Кэндзиро прижимает меня к груди. Как хорошо, что он здесь, рядом!
— Мне хотелось хотя бы на сцене выглядеть пристойно.
— Дурочка. Что толку сейчас об этом говорить?
— А всё потому, что я врунья. Выдаю себя за певицу, которая выступает по контракту с известной фирмой звукозаписи, а на самом деле у меня даже дебюта как такового не было.
— Ну, это ты хватила. Чтобы считаться настоящей вруньей, надо набрехать с три короба. А где они у тебя, эти три короба?
Вот и опять он пришёл мне на помощь. Именно в такие минуты его нелепые шуточки оказываются как нельзя более кстати. Из-за них на душе сразу становится легче.
— Да и вообще, где ты видела человека, который бы ни разу не соврал? В нашем мире все врут, все без исключения. Потому что никто не живёт, оставаясь честным перед самим собой. Если уж на то пошло, мы с тобой, можно сказать, чисты, как стёклышко.
Взявшись за руки, мы идём по коридору в артистическую.
— А это ещё что такое? — восклицает вдруг Кэндзиро, заметив у меня на выпроставшемся из рукава запястье нацарапанные фломастером названия песен. — Признавайся, может, и гигантские изображения в пустыне Наска — тоже твоих рук дело?
— Что, что? Я не поняла.
— Ну ты даёшь! Это же надо было разрисовать руку такими здоровенными иероглифами. Ведь их даже из задних рядов можно прочесть!
— Во время рукопожатия люди иногда принимают эти надписи за татуировку и стараются поскорее убрать руку.
— Ещё бы! Балда, вот кто ты есть.
— Но без шпаргалки я могу перепутать, какая песня за какой идёт.
— Неужели так трудно вызубрить наизусть программу из восьми песен? Тупица! Можно подумать, что у тебя необъятный репертуар. Да, нечего сказать, вы с Дэвидом — парочка законченных придурков.
— Сегодня я осталась без чаевых.
— Подумаешь! Один раз — не беда. Зато вспомни, сколько полотенец ты получила. Да ещё каких клёвых полотенец!
А ведь и правда! Лицо моё невольно расплылось в улыбке. Пение в бане и целая охапка полотенец в награду! Можно считать, я получила чаевых на миллион иен.
— Эх, я бы и сам не отказался от таких чаевых. Только если мы с Дэттяном придём в мужскую баню и начнём в голом виде орать песни, дёргая задницами, публика нас не поймёт и только окрысится. Ведь, что ни говори, мы выезжаем исключительно на сексапиле.
— Ну и хорошо. По крайней мере, у вас есть, на чём выезжать.
Я чуть не съязвила по поводу «феромошек», но вовремя удержалась. Увы, не очень-то я умею утешать Кэндзиро.
Автомобиль домчал меня, Кэндзиро и Дэвида до Хокимы. Здесь находится наше агентство «Лакки промоушн».
— Желаю вам, ребята, чтобы всё обошлось, — говорит Муди, подбросивший нас сюда на своей машине «сэлсио», и, улыбнувшись на прощание, уезжает.
Мы входим в подозрительного вида восьмиэтажный многоквартирный дом, стоящий посреди оживлённой улицы. Поднимаясь в лифте, я вспоминаю свой первый визит сюда.
В тот день мы тоже явились втроём — я, Кэндзиро и Дэвид. Они меня сопровождали. Я вошла в комнату, где должна была встретиться с директором, однако его на месте не оказалось. Пока мы с ребятами советовались, как быть, на столе зазвонил телефон. И я услышала: «Вы — Ринка Кадзуки? Спасибо, что пришли. Я вынужден был отлучиться по срочному делу. Но я видел ваши фото и прослушал плёнку с вашими записями. Вы приняты. Желаю удачи». Вот и всё. Разговор был предельно кратким. А потом, когда мы уже надевали в прихожей обувь, переговариваясь о том, как всё замечательно устроилось, из-за спины у нас вырос какой-то человек. Судя по его боевой позе, это был кредитор. Отлови он сейчас нашего директора, — тому явно не поздоровилось бы. «Вы случайно не здешние сотрудники?» — вопросил незнакомец. «Нет, мы из фирмы "NN финанс"», — находчиво отреагировал Кэндзиро, выдавая себя за такого же кредитора.
— Я ещё тогда заподозрила: что-то тут нечисто!
— Естественно. Ещё как нечисто! До чего же ты у нас сообразительная!
Видимо, Кэндзиро с самого начала отдавал себе отчёт в том, что связался с жуликом. Вернее сказать, он сознательно пошёл на это, понимая, что никто, кроме жуликов, не даст ему работу. Ведь сам он — такой же жулик.
Поэтому сейчас он не нервничает, не суетится, а принимает случившееся как неизбежность. Но я так не могу.
— Ой, что это?
Стёкла на окнах разбиты, все вещи вывезены. Офис похож на разорённое гнездо. Посреди комнаты, в которую задувает холодный декабрьский ветер, стоят три грязные картонные коробки — единственное, что осталось от прежних обитателей.
