— Инфекция. Гной. Сустав бы спаялся, и привет. А так вы хотя бы ходите.
— А почему нет болтов? — не поняла Татьяна.
— Ничего нет. Экономика рухнула. А медицина — часть экономики. Все взаимосвязано…
Теперь понятно. Страна стояла 70 лет и рухнула, как гнилое строение. Поднялся столб пыли. Татьяна — одна из пылинок. Пылинка перестройки.
— А что делать? — растерялась Татьяна.
— Ничего не делать, — просто сказал врач. — У каждого человека что-то болит. У одних печень, у других мочевой пузырь, а у вас нога.
Судьба стояла в стороне и улыбалась нагло.
Судьба была похожа на кишиневскую барышницу с накрашенным ртом. Зубы — розовые от помады, как в крови.
Вечером Татьяна купила три бутылки водки и пошла к Галям.
Выпили и закусили. Жизнь просветлела. Гали запели песню «Куда бежишь, тропинка милая…».
Татьяна задумалась: немец никогда не скажет «тропинка милая»… Ему это просто в голову не придет. А русский скажет.
Гали пели хорошо, на два голоса, будто отрепетировали. В какой-то момент показалось, что все образуется и уже начало образовываться: ее кости сдвигаются, она слышит нежный скрип… Колени Гали-большой работают, хотя и с трудом. А рак с тихим шорохом покидает Галю-маленькую и уводит с собой колонну метастазов…
«Ах ты, печаль моя безмерная, кому пожалуюсь пойду…» — вдохновенно пели-орали Гали. Они устали от безнадежности, отдались музыке и словам.
В палату заглянула медсестра, сделала замечание.
Татьяна вышла на улицу.
По небу бежали быстрые перистые облака, но казалось, что это едет Луна, подпрыгивая на ухабах.
В больничном дворе появился человек.
«Миша» — сказало внутри. Она пошла ему навстречу. Обнялись молча. Стояли, держа друг друга. Потом Татьяна подняла лицо, стали целоваться. Водка обнажила и обострила все чувства. Стояли долго, не могли оторваться друг от друга. Набирали воздух и снова смешивали губы и дыхание.
Мимо них прошел дежурный врач. Узнал Татьяну. Обернулся. Покачал головой, дескать: так я и думал.
— Поедем ко мне, — сказал Миша бездыханным голосом. — Я не могу быть один в пустом доме. Я опять схожу с ума. Поедем…
— На вечер или на ночь? — усмехнулась Татьяна.
— Навсегда.
— Ты делаешь мне предложение?
— Считай как хочешь. Только будь рядом.
— Я не поеду, — отказалась Татьяна. — Я не могу спать не дома.
— А больница что, дом?
— Временно, да.
— Тогда я у тебя останусь.
Они пошли в палату мимо Ромы. Рома и ухом не повел. Сторож, называется… Хотя он охранял имущество, а не нравственность.
Войдя в палату, Татьяна повернула ключ. Они остались вдвоем, отрезанные от всего мира.
Артроз ничему не мешал. Татьяна как будто провалилась в двадцать пять лет назад. Она так же остро чувствовала, как двадцать пять лет назад. Этот Миша был лучше того, он не тащил за собой груза предательства, был чист, талантлив и одинок.
Татьяна как будто вошла в серебряную воду. Святая вода — это вода с серебром. Значит, в святую воду.
Потом, когда они смогли говорить, Татьяна сказала:
— Как хорошо, что я сломала ногу…
— У меня ЭТОГО так давно не было… — отозвался Миша.
В дверь постучали хамски-требовательно.
«Дежурный», — догадалась Татьяна. Она мягко, как кошка, спрыгнула с кровати, открыла окно.
Миша подхватил свои вещи и вышел в три приема: шаг на табуретку, с табуретки на подоконник, с подоконника — на землю. Это был первый этаж.
— Сейчас, — бесстрастным академическим голосом отозвалась Татьяна.
Миша стоял на земле — голый, как в первый день творения. Снизу вверх смотрел на Татьяну.
— А вот этого у меня не было никогда, — сообщил он, имея в виду эвакуацию через окно.
— Пожилые люди, а как школьники…
— Я пойду домой.
— А ничего? — обеспокоенно спросила Татьяна, имея в виду пустой дом и призрак мамы.
— Теперь ничего. Теперь я буду ждать…
Миша замерз и заметно дрожал, то ли от холода` то ли от волнения.
В дверь нетерпеливо стучали.
Татьяна повернула ключ. Перед ней стояла Галя-большая.
— У тебя есть пожрать? — громко и пьяно потребовала Галя. Ей надоели инвалидность и вежливость.
* * *
На другой день Татьяна вернулась домой. За ней приехал Димка. Выносил вещи. Врачи и медсестры смотрели в окошко. На погляд все выглядело гармонично: слаженная пара экс-чемпионов. Еще немного, и затанцуют.
