Старуха беспокойно глянула на неподвижный мешок, спросила сына, есть ли у него халат под стеганкой. Эрхай сказал, что нет. Старуха замолчала. Она думала велеть Эрхаю снять стеганку и укрыть мешок, но морозить сына не хотелось. Эрхай хлестнул мула, тот зарысил, а парень побежал рядом. Он понял, о чем думала мать.
Дом семьи Чжан был соединен со зданием железнодорожной станции. Зал ожидания вместе с кассой занимал места не больше, чем шесть квадратных столов, составленных рядом, а боковая дверь вела прямо на кухню Чжанов: как растопят котел — греется и дом, и зал ожидания. Через стену от кухни стоял хлев, там же хранили уголь и дрова. Стащив мешок с телеги, Эрхай вынес его на середину дворика. С неба так сыпало, что парень поморщился, зажмурил верблюжьи глаза с длинными, белыми от снега ресницами.
Мать закричала: «Почему мешок сразу в дом не отнес, зачем бросил в снег?!»
Эрхай поднял куль, затащил его в главную комнату. Он прикинул, что в мешке явно меньше шестидесяти цзиней. Разве дождешься от охранных чего хорошего? Надули почти на два даяна. Войдя в комнату, он сразу почуял неладное, бросил мешок, выскочил обратно во двор, побежал в западный флигель. Там было пусто. Сяохуань ушла. Сундуки можно не открывать, и так понятно, что жена собрала зимнюю одежду и сбежала к родителям. Эрхай подумал: и поделом, пусть мать с отцом увидят, какая это глупая затея. Выдумали купить япошку, чтоб она вместо Сяохуань детей рожала, да ведь Сяохуань не нарочно родить не может.
Тут мать позвала из главной комнаты:
— Эрхай! А, Эрхай!
Он сидел на кане [16], уже трубку докуривал, когда старуха прижала лицо к окну и постучала пальцем.
— Идите сюда! — она-то просто светилась от радости.
Эрхай ее будто не слышал. Тогда мать толкнула дверь во флигель. Старуха давно привыкла, что сын ей не отвечает, но. заглянув в комнату, тоже поняла, что дело дрянь. Сколько раз они с отцом объясняли невестке: купим япошку, родит нам ребенка, как родит — тут же ее и выгоним.
— На днях вместе съездим к Сяохуань, я хорошенько с ней потолкую, уговорю вернуться. — пообещала мать. — А ты пока развяжи мешок, выпусти человека.
Эрхай смерил мать взглядом из-под прикрытых век. медленно поднялся, буркнул:
— А вы с отцом чего? Не знаете, как мешок развязывается?
— Так не нам же с ней детей приживать. — примирительно ответила старуха. Она хорошо знала сына — на словах он не очень-то почитал родителей, но делал всегда так, как они велят, вот и сейчас: ворчит, но уже встал и пошел следом за матерью. С самого детства Эрхая не было такого, чтобы он согласился с родителями. а сделал по-своему. Так и с покупкой япошки для продолжения рода Чжан: Эрхай все дерзил да перечил, но поступал, как ему велят.
Эрхай с матерью прошли сквозь двор, густо усыпанный снегом, заглянули в дом. Отец был на станции: в два часа проходил товарный поезд, старик пошел семафорить.
В главной комнате было хорошо натоплено: мать подсыпала угля в котел, жар пошел по дымоходу в кан. Фигурка в мешке сжалась в комочек, не шелохнется. Эрхай понимал: мать позвала его развязать мешок еще и для того, чтобы он «снял покрывало с невесты». К тому же старуха не смела сама притронуться к мешку — кто знает, что оттуда выскочит. Япошки сдались, но как ни крути, люди все равно их боялись. Не говоря уж о том, что они были беспощадными извергами, захватчиками, истреблявшими все живое, так ведь и просто чужеземец — это еще как страшно. Эрхай услышал, что его сердце тоже стучит, словно барабан.
В мешке, обхватив руками колени, сидел крошечный человечек. Эрхай с матерью так и застыли на месте, глядя на него. Голова человечка была острижена под ежик в цунь [17] длиной, по волосам пленника можно было принять за брата Эрхая. Шейка тоненькая, в обхват ладони, все лицо в струпьях грязи. Мать увидела, что одет человечек в короткие штанишки, едва до колен, ноги измазаны в подсохшей крови. Пленник взглянул на старуху, и у той сердце сжалось, руки-ноги сделались ватными. Она велела Эрхаю:
— Ну чего ты, скажи ей, чтоб вставала!
