Случай. Совпадение, вот почему. Вряд ли она марсианка.
Повисло долгое молчание. Он взглянул из окна на небо, потом снова ей в глаза.
– Что заставляет вас думать, будто я думаю, что ваша работа изменит мою жизнь?
Официантка принесла завтрак.
– Что-нибудь еще?
Он покачал головой.
– Нет, спасибо, – сказала Ди Хэллок.
Они принялись за тосты, он снова задал свой немой вопрос: «С чего вы решили, что мне это интересно?»
– Я подумала, что вам это будет интересно, – сказала она. – Я избавляюсь от своих привычек. Доверяю интуиции вместо того, чтобы подавлять ее ежеминутно, говоря, что это глупо. Я почти уверена, что вам это интересно.
– Мне и вправду интересно, – сказал он. – Можно скажу почему?
– Скажите.
Он вкратце рассказал ей о том, что произошло вчера. И что сегодня утром он как раз сидел и размышлял: правда ли то, что он загипнотизировал Марию, внушив ей, что она командир авиалайнера, как она сказала об этом репортеру.
Она посмотрела на него холодным профессиональным взглядом.
– Вы сделали нечто гораздо более важное.
– Неужели? А что такое гипноз?
Когда Джейми Форбс хотел что-либо узнать, ему было плевать, если кто-то сочтет его глупым.
– Гипноз, – сказала она с таким видом, будто в этом не было ничего глупого, – это принятая установка.
Он подождал.
Она пожала плечами.
– И все? – спросил он.
Она кивнула.
– Немного расплывчато, нет?
– Нет. Расскажите мне все снова, все, что помните, я буду останавливать вас словом «стоп» всякий раз, когда вы гипнотизировали Марию.
Он бросил взгляд на часы над буфетной стойкой, стиль арт-деко, хромовые стрелки в виде лопастей винта показывают пять минут десятого.
– Мне пора в путь.
– Счастливого полета, – сказала она. – Это важно, я понимаю.
Он моргнул, получив запрещающий сигнал. Может, она права. Погода улучшается к востоку, грозовой фронт уходит. Рано, можно подождать еще немного, пока не распогодится.
– Ладно, – сказал он, – слушайте, что произошло.
Он снова стал рассказывать о вчерашнем дне, со всеми подробностями, какие мог припомнить, зная, что она остановит его, когда он дойдет до эпизода с авиалиниями.
– Сначала она сказала: «Бог мой, кто-нибудь, помогите, он умер!» А я сказал: «Может, и так, мэм, а может, нет».
– Стоп, – сказала гипнотизерша. – Вы предположили, что она, возможно, ошибается и ее муж жив. Для нее это была новая мысль, она приняла ее, и та дала ей надежду, даже больше – стимул, чтобы жить.
Он об этом тогда не подумал.
– Я сказал ей, что она может управлять самолетом и без него.
– Стоп, – сказала Ди Хэллок. – Вы предположили, что она может управлять самолетом. Еще один новый для нее вариант.
– Я сказал: «Лучше нам доставить его на землю». Употребил местоимение «мы» – как мне показалось, я знал, что она скажет дальше.
– Стоп. Вы не только гипнотизируете ее, вы знаете, что делаете это.
– Она сказала: «Я не умею управлять самолетом», поэтому я сказал: «Хорошо, тогда мы посадим его вместе».
– Стоп. Вы отрицаете ее утверждение, что она не умеет управлять самолетом, а ваша интонация, ваша уверенность говорят об обратном. Отрицание и утверждение – установки, которые приводят к действию.
И все в таком духе. Ди Хэллок останавливала его почти на каждой фразе. Форбс дал установку, что та умеет управлять самолетом, сказала она, он утверждал и подтверждал, давал невербальные подсказки, дал установку положиться на его авторитет инструктора, внушил поверить, что он доставит ее на землю живой и невредимой, подкреплял установки юмором… Ее список был бесконечен и включал каждую фразу, которую он помнил.
Он соглашался и кивал. Его соседка по столу внушала ему, что он управлял умом Марии. Неужели гипнотизировать так просто?
… – «Я поговорю с диспетчерской вышкой по другому радио. Не волнуйтесь, вас я тоже буду слышать. Можете со мной разговаривать, когда захотите, договорились?»
– Стоп, – сказала она. – Что вы ей сейчас говорите?
– Ей практически ничего не надо делать. Мистер Авторитет следит за каждым ее движением, даже когда говорит с кем-то еще.
– Точно.
