В развитых обществах культивируются такие человеческие свойства, которые нацелены на поиски смысла. В дисфункциональных обществах все обстоит иначе. Ранние модели обществ, как правило, пытались найти коллективный смысл, и его было вполне достаточно.
Для нас, «романтиков», его недостаточно, хотя и нас часто охватывает коллективистский образ мыслей, например национализм, но ведь в конечной инстанции мы ощущаем его явную недостаточность. Конечно, смысл никуда не исчезает, но он видимо теряет масштабность. Между тем недостатка в информации не наблюдается. Современные средства массовой информации открывают гигантские перспективы поиска знаний, и это, бесспорно, позитивный аспект, но большинство этих знаний, увы, относительно бесполезно. Следует все-таки каким-то образом определить границы понятия «смысл» и в то же время помнить, что оно чересчур объемно. Все и каждый трактуют это понятие по-своему, так что недостатка во мнениях нет. Мы буквально пробираемся вброд по смыслу. Но это не тот смысл, который мы ищем.
Ощущение пустоты времени в состоянии скуки — это не отсутствие событий: события происходят везде и всегда. Просто иногда время кажется только полотном, на котором сохнут краски. Пустота времени — это пустота смысла.
Хоркхеймер и Адорно выдвигают тезис, близкий к постулату Беньямина об информационном взрыве. В свою очередь, эта точка зрения высказана в развитие теории толкований Канта:
Идея производительности, которой кантовский схематизм по-прежнему ожидает от субъектов, начиная от чувственного многообразия до фундаментальных понятий, заимствована из законов индустрии. В свою очередь, индустрия развивает схематизм как сервис для пользователя. — Так что для потребителя не остается ничего иного, только классифицировать схематизм продукции
На мой взгляд, причина скуки коренится в недостатке персонального смысла, и именно этим объясняется то, что все объекты и события мы воспринимаем как готовые коды. В то же время мы, приверженцы романтизма, требуем персонального смысла. Как писал Рильке в первой из своих «Дуинезских элегий» — мы пребываем в уже истолкованном мире.
Человек — мирообразующее существо, существо, которое активно конституирует свой мир, но, когда все превращается в готовый код, активное конституирование мира становится лишним, и нам уже не хватает разногласий по отношению к миру. Нам, романтикам, необходим смысл, который реализуется нами самими, а тот, кто участвует в процессе самореализации, всегда неизбежно занят поисками смысла.
Уже не существует коллективного смысла жизни, смысла, который легко постичь. Но не так-то легко найти и какой-либо персональный смысл жизни. Для большинства смысл состоит в самореализации, но нет установок, как именно следует реализовать себя, и не ясно, что за этим может последовать. Тот, кто уверен в самом себе, избегает задавать вопросы о том, кто он, собственно, есть. Только «я», у которого есть проблемы, испытывает потребность реализации.
Скука предполагает субъективность, иными словами, самосознание. Субъективность — необходимое, но недостаточное условие для скуки. Чтобы скучать, субъект должен воспринимать самого себя как индивида, который может оказаться в разных обстоятельствах, и требовать смысла и от мира, и от самого себя. Без подобного требования смысла скука и не сможет возникнуть. Животное может пребывать в состоянии дезориентации, но вряд ли оно испытывает чувство скуки.
Роберт Нисбет пишет:
Человек наделен уникальной способностью — скучать. Нам, как и всем формам жизни, периодически свойственны состояния апатии, но апатия и скука — не одно и то же… Скука находится на значительно более высокой ступени в шкале человеческих несчастий, чем апатия, и, возможно, лишь имея такую высокоразвитую нервную систему, человек может испытывать состояние скуки. При этом человеку необходим умственный уровень как минимум «нормальный». Идиот может испытывать состояние апатии, но не скуки.
Гёте писал, что обезьян вполне можно было бы рассматривать как людей, если бы они могли испытывать чувство скуки, и, скорее всего, он прав. В то же время скука бесчеловечна, потому что она лишает человеческую жизнь смысла или сигнализирует о том, что смысл отсутствует.
