— Я не хочу, чтобы вы так жили, — шепчет мама, набравшись смелости.
— В любом случае этого не будет, — отвечает папа. — Денег больше нет — ни ваших, ни моих.
В комнате вновь повисает ошеломленное молчание. Сестра и мать предоставляют задать вопрос мне.
— Что ты сделал?
От безысходности отец обвиняет во всем нас:
— Ваша мать ездит по гостям и играет в бирюльки со своими подружками, а вы обе только и знаете, что тратить, тратить, тратить деньги. Вы не видите, что делается у вас под носом.
Он прав. Прошлым вечером мне показалось, что наш дом пришел в упадок. Куда-то пропали подсвечники, настенные свитки, веер и…
— Где слуги? Где Паньсы, А Фонг…
— Я их рассчитал. Они все ушли, кроме садовника и повара.
Конечно, их он не отпустил. Сад быстро пришел бы в запустение, и все соседи узнали бы, что у нас что-то случилось. Без повара нам и вовсе не обойтись. Мама умеет только распоряжаться. Мы с Мэй тоже не способны что-нибудь приготовить. Мы никогда не думали, что нам могут пригодиться подобные навыки. Но как же рассыльный, папин лакей, две горничные и помощник повара? Как можно было вышвырнуть на улицу столько людей?
— Ты проиграл? — вырывается у меня. — Так отыграйся, ради бога! Раньше тебе это удавалось.
Хотя отец и считается важной персоной, мне он всегда казался безобидным неудачником. Но теперь он смотрит на меня, как будто… как будто он доведен до крайности.
— Насколько все плохо?
Я злюсь — да и как тут не злиться? Но мной постепенно овладевает жалость к нему и, что важнее, к матери. Что станется теперь с ними? Что станется теперь со всеми нами?
Он опускает голову:
— Дом. Бизнес. Ваши сбережения. То немногое, что было отложено. Все пропало.
После долгой паузы он снова смотрит на меня, и во взгляде его — отчаяние, горе, мольба.
— Счастливых концов не бывает, — говорит мама, как будто наконец начали сбываться ее мрачные предсказания. — С судьбой не поспоришь.
Папа не обращает внимания на ее слова и взывает к моей дочерней почтительности, моему долгу старшей дочери:
— Ты хочешь, чтобы ваша мать просила милостыню на улице? А вы сами? От красоток до девушек с тремя дырками один шаг. Вопрос только в том, будет ли вас содержать один человек, или вы докатитесь до того, что будете вместе с остальными шлюхами поджидать иностранных моряков на Кровавой аллее! Как вы собираетесь жить?
Я получила образование, но что я умею? Три раза в неделю я преподаю английский капитану-японцу. Мы с Мэй позируем художникам, но наши заработки не покрывают и малой доли того, во что обходятся наши платья, шляпки, перчатки и туфли. Я не хочу, чтобы кто-то из нас просил милостыню. И я определенно не хочу, чтобы мы с Мэй стали проститутками. Что бы ни случилось, я должна уберечь свою сестру.
— И кто женихи? — спрашиваю я. — Мы можем сначала познакомиться с ними?
Глаза Мэй расширяются от изумления.
— Это противоречит традиции, — возражает папа.
— Я не выйду замуж за человека, не познакомившись с ним прежде, — твердо отвечаю я.
— А я тем более!
Мэй поддерживает меня, но по ее голосу слышно, что она сдалась. Возможно, мы выглядим и ведем себя на современный манер, но в душе мы все те же покорные китайские дочери.
— Это мужчины с Золотой горы, — рассказывает папа. — Американцы. Они специально приехали в Китай, чтобы найти жен. Это неплохая партия. Их отец родом из того же округа, что и наша семья. Мы почти что родственники. Вам не придется ехать с ними в Лос-Анджелес. Американские китайцы с радостью оставляют здесь своих жен, чтобы те заботились об их родителях и предках, а сами возвращаются в Америку к своим белобрысым любовницам ло фань. Считайте, что это просто удачная сделка, которая спасет семью. А если вы решите уехать с мужьями, у вас будет красивый дом, куча слуг и няни для детей. Вы будете жить в Хаолайу — в Голливуде. Я же знаю, что вы любите кинематограф. Тебе понравится, Мэй. Тебе точно понравится. Хаолайу! Только подумай!
— Но мы их не знаем! — кричит Мэй.
— Зато вы знаете их отца, — успокаивающе отвечает папа. — Помните? Старый Лу.