– Я сказал башне: «Нет, но не помешает подогнать „скорую“ для пилота и пожарную машину. Пусть во время приземления машины будут двигаться позади самолета, хорошо? Мы не хотим, чтобы едущие рядом машины отвлекали ее во время посадки».
– Стоп. Что вы теперь делаете?
Он улыбнулся.
– Гипнотизирую диспетчера на башне.
Она кивнула с серьезным видом.
– Вы даете установку, что вы главный и что он должен это принять.
… – «Мария, впереди нас взлетно-посадочная полоса. Мы делаем большой плавный разворот, чтобы зайти на нее. Очень плавный, никакой спешки. Для вас это совсем нетрудно».
– Смотрите, что вы делаете, – сказала она. – Даете установку, что все уже закончилось успешно.
– Точно. Неужели это правда?
– Что скажете? – спросила Ди Хэллок. – Сколько установок в вашей истории? Двадцать? Тридцать? О скольких вы еще не упомянули? Мои клиенты впадают в транс средней степени уже после одной такой фразы.
Она подняла чашку, но пить не стала.
– Установка-Утверждение-Подтверждение, снова и снова, как спирали, которые используют в фильмах, чтобы показать, что человека… гипнотизируют…
– Вы хотите сказать, что не я один на это способен? Кто угодно может нас загипнотизировать? Любой это может?
– Не только любой это может, сэр, а все это делают, каждый день. Вы это делаете, я это делаю, дни и ночи напролет.
По ее лицу он догадался, что она думает, будто он ей не поверил.
Она наклонилась к нему, вид у нее серьезный.
– Джейми, всякий раз, когда мы думаем или говорим: я…, я чувствую…, я хочу…, я думаю…, я знаю…, ты похож…, ты можешь…, ты…, ты не можешь…, ты должен…, я должен…, я буду…, это…, это не…, всякий раз, когда мы используем оценочное суждение: хороший плохой лучше дурной самый лучший красивый бесполезный потрясающий правильно неправильно ужасно очаровательно великолепно напрасно…
Всем своим видом она давала понять, что список бесконечен.
– И так далее и так далее, каждое наше утверждение – это не высказывание, а установка, и если мы ее принимаем, она проникает в нас глубже.
Она усиливает саму себя.
– Говорю себе, что чувствую себя прекрасно, когда чувствую себя скверно, – сказал он, – и «прекрасно» усиливается. Так, что ли?
– Так. Говорим себе, что чувствуем себя прекрасно, когда нам скверно, и плохое уходит с каждой новой установкой. Говорим себе, что чувствуем себя отвратительно, когда просто неважно, и с каждым словом нам становится хуже. Установки усиливают сами себя. Установки усиливаются.
Она замолчала, подняла брови на мгновение. Поражена своим напором, подумал он.
– Интересно, – сказал он. Его слова усиливались, погружая его в транс понимания, что все сказанное ею гораздо более чем просто интересно. Если в том, что она говорит, хотя бы четверть правды, десятая часть правды…
– Гипноз вовсе не мистика, Джейми. Все дело в повторении, в повторении снова и снова. Установки приходят отовсюду, от нас самих, от людей, которые нас окружают: подумай так, сделай то, будь таким. Установки, исходящие от камней: они твердые, они вещество, даже когда мы знаем, что материя – не что иное, как энергия, бесчисленные связи, которые мы воспринимаем как вещество. Нет ничего на свете твердого, нам только кажется…
Будто решив не углубляться дальше, она замолчала с поднятой чашкой в руке.
Установка, утверждение, думал он. Эта леди права. Из всех установок, которые мы слышали, видели или осязали, наша правда состоит из множества тех, что мы приняли. Исполняются не наши желания или мечты, а установки, которые мы приняли.
– Вы сделали это с Марией, – наконец сказала она, – погрузили ее в глубокий транс, и это не Мария посадила самолет, а вы. Ваш ум вселился в ее тело на короткое, но достаточное время, чтобы спасти ей жизнь.
Она поставила чашку так осторожно, будто считала, что чай нельзя разливать никогда.
– Скажите вот что… – и замолчала.
– Сказать что? – спросил он, выждав немного.
– Не мелькала ли у вас вчера мысль, что она не сможет благополучно посадить самолет?
Пилот замолчал. Невероятно, но он и мысли не допускал, что Мария не сможет посадить самолет, как не мог себе представить, что не посадит свой.
– Когда мы принимаем свои собственные установки, – сказала его странная собеседница, – это называется самогипноз.