После того как романтики сконцентрировались на самих себе, опасность обнаружить дефицит смысла возникала постоянно. Расцвет скуки связан с расцветом нигилизма, но история нигилизма и его крах — очень сложная тема, и вряд ли ее возможно здесь рассмотреть. Скука и нигилизм сопутствуют смерти Бога. Первую попытку охарактеризовать «нигилизм» с точки зрения философии предпринял Фридрих Генрих Якоби в «Послании к Фихте», написанном в 1799 году. Одна из основных идей, которую Якоби излагает в этом открытом письме, — человек выбирает между Богом и «ничто», и, выбирая «ничто», человек признает самого себя Богом. Эта логика позже становится повторяемой, но она аффирмативна. Герой «Бесов» Достоевского Кириллов утверждает: «Если Бога нет, то я Бог». Насколько мы знаем, мы выбрали ничто, хотя слово «выбрали» здесь вводит в заблуждение — просто так получилось. Но человеку не дано с особым успехом исполнять роль Бога. Кириллов утверждает далее, что в отсутствие Бога «я обязан выразить собственную волю». В отсутствие Бога человек берет на себя роль центра гравитации, но исполнять эту роль ему практически не по силам.
Скука, работа и праздность
Скука связана с рефлексией, а для всех рефлексий характерно ощущение потери мира. Развлечения, конечно, отвлекают от размышлений, но это всегда преходящий феномен. Работа зачастую не так скучна, как развлечения, но тот, кто советует использовать работу в качестве средства против скуки, просто переставляет эти понятия местами и тем самым вуалирует симптомы болезни вместо того, чтобы лечить саму болезнь.
Вообще-то, деваться некуда: многие формы работы действительно убийственно скучны. Работа часто весьма обременительна, лишена свойств и всякого смысла. Впрочем, ответ на вопрос, почему возникает скука, находится не в плоскости работы или досуга. Можно иметь массу свободного времени и абсолютно не ощущать скуки. И наоборот, можно иметь очень мало свободного времени и смертельно скучать. Тот факт, что наращивание прибылей в современной индустрии поможет сократить долю рабочего времени и увеличить долю свободного, не обязательно означает явного улучшения качества жизни. Так что скука — это проблема не праздности, но смысла.
В «Книге неуспокоенности» Фернандо Пессоа скука охарактеризована следующим образом:
Считается, что скука — это особая болезнь бездельников, или что она атакует только тех, кому нечем заняться. Скука — это душевная смута, она субтильна и обволакивает тех, кто более или менее предрасположен к ней, и в меньшей степени щадит тех, кто работает или намерен работать (насколько это получается), чем подлинных бездельников. Скука переносится тяжелее, когда человек не может смириться оленью. Самая разрушительная скука — это скука, которая сопровождается огромными усилиями. Скука бытия возникает не потому, что человек мало работает. Все гораздо серьезнее: причина скуки не в том, что у человека мало дел и потому он скучает, но потому, что он ощущает полную бесплодность своих усилий. Именно в этом случае возникает невыносимая тоска. Как часто я склонял свою пустую голову над приходно-расходными книгами! Было бы лучше, если бы я был бездельником, и мне нечем было заняться, или я не мог бы ничего делать, тогда эта тоска хотя бы приносила мне крупицу радости, более или менее реальную. В моем нынешнем состоянии тоски невозможно обрести ни покоя, ни благополучия. Я ощущаю невыносимую усталость из-за всего того, что я сделал, а не латентную усталость, от того, чего я не смог сделать.
Пессоа прав, утверждая, что тяжелая работа часто кажется столь же скучной, как и безделье.
Лично я, например, всегда ощущаю скуку, когда заканчиваю работу над большой монографией, требующую многолетних усилий. Работа наводит на меня такую скуку, что я должен мобилизовать всю свою волю, чтобы продолжать, и я не испытываю ничего иного, кроме дикой усталости. Работа кажется мне абсолютно бессмысленной, но я продолжаю выполнять ее на уровне автопилота. Когда я заканчиваю монографию, я испытываю невероятное чувство легкости и верю, что смогу вести более осмысленное существование, теперь, когда у меня есть свободное время. Но проходит несколько недель, и потом все повторяется сначала.
Праздность сама по себе не более осмысленна, чем работа, и весь вопрос только в том, каким образом используется досуг. Мало кто из нас имеет возможность жить в абсолютной праздности, так что мы мечемся между работой и досугом. Как правило, мы целый день заняты работой, после этого мы весь вечер проводим у телевизора, а потом всю ночь тратим на сон. Это довольно обычный образ жизни.
