В спор включается Лариса Ивановна:
– Константин, здесь не бывает никаких двойников! С чего Вы взяли?
– Почему тогда Люция так часто меняет ей наряды? Для Синицы? Зачем Манане столько парфюма? Зачем ей визажистка? Зачем вы сто раз на дню ее переодеваете? Для Синицы?
– Манана так привыкла к шоппингу, Константин!
Ануш вторит:
– Манана так любит линейку от Коко Шанель! А сейчас Манане надо принять душ.
– Опять душ? Она восемь раз в день принимает душ! Восемь раз! Она же не свинья, чтобы мыть ее каждые полчаса!
– Манана так любит свежесть, Константин!
Лиза тщательно прячет духи в ридикюль, надевает темные очки, выходит из палаты.
В коридоре она присоединяется к группе журналистов. Состав «экскурсии» знакомый: Козин, Артуров…
Один из журналистов заявляет:
– Вы сказали, что через Алексея Синицу параллельный мир прорывается в нашу действительность… Но должны быть доказательства параллельной Вселенной! Доказательства, что пациенты живут в двух измерениях. Летаргики не имеют никаких признаков этого…
– Возможно эти признаки есть, – отвечает Козин. – Просто наша наука еще не знает инструментов, с помощью которых эти доказательства могли бы стать для нас очевидными.
– Да! – подтверждает Лиза и достает блокнот. – Это записывать?
Несколько журналистов задерживаются у открытого окна – они увлеченно фотографируют пациентов во дворе Клиники.
А как же наша сладкая парочка – баран да ярочка? Пошла уже вторая неделя как Алексей Синица поселился в доме Яны. Ясно, что между ними случилась любовь. Ясно и то, что рано или поздно приходит время, когда влюбленные начинают прояснять отношения…
– Что обозначает, когда мужчина любит кончать на лицо женщине? – спрашивает Яна и в который раз пытается стереть с губ и носа эякулят Синицы.
– Еще полминуты! – умоляет Синица. – Я так люблю смотреть на это порно!
– Это выглядит глупо: женщина со спермой на лице…
– Чем глупее, тем привлекательнее…
– Странно.
Но Яну сейчас волнует нечто большее…
– Я не знаю, что со мной происходит. Мне унизительно, что я хочу быть с тобой. Женщине противно так сильно зависеть от секса. Она унижена этим. Ты понимаешь?
– А ты понимаешь, что ты говоришь? Ты что не знаешь, что бывает с теми, кто желает меня?
Он решительно спускает ноги на пол и надевает трусы.
– Я не хочу секса!
– Я тоже!
– Но ты хочешь! Я же вижу – ты хочешь меня!
Синица вскакивает:
– Это ты хочешь!
– Я? Тебя? Как это тупо! Кто ты, вообще, такой? Я зрелая интересная женщина. С какой стати мне хотеть такую пустышку как ты?
Она становится злой и насмешливой:
– Герой серила… Мечта домохозяек… Ах, какой забавный малыш… Пупсик… Ты, вообще, похож на мерзкого гея. Тебе панталоны очень к лицу. Вернее, к заднице.
– Ха-ха! Ты классно отдавалась этому гею… Так никто и никогда…
Практически он это прокричал в лицо Яны склонившись над ней.
Яна дает пощечину мерзкому пидару:
– Замолчи! Прекрати меня называть на «ты»!
– Да, классно!
Снова получает пощечину, но это распаляет в нем жестокость.
– Ты просто безумно хрюкала от удовольствия как свинья!
Он кружит по комнате как гладиатор, одержавший победу:
– Котик, ты просто хрюкала как свинья, извиваясь…
– Не называй меня на «ты»! – закипает Яна, бешено стирая с лица сперму. – Господи, какая гадость!
– Ты! Ты! Ты!
Яна стихает и плачет. Потом вздыхает:
– Да. Есть что-то нехорошее в этом, да, конечно… Но у Вас чертовски красивые глаза, Синичка… И член на уровне…
– Зачем мы говорим фиг знает о чем, Яна? Дело не в этом. Почему мы боимся сказать, что нас тянет друг к другу?
– Да, почему?
– Я – убийца. Можешь сдать меня Федеральной Комиссии. Ты сделаешь это?
– Да. Немедленно. Ты хочешь жить?
– Нет. Без тебя нет.
– Так быстро? Это идиотизм! – бормочет она, не в силах бороться с наплывающей теплой волной счастья.
Впрочем, силы еще есть. Надо просто уйти в свою комнату и взять себя в руки.
Синица вскоре осторожно открывает дверь.
– Ну, хорошо, – говорит Яна. – Это было всего несколько раз, случайно… Это надо прекратить, возможно еще не поздно.
Синица закрывает дверь. Надевает женское платье, накладывает ногти, подкрашивает тушью ресницы.
Он кричит в дверь:
– Слушай, сделай мне какой-нибудь приличный макияж… Я уйду. Я должен уйти. Это я во всем виноват.