Мэй кривится от отвращения. В самом деле, отца их мы знаем. Мне никогда не нравилась мамина старомодная манера давать всем прозвища, но для нас с Мэй жилистый китаец с каменным лицом всегда был именно Старым Лу. Как папа и сказал, Старый Лу живет в Лос-Анджелесе, но каждый год он приезжает в Шанхай, чтобы проверить, как идут дела в его здешнем бизнесе. Ему принадлежит фабрика по изготовлению ротанговой мебели и фабрика, производящая на экспорт дешевую фарфоровую посуду. Но мне его богатство безразлично. Меня всегда выводило из себя то, как он смотрит на нас с Мэй — как кот на сливки. На меня он может смотреть как угодно, я переживу, но в его последний приезд Мэй было всего шестнадцать. Учитывая его возраст (ему не меньше шестидесяти), ему не следовало так присасываться к ней взглядом. Но папа никак на это не отреагировал, просто попросил Мэй разлить всем чай.
И тут наконец я понимаю, в чем дело.
— Ты проиграл все Старому Лу?
— Не совсем…
— Тогда кому?
— Сложно сказать. — Папа барабанит пальцами по столу и прячет взгляд. — Немного проиграл там, немного проиграл тут.
— Да уж, чтобы проиграть наши с Мэй деньги, тебе пришлось потрудиться! Месяцы, наверное, старался или даже годы…
— Перл…
Мама пытается меня остановить, но меня обуревает ярость.
— Ты должен был проиграть кучу денег, чтобы поставить под угрозу все! — Я обвожу рукой комнату, обстановку, дом, все, что отец построил для нас. — Сколько точно ты должен и как собираешься это возвращать?
Мэй перестает плакать. Мама молчит.
— Я проиграл Старому Лу, — неохотно признается папа. — Он позволит нам с матерью остаться в этом доме, если Мэй выйдет замуж за младшего сына, а ты — за старшего. У нас будет крыша над головой и какая-никакая еда, пока я не найду работу. Вы, наши дочери, — единственное, что у нас есть.
Мэй зажимает рот, вскакивает и выбегает из комнаты.
— Передай сестре, что я назначу встречу на вторую половину дня, — нехотя говорит отец. — И скажите спасибо, что я выдаю вас замуж за братьев. Вы всегда будете вместе. Теперь иди наверх, нам с вашей матерью надо поговорить.
За окном на смену разносчикам завтраков пришли коробейники. Они поют нам, соблазняют нас, искушают нас.
— Пу, пу, пу, красный корешок для ясного взгляда! Дайте его ребенку и забудьте о летней потнице!
— Оу, оу, оу, брею лицо, стригу волосы и ногти!
— Ауа, ауа, ауа, куплю старье! Меняю бутылки и битое стекло на спички!
* * *
Пару часов спустя я направляюсь в Маленький Токио — район Хункоу, к своему ученику. Почему я не отменила занятие? Когда мир рушится, можно позволить себе отменить некоторые договоренности. Но нам с Мэй слишком нужны деньги.
Как в тумане, я поднимаюсь в квартиру капитана Ямасаки. В 1932 году он был членом японской команды на Олимпийских играх и любит вспоминать славу лос-анджелесских дней. Человек он неплохой, но совершенно одержим Мэй. Она имела неосторожность несколько раз сходить с ним куда-то, и с тех пор каждый урок начинается с расспросов о ней.
— Что ваша сестра делает сегодня? — спрашивает он после проверки домашнего задания.
— Она приболела и еще не вставала, — лгу я.
— Какая жалость. Каждый день я спрашиваю вас, когда мы с ней можем увидеться, и каждый день вы говорите, что не знаете.
— Поправка: мы с вами видимся только три раза в неделю.
— Пожалуйста, помогите мне жениться на Мэй. У меня есть свадебный…
Он подает мне лист бумаги, на котором перечислены условия свадебного контракта. Я вижу, что он хорошо поработал с японско-английским словарем, но не могу оценить по достоинству его старания. Для сегодняшнего дня это уже слишком. Я бросаю взгляд на часы. Впереди еще пятьдесят минут. Я складываю бумагу и убираю ее в сумочку.
— Я исправлю ошибки и на следующем занятии верну вам бумагу.
— Отдайте Мэй!
— Я отдам это Мэй, но имейте в виду, что она еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Отец не позволит.
Как легко с моих губ слетают слова лжи.
— Позволит. Должен позволить. Сейчас время дружбы, сотрудничества и совместного процветания. Азиатские народы должны объединиться, чтобы противостоять Западу. Китайцы и японцы — братья.
Это не совсем так. Мы зовем японцев недомерками и обезьянами. Но капитан часто возвращается к вопросу дружбы и неплохо наловчился придумывать соответствующие лозунги, как по-английски, так и по-китайски.
Он мрачно смотрит на меня и спрашивает:
— Вы ей ничего не передадите, так ведь?
Я медлю с ответом, и он хмурится:
