрутку… Вы великолепны. Вас еще ждет настоящий успех.
За второй текилой я сходил сам.
— И что же слежка?
— Я уверена, вы чувствуете, как человек отчуждается от себя, как его вытесняет фотографическое изображение, социальная роль, все многочисленные роли, которые он вынужден ежедневно играть — перед начальником, перед партнером, дома… На улице, сливаясь с толпой, он на мгновение чувствует себя самим собой, но тут же понимает, что его походка продиктована героем рекламного ролика… Вы что-то сказали?
— Я просто выпил.
— Да, и в какой-то момент человек начинает сомневаться в своем существовании. Чтобы понять, что ты всамделишно живешь, нужны сильные средства. Физическая боль, например… А соглядатай как бы удостоверяет ваше присутствие. Доказывает вам, что вы есть. Выделяет вас из толпы полутеней…
— С этой задачей прекрасно справляется обычное зеркало. И вообще — вы говорите про абстрактного современного человека, а мне до него дела мало. У меня нет этого специального одиночества, и я не хочу, чтобы за мной следили. И всех делов.
— То есть вы высоко цените ваше прайвеси?
— Можно и так сказать. Нервничаю, когда лезут в мои дела.
— Прекрасно. Это кстати.
— Кстати? А что же…
— С вашего позволения, я начну сначала. Как вы, возможно, помните, три года назад я потеряла мужа.
Я кивнул. Что-то такое она говорила. Дом этот, да еще и зал в Парижике — ясный пень, от мужа. Почил на мягком одре, в теплой бозе, под приглядом священника, в благости, с улыбкой на устах, напутствовал молодую жену беречь и преумножать.
— Нет, — сказала Женщина-кенгуру, — ничего вы не помните. Он не был старым человеком. 34 года. Моложе, чем вы сейчас. Это был несчастный случай. Он утонул.
— Извините, — пробормотал я. Хозяйка прочла мои мысли про старого хрыча и поняла, что я это понял.
— Здесь, в Заливе, — сообщила Молодая Вдова.
— Вы страдали? — сморозил я глупость. Черт возьми, понятия не имею, что надо говорить в подобных случаях! Теряюсь и начинаю дружить с самой отборной ахинеей.
— Я год носила траур… Вот есть такая расхожая фраза: не могла смириться с мыслью о его смерти. А так, оказывается, бывает. Я и впрямь долго не могла до конца поверить. Мне мерещилось, что он сейчас зайдет, улыбнется… Это продолжалось довольно долго. В какой-то момент я поняла, что могу сойти с ума.
Я кивнул с важным видом: дескать, да, сойти с ума — нормально, милое дело в сложившейся ситуации.
— Но, в общем, вечно это продолжаться не могло. Я стала возвращаться к жизни, — на этих словах Вдова чуть заметно потянулась и чуть слышно щелкнули суставы. — Нужно было вникать в дела. Вы знаете, как устроен бизнес, — деньги, чтобы не исчезнуть, должны крутиться, обмениваться на ценные бумаги и обратно…
— Как бетономешалка, — подтвердил я. — Если центрифуга остановится, бетон застынет.
— Обычно с кровью сравнивают, но можно, конечно, и с бетоном… Постепенно у меня стали появляться мужчины, потом случилась полоса сексуальных экспериментов, одним из которых были вы…
— Весьма польщен.
— Не обижайтесь… Как еще назвать, когда нестарая женщина нанимает себе мужчину?
— Я не обижаюсь. Напротив. Эксперимент — звучит гордо. Человек-эксперимент…
— Я предлагаю вам еще один эксперимент.
— Какой же?
— Остаться здесь, у меня, на месяц, может быть на два. Вы получите хороший гонорар… в пять раз больше обычного.
— Это хорошо, но в чем состоит эксперимент?
— Вы согласны, что эмоциональная сфера похожа на плющ?
— На плющ?
— На плющ. Он может распластаться какими угодно узорами, может быть красив или уродлив, принимать самые причудливые формы… Но все равно ему нужна стена. Понимаете?
— Нужна стена, — пробормотал я в режиме попугая.
— Вот видите, вы меня понимаете! Такой стеной для моей психики был муж. Я будто бы жила не сама по себе, а относительно мужа… Три года прошло, а я словно до сих пор облокачиваюсь на ту же самую отсутствующую стену.
— И? — спросил я.
