— Вы не подумайте, мистер Бантинг, что я вам завидую. Об этом не может быть и речи. Вас поставили во главе отдела, и вы можете, рассчитывать на мою помощь. Все, что вам нужно — пожалуйста, я всегда готов исполнить, на этот счет не сомневайтесь.
Подкрепив свои слова серьезным взглядом водянистых глаз и крепко пожав мистеру Бантингу руку холодными пальцами, Тернер повернулся к выходу, и мистер Бантинг с удивлением смотрел на его удаляющуюся спину.
«Завидую!.. Не сомневайтесь!» Он отказывался что-либо понимать. Потом постепенно прозрел и понял истинный смысл этого невероятного по своей смехотворности заявления. Мистер Бантинг готов был вскочить с табуретки и бежать к Кордеру, чтобы поскорее рассказать ему этот анекдот. Старая черепаха Тернер вообразил, что заведующим назначат его, а Джорджа Бантинга забудут в подвале! Вот как можно ошибаться в людях! Всю жизнь считаешь человека более или менее рассудительным, а на поверку он выходит осел ослом.
Как бы то ни было, перевод в отдел — хоть и временный — состоялся. Мистер Бантинг уселся на табурет в своем прежнем закутке с твердым решением продолжать работу методами Холройда, если уж мистер Бикертон настаивает на этом, но внести в них кое-какие исправления.
В тот вечер, прежде чем приступить к чаепитию, мистер Бантинг объявил о своем повышении, стоя на самой середине каминного коврика, служившего ему домашней трибуной, и стал ждать оваций. Но оваций не последовало. Молодые Бантинги были слегка ошарашены, как это часто с ними случалось, когда события выдвигали их отца на первое место. Гараж Криса находился при последнем издыхании, прачечная Эрнеста еле сводила концы с концами, а мистеру Бантингу буря была нипочем, — его звезда шла к зениту.
За столом воцарилось молчание, и эта пауза была настолько неестественна, что у мистера Бантинга появилось такое чувство, будто он бросил в пруд камень, который исчез в воде без брызг, без единого всплеска.
Первым пришел в себя Крис. — Здорово! Поздравляю, папа! — а Эрнест, не поднимая головы от чашки, смущенно пробормотал, что он очень рад.
— Да, вернулся назад, на старое место, — бодро продолжал мистер Бантинг. — И, надо, сказать, что сейчас самое время, принимая во внимание ваши дела. Ну, как у вас сегодня в гараже, Крис?
— И фунта не заработали. Бензина не достанешь.
— А в других гаражах бензина сколько угодно. Не знаю, Крис, о чем вы там думаете! — сказал мистер Бантинг и удалился кухню, где он всегда совершал свои омовения, предпочитая ее ванной. До чайного стола, за которым хмуро обсуждались некоторые обстоятельства, связанные с этой переменой, донеслись всплески в раковине вперемежку с пением.
— Вот, Крис, что делает война, — сказал Эрнест. — Наши с тобой карьеры полетели вверх тормашками, а такие, как отец, урывают себе лакомый кусочек. А ведь ответственность за эту войну несем не мы, а люди его поколения. — Он отрезал себе ломтик кекса с такой гримасой, словно предвидел заранее, что тмина в нем переложено.
Эрнест ощущал войну прежде всего как помеху, запутавшую дела прачечной Игл и КО. Они были достаточно запутаны и раньше. Человеку постороннему показалось бы невероятным, что такое маленькое предприятие способно так запутать свои дела. Заведывание прачечной было отнюдь не синекурой для Эрнеста, которому приходилось иметь дело с престарелым и осторожным мистером Иглом, восстававшим против всяких новшеств, с мрачным механиком, то и дело требовавшим ремонта, с текучестью рабочей силы и жалобами клиентов. Эрнест был уверен, что другим людям, зарабатывающим тысячи в год, не приходится разрешать и десятой доли тех проблем, с которыми он сталкивается ежедневно. И Эрнеста подбадривала, главным образом та мысль, что немногие из его сверстников справились бы с такой работой.
Затруднения мирного времени были сушим пустяком по сравнению с теми, которые возникли в дни войны. Теперь в часы бодрствования Эрнест все свои мысли отдавал прачечной, а ложась в постель нередко поручал своему подсознанию и во сне продолжать разрешение этих проблем. Иной раз он так глубоко задумывался, что Крис спрашивал его, что, собственно, случилось, не пропали ли у какой-нибудь девушки штанишки в стирке?
— Воображаю, сколько рацей придется выслушать на тему о том, что никто другой, как он, поддерживает огонь в семейном очаге, — продолжал Эрнест, глядя на дверь в кухню. — А к чему это приведет, тоже известно.
— К разумной экономии, — сказала Джули, которая умела передразнивать других людей и не всегда держала этот дар про себя.
— Но если твоя прачечная заглохнет, отцу от этого тоже не поздоровится? — спросил Крис. — Ведь он заложил дом ради тебя.
— Знаю, — сказал Эрнест; это было его больное место.
— Выходит, нам надо только радоваться, что он опять на прежней работе.
— И это знаю, — сказал Эрнест. — Но меня удручает... несправедливость. Трудишься, строишь планы, хочешь принести какую-то пользу, и вдруг начинается никому не нужная война, которая всей тяжестью падает на наше поколение.
— Вот, вот! То же самое я говорила Мэвис, — сказала Джули, восхищавшаяся способностью Эрнеста выражать свои мысли такими закругленными фразами.
Миссис Бантинг вошла в столовую с блюдом горячих, только что снятых с плиты сосисок. Следом за ней, поводя носом в предвкушении этого аппетитного блюда, появился и мистер Бантинг, докрасна натерший себе лицо полотенцем.
— Вот это я люблю, — сказал он, садясь за стол. — Что может быть лучше жареных сосисок! Удивляюсь, почему ты так редко их подаешь.
— Потому что они вредны для твоего желудка, Джордж.
— Неправда, — сказал мистер Бантинг, пронзая вилкой две самых больших сосиски. — Во всяком случае... ради такого дня можно.
Он начал пространно излагать свою беседу с мистером Бивертоном. Он был очень счастлив, очень доволен собой и не удержался, чтобы не вывести в конце неизбежную мораль; в дни нужды положитесь на людей надежных, испытанных.
— Конечно, ответственности на мне будет гораздо больше, — сказал мистер Бантинг, опасаясь, как бы домашние не подумали, что его новая должность окажется легкой. — Мы получили много всякого оборудования для противовоздушной обороны.
— Папа, неужели налеты все-таки будут?
— Будут ли, нет ли, не знаю, но оборудование получено. Совки для зажигательных бомб, пожарные насосы, щипцы, портативные сирены, — да много всего!
— По-моему, это неправильно, — вмешался в разговор Эрнест, — частные фирмы не должны наживаться на таких вещах, даже если они будут предметами первой необходимости. Сейчас стоит только развернуть газету, и моментально натыкаешься на рекламы всех этих военных товаров. Такое жульничество пойдет!
— Ничего подобного, — возразил мистер Бантинг. — Это вполне легально.
— Конечно, легально, — поддержала его Джули. — Легальнее ничего быть не может.
Мистер Бантинг бросил на нее косой взгляд, а к каменным физиономиям сыновей пригляделся повнимательнее.
— Не понимаю, — сказал он, — почему это у нас всегда так получается? Стоит только завести серьезный разговор, и вы сразу начинаете зубоскалить, как, ослы какие-то. Если твоя прачечная отказывается работать на военные нужды, Эрнест, то неудивительно, что тебе приходится самому сбавлять себе жалованье.
Дав всем понять, что на этом спор заканчивается, мистер Бантинг встал из-за стола, расстегнул верхнюю пуговицу на брюках и, облегчив себя таким образом, уселся в кресло у камина.
Он сидел там, дочитывая «Сирену» и то и дело поднося к трубке зажженные бумажные жгутики. Крис и Эрнест, наверное, ушли куда-нибудь или сидят в гостиной вместе с Джули; во всяком случае сейчас ему никто не мешает. В столовой воцарилось молчание. В этой блаженной тишине миссис Бантинг разбирала выстиранное и подштопанное белье. Он любил смотреть, как жена возится по хозяйству. Она знала до последней нитки каждую пару носков, каждую фуфайку, каждый носовой платок, она раскладывала все эти вещи на отдельные кучки, соответственно их владельцам, словно карты в пасьянсе. Сосредоточенный вид, с которым миссис Бантинг занималась даже самыми несложными хозяйственными делами, забавлял мистера Бантинга и наполнял его сердце горделивой нежностью. В такие минуты его чувства вскипали, и он давал ей неожиданный шутливый шлепок.
Наблюдать за женой вот так, как сейчас, было все равно, что незаметно подглядывать за ней, когда она бывала одна. Словно он сидел в магазине за несколько миль от дома, а она здесь. Поглощенная своими делами, миссис Бантинг жила и работала в этом маленьком домашнем мирке, где не было места ни вражде, ни жестокости и куда доходили только слабые отголоски событий внешнего мира.
Такие комнаты, думал мистер Бантинг, такие женщины, как Мэри, были и в тех городах и селах Польши, на крыши которых вдруг, нежданно-негаданно посыпались бомбы. Мистер Бантинг имел весьма приблизительное понятие о взрывах бомб, но сейчас он представил себе, как это было бы здесь, в коттедже «Золотой дождь»: громовой удар, вспышка огня, и потом нечто страшное в клубах дыма и пыли. Такие вещи случались и продолжают случаться даже сейчас. «Сирена» добросовестно сообщала о них, часто иллюстрируя свои сообщения фотоснимками. Мистер Бантинг мало-помалу привык к этим фото, на которых изображались дома, разрушенные бомбами, развороченные, непристойно выставившие напоказ свои внутренности; многие из них были вполне почтенные, приличные дома, вроде его коттеджа.