Она появляется на пороге, предательский туман счастья лежит на ее глазах.
– Но что-то мне подсказывает, – говорит она медленно, – что скоро мне будет хорошо… Интересно, есть такая штука – секс по интуиции?
– Он весь на интуиции.
Яна тянет Синицу к себе, осыпая поцелуями.
– Иди ко мне… Ну куда ты уйдешь, какая к черту Федеральная Комиссия… О чем ты говоришь…
Синица отстраняет ее.
– Нет.
Яна увлекает его в бездну, шепча:
– Все уже свершилось… Не бойся умирать… Ты умрешь со мной… Ты хочешь со мной – и только со мной?
У парнишки нет сил противиться.
16. Декламатора вызывали?
Не будем же и мы, как и все вокруг, думать, что летаргики не имеют право на привычный уклад жизни. Имеют.
В палате Людмилы Сергеевны художница раскладывает мольберт. Людмила Сергеевна, как и в прошлые годы, любит порисовать. Ксения с большой бутылкой колы в руках мрачно смотрит на загвоздку-мать. Скелетон замедленно (по элементам) имитирует круговой удар.
Переводчица передает слова Ксении, которые Людмила Сергеевна похоже не хочет слышать..
– Ксения говорит: Вы должны быть секси.
– Мама, ты должна быть секси, ты это понимаешь? – повторяет Ксения.
– Люся, доча! Это спасет тебе жизнь! – восклицает Скелетон.
– Во всяком случае точно оздоровит гинекологию. – Ксюша делает глоток. – Пора начинать половую жизнь, мама! Прошло уже 22 года!
Наконец Людмила Сергеевна заговорила (устами переводчицы):
– Ну как мне быть секси, как? Ты видела мою целлюлитную задницу?
– Сто раз. И что?
– Нет, с такой задницей я не могу быть секси!
– Мама, тут никто не спрашивает мнение у твоей задницы. Она слишком умна для такого разговора.
Переводчица в сомнении:
– Это переводить?
В палату входит декламатор: громоздкий припудренный мужчина под пятьдесят. Он читает, завывая под Качалова:
– На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь, Парнишка на тальяночке… Декламатора вызывали?
– Вы не видите, у нас пейнтинг? – возмущена Скелетон.
– Мама, давай еще раз… Разбуди в себе женщину… Вот представь перед тобой этот пидар… как его… Синица…
Переводчица живо встревает:
– Мне тоже он кажется мерзким геем! Слишком красив.
Художница подхватывает:
– Ой, и мне!
– И вот ты берешь его… – мрачно говорит Ксения. – Тьфу… за яйца…
Переводчица снова уточняет:
– Так «яйца» или «кокошки»? Про яйца она и слышать не хочет.
Ксению прорвало:
– Какие еще кокошки, блять! Мы что – в курятнике, мама? Берешь его за яйца, отрываешь и выбрасываешь воронам! Воронам, поняла?! Какая ты у меня тупая, мама!
Скелетон бьет ногой в косяк, падает «Девочка с персиками».
Скелетон вскрикивает:
– Люся – воронам!
И тут же сама себе бормочет:
– Подними персики!
Она торопится к репродукции:
– Подними девочку!
– Если бы воронам, – делает замечание переводчица. – Но это не эротика, увы…
Ксения спохватилась и пытается успокоиться:
– Да, затупила… Извиняюсь… Накатили старые обиды…Вот такие как ты, мама, всех нас и погубят. Ты знаешь сколько я их перевидала, чтобы яйца называть кокошками?
Она взбивает грудь:
– Ты веришь в это?
Скелетон подхватывает неоспоримые аргументы:
– Да. Люся, не забывай, что у нашей Ксюни 4-ый размер. А теперь пятый.
Ксения всхлипывает о своем девичьем:
– Мама – это жесть, сколько я их перевидала с 13 лет…
Скелетон тоже всхлипывает:
– Ксюша, правда?
– А то, бабон! И ни разу любви не встретила. Только кокошки эти гребаные. Так-то вот.
Скелетон потрясена в который раз:
– Ни разу? Без первой любви невозможно! Это жесть.
– Ни разу, баба!
Людмила Сергеевна бормочет устами переводчицы:
– Яй… Яй… Мне так противно становится… Может яйкошки?
– И правда, Ксюня, может яйкошки? – мягко говорит Скелетон. – Воронам-то какая разница?
– Эх, мама… Долго еще с тобой работать, ох долго…
В Клинике тем временем снова беда – нет сладу с попугаем-похабником. Наглый он, конечно, слов нет. Всего-то знает пару слов на языке римлян, а в любую минуту готов козырнуть ученостью.
По коридору движется процессия. Впереди возмущенно вышагивает Любовь Семеновна, за нею Старшина и Леха. В руках у гендиректора клетка с Иннокентием. Сзади семенит адвокат г-на Перепечкина.
– О темпора, о морес! – говорит Иннокентий. – Спасибо.