— Станьте этой стеной! — похоже, изживая скорбь, Сногсшибательная Вдова подрастеряла львиную долю винтиков.
— В смысле?
— Сыграйте роль моего мужа.
— Где, господи?
— Здесь. Передо мной.
Женщина закурила тонкую длинную сигарету с запахом мяты. Да, курить. Я достал свои «Лаки-Страйк Лайтс»…
— Извините, я не совсем понимаю. Что значит — сыграть роль?
— Вы переймете его походку, его привычки, я расскажу вам о его заветных словечках. Будете носить его одежду… — Учительница Фей порывисто наклонилась и положила мне на колено холеную ладонь. Колечко белого золота на безымянном пальце ярко сверкнуло брильянтовой крошкой.
— Но вы же знаете, что я — не он!
— Про фотографию я тоже знаю, что это не он, а лишь фотография. Лучше живой человек, чем изображение, правда?
— Мадам, все это звучит весьма фантастично. Начать с того, что я не играю реальных людей — а только киногероев…
— Именно поэтому я на вас и надеюсь. Существует видео, не слишком много, но, мне кажется, вам хватит… Ваши голоса, кстати, похожи, и фигуры похожи — он был чуть-чуть повыше.
— Но…
— Мне кажется, вам достаточно перенять пластику, а остальное приложится.
— Мадам…
— Вы можете проводить время в его комнатах, пользоваться его вещами. Ближайшую неделю меня здесь не будет — я хочу, чтобы вы остались в доме полноценным хозяином. Подышали атмосферой виллы «Эдельвейс».
Действительно. Я вспомнил, что вилла называется «Эдельвейс».
— Но, мадам, я вовсе не уверен, что это в принципе возможно — заменить собой другого человека. Вся затея кажется мне несколько болезненной.
— В пять раз. Я плачу вам пять тарифов. А вы меня спасаете.
Так ловко она чередовала эмоциональные аргументы с практическими. Деньги действительно атомные. Поработав два месяца здесь, я куплю себе год свободы.
— Мадам, послушайте меня.
И тут произошло волшебное превращение. Властность, с которой Хозяйка вбивала в меня последние несколько реплик, улетучилась, будто из тела вытащили каркас. Все черты ее стали округлее и мягче. Плечи опустились. В глазах зажглось послушание и обожание. В следующий миг она подобрала ногу, подвернула ее под себя, как птица: туфелька шлепнулась, под серебряным платьем мелькнул белый чулок. Снова Фея, но не Учительница, а скорее Прилежная Ученица… Она готова была меня слушать. Раздосадованный, что она вновь легко подчиняет меня, я воспринял ее слабость как сигнал к атаке. Перехватить кормило беседы, навязать свою интонацию… Впрочем, все это выродилось лишь в неуместно агрессивный тон:
— Предположим, я принял ваше предложение, предположим, я смог хорошо сыграть эту роль…
— Вы сможете, — еле слышно проговорила Фея.
— Предположим, вы меня признали… В общем, все получилось.
— Все получится…
— И что дальше? Я уйду обратно в свою жизнь, а с чем останетесь вы?
— Я не могу заставить вас остаться рядом со мной. Вы не игрушка, а живой человек, — это она мне объясняла вновь окрепшим голосом, Женщина-с-большими-ногами. — Мы заключим контракт на определенный срок. На два месяца, на два с половиной.
— Я-то в курсе, что я не игрушка. Меня интересует, как вы собираетесь жить, когда вас покинет ваш артист?
— Не знаю пока. Но пусть вас это не волнует. Например, найду другого исполнителя. Это непросто, но мой муж достоин того, чтобы его сыграло несколько актеров.
— М-м…
— Знаете, отчасти я виновата в смерти своего мужа. Не впрямую, но… Он был сильный. Сильнее меня. Иногда меня это раздражало, и я играла в холодность и неприступность… Обнаруживала зоны, где я диктую правила, где он вынужден за мной бегать… И когда я отдалялась, он становился гораздо внимательнее. А это очень приятно. Хочется еще и еще…
Вдова посмотрела на меня вопросительно: дескать, согласен ли я. Я пожал плечами.
— Я хотела, чтобы он был безупречен.
Некоторое время мы молчали. Ветер вбрызнул в окно запах цветущих роз.
— Однако, — вновь начал я, — чего вы хотите? Покаяться перед актером? Молить о прощении отражение в зеркале? Кощунство, мадам.
