— Хорошо бы, — говорю, — удостовериться, что монумент не рухнул.
— Если рухнет, — сказал Лихачев, — то мы и в пивной услышим.
Цыпин добавил:
— Хохоту будет…
Мы выбрались на поверхность. День был морозный, но солнечный. Город был украшен праздничными флагами.
А нашего Ломоносова через два месяца сняли. Ленинградские ученые написали письмо в газету. Жаловались, что наша скульптура — принижает великий образ. Претензии, естественно, относились к Чудновскому. Так что деньги нам полностью заплатили. Лихачев сказал:
— Это главное…
Приличный двубортный костюм
Я и сейчас одет неважно. А раньше одевался еще хуже. В Союзе я был одет настолько плохо, что меня даже корили за это. Вспоминаю, как директор Пушкинского заповедника говорил мне:
— Своими брюками, товарищ Довлатов, вы нарушаете праздничного атмосферу здешних мест…
В редакциях, где я служил, мной тоже часто были недовольны. Помню, редактор одной газеты жаловался:
— Вы нас попросту компрометируете. Мы оказали вам доверие. Делегировали вас на похороны генерала Филоненко. А вы, как мне стало известно, явились без пиджака.
— Я был в куртке.
— На вас была какая-то старая ряса.
— Это не ряса. Это заграничная куртка. И кстати, подарок Леже.
(Куртка, и вправду, досталась мне от Фернана Леже. Но эта история — впереди.)
— Что такое «леже»? — поморщился редактор.
— Леже — выдающийся французский художник. Член коммунистической партии.
— Не думаю, — сказал редактор, потом вдруг рассердился, — хватит! Вечные отговорки! Все не как у людей! Извольте одеваться так, как подобает работнику солидной газеты!
Тогда я сказал:
— Пусть мне редакция купит пиджак. Еще лучше — костюм. А галстук, так и быть, я сам куплю…
Редактор хитрил. Ему было совершенно все равно, как я одеваюсь. Дело было не в этом. Все объяснялось просто.
Я был самым здоровым в редакции. Самым крупным. То есть, как уверяло меня начальство — самым представительным. Или, по выражению ответственного секретаря Минца — «наиболее репрезентативным».
Если умирала какая-то знаменитость, на похороны от редакции делегировали меня. Ведь гроб тащить не каждому под силу. Я же занимался этим не без вдохновения. Не потому, что так уж любил похороны. А потому, что ненавидел газетную работу…
— Нахальство, — сказал редактор.
— Ничего подобного, — говорю, — законное требование. Железнодорожникам, например, выдается спецодежда. Сторожам — тулупы. Водолазам — скафандры. Пускай редакция мне купит спецодежду. Костюм для похоронных церемоний…
Редактор наш был добродушным человеком. Имея большую зарплату, можно позволить себе такую роскошь, как добродушие. Да и времена были тогда сравнительно либеральные.
Он сказал:
— Давайте примем компромиссное решение. Вы подготовите до Нового года три
социально
значимых
материала.
Три
статьи широкого общественно-политического звучания. И тогда редакция премирует вас скромным костюмом.
— Что значит — скромным? Дешевым?
— Не дешевым, а черным. Для торжественных случаев.
— 0'кей. — говорю, — запомним этот разговор…
Через неделю прихожу в редакцию. Вызывает меня заведующий отделом пропаганды Безуглов. Спускаюсь ниже этажом. Безуглов говорит одновременно по двум телефонам. Слышу:
— Белорус не годится. Белорусов навалом. Узбека мне давай, или, на худой конец, эстонца… Хотя нет, погоди, эстонец вроде бы есть… Зато молдаванин под сомнением… Что?.. Рабочий отпадает, пролетариев достаточно… Давай интеллигента, либо сферу обслуживания. А самое лучшее — военного. Какого-нибудь старшину… В общем, действуй!
Безуглов поднял другую трубку:
— Але… Срочно нужен узбек. Причем любого качества, хоть тунеядец… Постарайся, голубчик, век не забуду…
Я поздоровался и спрашиваю:
— Что это за интернационал?
Безуглов говорит:
— Скоро День конституции. Вот мы и решили дать пятнадцать очерков. По числу союзных республик. Охватить представителей разных народов.
Безуглов вынул сигареты и продолжал:
— С русскими, допустим, нет проблем. Украинцев тоже хватает. Грузина нашли в медицинской академии. Азербайджанца на мясокомбинате. Даже молдаванина подыскали, инструктора райкома комсомола. А вот с узбеками, киргизами, туркменами — завал. Где я возьму узбека?!
— В Узбекистане, — подсказал я.
— Какой ты умный! Ясно, что в Узбекистане. Но у меня же — сроки. Не говоря о том, что командировочные фонды давно израсходованы… Короче, хочешь заработать пятьдесят рублей?
— Хочу.
— Я так и думал… Найди мне узбека, выпишу полтинник. Набавлю как за вредность…
— У меня есть знакомый татарин.
Безуглов рассердился:
— Зачем мне татарин?! У меня самого на площадке татары живут. И что толку? Это же не союзная республика… Короче, найди мне узбека. Киргиза и туркмена я уже распределил между внештатниками, Таджик вроде бы есть у Сашки Шевелева. Казаха ищет Самойлов. И так далее. Нужен узбек. Возьмешься за это дело?
— Ладно, — говорю, — но я тебя предупреждаю. Очерк будет социально значимым. С широким общественно-политическим звучанием.
— Ты выпил? — спросил Безуглов.
— Нет. А у тебя есть предложения?
— Что ты, — замахал ручками Безуглов, — исключено. Я пью только вечером… Не раньше часу дня…
Безуглова я знал давно. Человек он был своеобразный. Родом из Свердловска.
Помню, собирался я в командировку на Урал. Естественно, должен был заехать в Свердловск. И как раз на майские праздники. То есть могли быть осложнения с гостиницей.
Обращаюсь к Безуглову:
— Могу я переночевать в Свердловске у твоих родителей?
— Естественно, — закричал Безуглов, — конечно! Сколько угодно! Все будут только рады. Квартира у них — громадная. Батя — член-корреспондент, мамаша — заслуженный деятель искусств. Угостят тебя домашними пельменями… Единственное условие: не проговорись, что мы знакомы. Иначе все пропало. Ведь я с четырнадцати лет — позор семьи!..
— Ладно, — говорю, — поищу тебе узбека.
Я начал действовать. Перелистал записную книжку. Позвонил трем десяткам знакомых. Наконец, один приятель, трубач, сообщил мне:
— У нас есть тромбонист Балиев. По национальности — узбек.
— Прекрасно, — говорю, — дай мне номер его телефона.
— Записывай.
Я записал.
— Он тебе понравится, — сказал мой друг. — Мужик культурный, начитанный, с юмором. Недавно освободился.
— Что значит — освободился?
— Кончился срок, вот его и освободили.
— Ворюга, что ли? — спрашиваю.
— Почему это ворюга? — обиделся друг. — Мужик за изнасилование сидел…
Я положил трубку.
В ту же минуту звонок Безуглова:
— Тебе повезло, — кричит, — нашли узбека. Мищук его нашел… Где? Да на Кузнечном рынке. Торговал этой… как ее… Хохломой.
— Наверное, пахлавой?
— Ну, пахлавой, какая разница… А мелкий частник — это даже хорошо. Это сейчас негласно поощряется. Приусадебные наделы, личные огороды и все такое…
Я спросил:
— Ты уверен, что пахлава растет в огороде?
— Я не знаю, где растет пахлава. И знать не хочу. Но я хорошо знаю последние инструкции горкома… Короче, с узбеком порядок.
— Жаль, — говорю, — у меня только что появилась отличная кандидатура. Культурный, образованный узбек. Солист оркестра. Недавно с гастролей вернулся.
— Поздно. Прибереги его на будущее. Мищук уже статью принес. А для тебя есть новое задание. Приближается День рационализатора. Ты должен найти современного русского умельца, потомка знаменитого Левши. Того самого, который подковал английскую блоху. И сделать на эту тему материал.
— Социально значимый?
— Не без этого.
— Ладно, — говорю, — попытаюсь…
Я слышал о таком умельце. Мне говорил о нем старший брат, работавший на кинохронике.
Жил старик на Елизаровской, под Ленинградом, в частном доме. Найти его оказалось проще, чем я думал. Первый же встречный указал мне дорогу.
Звали старика Евгений Эдуардович. Он реставрировал старинные автомобили. Отыскивал на свалках ржавые бесформенные корпуса. С помощью разнообразных источников восстанавливал первоначальный облик машины. Затем проделывал огромную работу. Вытачивал, клеил, никелировал.
Он возродил десятки старинных моделей. Среди его творений были «Олдсмобили» и «Шевроле», «Пежо» и «Форды». Разноцветные, сверкающие кожей, медью, хромом, неуклюже-изысканные, они производили яркое впечатление.
Причем, все эти модели были действующими. Они вибрировали, двигались, гудели. Слегка раскачиваясь, обгоняли пешеходов. Это было сильное, почти цирковое зрелище.
За рулем восседал хозяин, Евгений Эдуардович. Его старинная кожаная тужурка лоснилась. Глаза были прикрыты целлулоидными очками. Широчайшее кепи дополняло его своеобразный облик.