На одной из коробок — неряшливая надпись фломастером, как видно, сделанная рукою директора. «Сожалею, что так получилось. Это всё, что я могу оставить вам на прощание».
Кэндзиро раскрывает коробку и заглядывает внутрь. У него такое лицо, словно он смотрит на хрустальный шар, пытаясь увидеть в нём своё будущее; его непривычно серьёзный взгляд выражает смесь тревоги и надежды. Вдруг он замирает в полной неподвижности. Потом хмыкает, скривив губы. Одна щека у него дёргается в усмешке и застывает в этом положении.
А в следующее мгновение раздаётся его раскатистый хохот:
— Ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! Ува-хха-ха-ха!
Откидываясь назад, Кэндзиро бьёт в ладоши и заходится смехом, как безумный.
— Ринка, ты только посмотри! Эй, Дэттян! Глядите, какое нам счастье привалило!
Подбежав, мы с Дэвидом заглянули в коробку. Она была битком набита лоскутами, на каждом из которых красовалась надпись: «Хит сезона! Кэндзиро энд Дэвид: Любовь — это чудо!»
— Ну вот, наконец-то я тоже их получил! Долгожданные полотенца за миллион иен!
Вместо причитающегося нам гонорара за три месяца мы стали обладателями рекламных полотенец… Ну что ж, Кэндзиро прав: они как раз тянут на миллион иен. Корчась от смеха, Кэндзиро принялся выкидывать их на пол, подбрасывать к потолку. Наши выступления наверняка уже распланированы надолго вперёд. А поскольку эстрадные агенты имеют обыкновение заранее запасаться афишами и рекламными листками, теперь мы даже не можем отменить свои концерты.
— Ах-ха-ха-ха! Это дело надо отметить! Слышишь, Дэттян?
Дэвид, стоявший рядом с хохочущим Кэндзиро, вдруг рухнул на колени, словно механическая игрушка, у которой кончился завод.
Сквозь разбитое окно в комнату вместе с холодным ветром проникают звуки далёкого собачьего лая. Интересно, какими в этом году будут новогодние праздники? Откуда-то доносится бой барабанчиков из новогодней рекламы, которую заблаговременно начали крутить по телевизору. Для нас, не успевших обзавестись собственной семьёй и не смеющих показаться на глаза родителям, праздничные дни, когда магазины по большей части закрыты, — самое бездарное время, сулящее одни неудобства. Только и думаешь: скорей бы они закончились.
— Я попробую его разыскать, — неожиданно заявил Дэвид, медленно поднимаясь с пола.
— Что? Что ты сейчас сказал?!
— Я его найду. Я найду нашего директора.
В мгновение ока лицо у Кэндзиро сделалось багровым, а глаза налились гневом, как у бога Фудо[14].
— Идиот!! — заорал он. За этим последовал его фирменный пинок, угодивший Дэвиду в живот, и тот осел на пол, как будто у него опять кончился завод. — Это же надо было такое удумать! Зачем тебе понадобилось копаться в старом дерьме? Что, так тянет в прошлое? Я тебя спрашиваю, Дэвид.
Произнеся эту язвительную тираду, Кэндзиро плюхнулся на коробку с «полотенцами за миллион иен», которая стала со скрипом под ним проседать.
— Послушай, Дэвид. Каждый день преподносит нам что-то новенькое. Это и есть жизнь. Разве сегодня ты станешь надевать сброшенные вчера трусы? Тогда уж лучше бери позавчерашние, они ещё грязнее!..
Дэвид горько плакал, простершись ничком на замызганном ковре.
— Ты что? А ну-ка, посмотри на меня.
— Всё пропало, Кэн-тян. Теперь, сколько ни выступай, знаменитыми певцами нам не стать.
Тут даже у меня лопнуло терпение. Я бы с удовольствием вкатила ему пинка, да только не хотелось представать перед Кэндзиро в таком виде.
— Дурак! — закричала я. — Какой же ты дурак! У тебя нет ни капли гордости за нашу бродячую профессию!
Кэндзиро ошеломлённо посмотрел на меня. «Вот это да!» — казалось, говорил его взгляд. Ну что ж, поддам ещё жару!
— Послушай, Дэттян, — продолжала я. — Что, по-твоему, лучше: быть двоечником в престижном университете или отличником в школе для дураков? Какой вариант ты выберешь?
— Я выберу… — Дэвид посмотрел на меня бесхитростными, как у младенца, глазами. У основания его «белокурой» шевелюры проглядывала узенькая, в полмиллиметра, чёрная полосочка. — Я выберу двоечника в школе для дураков.
— Вот именно! Погоди… Не двоечника, а отличника!
— А, ну да.
Зловещая оговорка Дэвида повергла меня в смятение. А что, если в его словах прозвучала правда, о которой было бы лучше вовсе не задумываться? Может быть, мы и впрямь двоечники в школе для дураков? Похоже, нечто подобное пришло в голову и Кэндзиро. Какое-то время он растерянно водил глазами по комнате, потом вдруг резко вскочил на ноги и принялся боксировать с воображаемым противником.