Дома ждала Саша.
— Ты скучала по мне? — спросила Татьяна.
— Средне. Папа водил меня в цирк и в кафе. Такой ответ устраивал Татьяну. Она не хотела, чтобы дочь страдала и перемогалась в ее отсутствие.
Димка ходил по дому с сочувствующим лицом, и то хорошо. Лучше, чем ничего. Но сочувствие в данной ситуации — это ничего. Кости от сочувствия не сдвигаются.
Тренер Бах прислал лучшую спортивную массажистку. Ее звали Люда. Люда, милая, неяркая, как ромашка, мастерски управлялась с ногой.
— Кто вас научил делать массаж? — спросила Татьяна.
— Мой муж.
— Он массажист?
— Он — особый массажист. У него руки сильные, как у обезьяны. Он вообще как Тулуз Лотрек.
— Художник? — уточнила Татьяна.
— Урод, — поправила Люда. — Развитое туловище на непомерно коротких ногах.
— А почему вы за него вышли? — вырвалось у Татьяны.
— Все так спрашивают.
— И что вы отвечаете?
— Я его люблю. Никто не верит.
— А нормального нельзя любить?
— Он нормальный. Просто не такой, как все.
— Вы стесняетесь с ним на людях?
— А какая мне разница, что подумают люди, которых я даже не знаю… Мне с ним хорошо. Он для меня все. И учитель, и отец, и сын, и любовник. А на остальных мне наплевать.
«Детдомовская», — догадалась Татьяна. Но спрашивать не стала. Задумалась: она всю жизнь старалась привлечь к себе внимание, добиться восхищения всей планеты. А оказывается, на это можно наплевать.
— А кости ваш муж может сдвинуть? — с надеждой спросила Татьяна.
— Нет. Здесь нужен заговор. У меня есть подруга, которая заговаривает по телефону.
— Тоже урод?
— Нет.
— А почему по телефону?
— Нужно, чтобы никого не было рядом. Чужое биополе мешает.
— Разве слова могут сдвинуть кости? — засомневалась Татьяна.
— Слово — это первооснова всего. Помните в Библии: сначала было слово…
Значит, слово — впереди Бога? А кто же его произнес?
* * *
Татьяна позвонила Людиной подруге в полдень, когда никого не было в доме. Тихий женский голос спрашивал, задавал вопросы типа: «Что вы сейчас чувствуете? А сейчас? Так-так… Это хорошо…»
Потом голос пропал. Шло таинство заговора. Невидимая женщина, сосредоточившись и прикрыв глаза, призывала небо сдвинуть кости хоть на чуть-чуть, на миллиметр. Этого бы хватило для начала.
И Татьяна снова прикрывала глаза и мысленно сдвигала свои кости. А потом слышала тихий вопрос:
— Ну как? Вы что-нибудь чувствуете?
— Чувствую. Как будто мурашки в ноге.
— Правильно, — отвечала тихая женщина. — Так и должно быть.
* * *
Через месяц Татьяне сделали рентген. Все оставалось по-прежнему. Чуда не случилось. Слово не помогло.
Реабилитация, голодание, заговоры — все мимо. Судьбу не перетанцевать.
Татьяна вдруг расслабилась и успокоилась.
Вспомнилась подольская старуха: могло быть и хуже. Да. Она могла сломать позвоночник и всю оставшуюся жизнь провести в инвалидной коляске с парализованным низом. Такие больные называются «спинальники». Они живут и не чуют половины своего тела.
А она — на своих ногах. В сущности, счастье. Самый мелкий сустав разъехался на 0,7 сантиметра. Ну и что? У каждого человека к сорока пяти годам что-то ломается: у одних здоровье, у других любовь, у третьих то и другое. Мало ли чего не бывает в жизни… Надо перестать думать о своем суставе. Сломать доминанту в мозгу. Жить дальше. Полюбить свою ущербную ногу, как Люда полюбила Тулуз Лотрека.
Судьба победила, но Татьяне плевать на судьбу. Она устала от бесплодной борьбы, и если бунтовать дальше — сойдешь с ума. Взбесишься. И тоже без толку. Будешь хромая и сумасшедшая.
Татьяна впервые за много месяцев уснула спокойно. Ей приснился Миша Картошко. Он протягивал к ней руки и звал:
— Прыгай…
А она стояла на подоконнике и боялась. Из сна ее вытащил телефонный звонок. И проснувшись, Татьяна знала, что звонит Миша. Она сняла трубку и спросила:
— Который час?
— Восемь, — сказал Миша. — Возьми ручку и запиши телефон.
Миша продиктовал телефон. Татьяна записала на листочке.
— Спросишь Веру, — руководил Миша.
— Какую Веру?
— Это совместная медицинская фирма. Тебя отправят в Израиль и сделают операцию. Там медицина двадцать первого века.
Внутри что-то сказало: «сделают». Произнесено не было, но понятно и так.