Эрхай застыл на месте, во все глаза глядя на человечка в мешке.
— Эрхай, скорей вели ей, чтоб вставала!
Парень приказал скрюченному человечку:
— Вставай! — его взяла досада на мать. — Смотри, что вы с отцом наделали! Еще поди угадай, оклемается она или нет!
Как раз об этом-то мать и беспокоилась. А ну как в их доме умрет япошка, что тогда будет? И не в убытке дело, а что они людям скажут?
Мать подняла руки, сама еще не зная, что будет делать. Набралась храбрости и схватила человечка за предплечья. Она уже приготовила себя к тому, что япошка — на семь частей бес, а на три части человек, но когда тронула этого беса, мурашки побежали по коже: вместо рук — две косточки! Она поставила пленника на ноги, отпустила, и он тут же брякнулся на пол. Охранные ручались, что все япошки в мешках целые и невредимые, почему же семье Чжан всучили калеку? Не иначе как ноги перебиты пулями. Стоять теперь не может.
Они с сыном оттащили человечка на кан, ноги у него заплетались. Мать задрала пленнику штанины повыше, но следов от пуль не нашла. Только теперь она поняла, что эта кровь на бедрах — из-за месячных. Старуха успокоилась: по крайней мере, перед ней женщина.
— Пойди, принеси ей горячей воды напиться, может, еще отойдет.
Эрхай мигом подал матери чашку чая. В старухе больше не было ни страха, ни брезгливости, она села, поджав скрещенные ноги, усадила человечка себе на колени и тихонько поила его из чашки. Почти весь чай лился обратно, грязь на щеке япошки размокла, измазав старухину руку. Мать велела Эрхаю поскорей принести таз с водой и полотенце. Он налил в таз воды из железного чайника, который грелся на теплом краю кана, снял с умывальника полотенце.
Попоив япошку чаем, старуха намочила полотенце и стала понемногу стирать грязь с ее лица. Она отлично понимала, зачем нужна такая маскировка: когда Япония захватила Маньчжурию, на медные рудники в северной части поселка, бывало, приходили целые вагоны с японскими солдатами. Тогда матери мазали дочерям лица золой или речным илом.
Из-под грязи стала проступать кожа, мягкая, нежная, под ушами — густой детский пушок. Вода в тазу превратилась в грязную жижу, зато лицо теперь можно было разглядеть. Если откормить, станет ничего.
Эрхай в стороне наблюдал, как мать отмывает япошку, словно морковку: вот выступили две широкие брови, высокий нос. Из-за худобы япошкино лицо казалось оскаленным.
Старуха проговорила:
— Какая красавица. Только бы не калека. Правда, Эрхай?
Ничего не ответив, Эрхай взял таз и вышел из комнаты. Выплеснул воду в канаву рядом с домом, не стал разливать по двору — тут же застынет, и мать, чего доброго, поскользнется на своих бинтованных ножках. Старуха вышла и сказала, что сварит пока япошке суп с яйцом, а то с голоду у нее кишки повредились, день-два нельзя давать ей ничего, кроме супа. Мать придумала для Эрхая еще работу: сходить в лавку, взять там пару чи [18] ситца — сошьем ей ватную стеганку. Эрхай пошел к воротам, спрятав ладони в рукавах. Мать что-то вспомнила — семеня ножками, протоптала ниточку следов в снегу, сунула Эрхаю в рукав банкноту:
— Про деньги забыла! Бери с красными цветами по синему! — в их лавке продавалось всего два вида ситца: красный с синими цветами и синий с красными. Когда Эрхай дошел до ворот, мать передумала:
— Нет, давай красный! Красный с синими цветами!
— Зачем зря деньги тратить? Как знать, может, она калека!
— Это ей родить не помешает! — мать махнула рукой. — Красный с синими цветами. Понял?
— Сяохуань еще больше рассердится.
— Чего тут сердиться? Родит ребенка — мы ее погоним в шею.
— Как погоним?
— Посадим в этот самый мешок и отнесем в горы, — захихикала старуха. Ясное дело, шутит.
