— Я не верю, не верю, не верю, — твердил Джимми. Он начал вслух разговаривать сам с собой — дурной знак. — Этого всего нету. — Как он мог существовать в этой чистой, сухой, скучной, нормальной комнате, поглощать сойкорн и сырные шарики из цуккини, заливать мозги спиртным и хныкать над полным фиаско, что потерпела его личная жизнь, когда человеческая раса потихоньку мрет?
Что самое ужасное, все эти люди — их страх, муки, смерти оптом — совершенно его не трогали. Коростель говорил, что Homo sapiens sapiens перестает различать индивидов, когда их больше двухсот — средний размер первобытного племени, — а Джимми уменьшил это число до двух. Орикс любила его или не любила, Коростель знал про них или не знал, что он знал, когда узнал, шпионил ли за ними? Задумал ли этот помпезный финал как эвтаназию, хотел ли, чтобы Джимми застрелил его, ибо знал, что последует, и не хотел видеть результаты своего великого эксперимента?
Или он знал, что не сможет сохранить в тайне формулу вакцины, едва до него доберется КорпБезКорп? Давно ли он это планировал? Может, дядя Пит и даже Коростелева мать — всего лишь подопытные кролики? Когда на кону судьба человечества, боялся ли он провала, боялся ли оказаться очередным безмозглым нигилистом? Или его мучила ревность, терзала любовь, он хотел отомстить, а может, просто хотел, чтобы Джимми избавил его от страданий? Был ли он безумным или, напротив, интеллектуально благородным человеком, который смог все просчитать до логического финала? И есть ли разница?
И так далее, и так далее, раскручивая эмоциональные шестеренки, топя себя в спиртном, пока на помощь не приходило забытье.
Между тем у него на глазах вымирало человечество. Царство, Тип, Класс, Отряд, Семейство, Род, Вид. Сколько ног? Homo sapiens sapiens присоединился к полярным медведям, белугам, онаграм, ушастым совам — к длинному-длинному списку. Отличный счет, Гроссмейстер.
Иногда он выключал звук и шепотом проговаривал слова. Суккулент. Морфология. Подслеповатый. Кварто. Это успокаивало.
Сайт за сайтом, канал за каналом переставали вещать. Несколько ведущих, журналисты до последней минуты, установили камеры, чтобы зафиксировать собственную смерть — крики, лоскутья кожи, лопнувшие глазные яблоки и так далее. Какая показуха, думал Джимми. Чего только люди не сделают, чтобы попасть на телевидение.
— Дерьмо ты циничное, — сказал он сам себе и расплакался.
— Нельзя быть таким сентиментальным, — говорил ему Коростель. Но почему нет? Почему не побыть сентиментальным? Рядом никого, некому осудить его вкусы.
Иногда он размышлял, не покончить ли с собой — вроде неизбежно, — однако ему почему-то не хватило сил. В любом случае самоубийство совершается напоказ, как на Споконочи.com. В данных обстоятельствах этому жесту не хватало элегантности. Он представлял себе презрительную усмешку Коростеля и разочарование Орикс: Но, Джимми! Почему ты сдаешься? У тебя же есть работа! Ты ведь обещал мне, помнишь?
Может, он так и не воспринял свое отчаяние всерьез.
В конце концов смотреть стало нечего, только фильмы на DVD. Он смотрел на Хамфри Богарта и Эдварда Робинсона в «Ки-Ларго». Он хочет еще, правда, Рокко? Да, именно так, еще! Правильно, я хочу еще! И когда ты успокоишься? Он смотрел «Птиц» Хичкока: хлопхлопхлоп, гррии, аа-а-а. Видны веревки, которыми пернатые суперзвезды привязаны к крыше. Еще он смотрел «Ночь живых мертвецов». Чавк-чавк, ррррр-р, хрум-хрум, а-ах, бульк. Мелкая паранойя его утешала.
Потом он выключал телевизор, долго сидел перед пустым экраном. Все женщины, которых он знал, проходили в полутьме. И его мать, молодая, в лиловом халате. Последней шла Орикс с белыми цветами. Смотрела на него и медленно уходила за кадр, в тень, где ее ждал Коростель.
Эти грезы были почти приятны. По крайней мере, в такие моменты все еще были живы.
Он знал, что долго так продолжаться не может. В куполе «Парадиска» Дети Коростеля ели траву и листья намного быстрее, чем те успевали регенерировать; скоро откажут солнечные батареи, потом запасные, а Джимми понятия не имел, как их починить. Затем прекратится подача воздуха, замки выйдут из строя, и он вместе с Детьми Коростеля окажется в огромной ловушке, где они задохнутся. Нужно вывести их отсюда, пока еще есть время, но не сразу, потому что снаружи могут быть отчаявшиеся люди, а отчаявшиеся означает — опасные. Не хватало ему кучи разлагающихся маньяков, которые падают на колени и цепляются за него с криками: Исцели нас! Исцели нас! Может, у него иммунитет к вирусу — если, конечно, Коростель не соврал, — к ярости больных людей у него иммунитета нет.
В любом случае, разве хватит ему духу сказать: Вам ничто не поможет.
В промозглом сумраке Снежный человек бродит меж пространствами. Вот, к примеру, его офис. На столе его компьютер, пусто смотрит, будто брошенная девушка, которую случайно встретил на вечеринке. Рядом несколько листов бумаги — последнее, что он написал. Последнее, что напишет. Он с любопытством их разглядывает. Что такого Джимми, которым он когда-то был, мог сообщить или, по крайней мере, написать — черным по белому, с кляксами — в назидание миру, который отбросил коньки?
Тем, кого это касается, — писал Джимми шариковой ручкой — никакого принтера; компьютер уже поджарился, но Джимми упорствовал, писал трудолюбиво от руки. Наверное, у него еще была надежда, он еще верил, что все вернется на круги своя, что в будущем кто-нибудь сюда придет, кто-нибудь значительный, и эти слова обретут смысл, впишутся в контекст. Как сказал однажды Коростель, Джимми — романтичный оптимист.
У меня мало времени, писал Джимми.
Неплохое начало, думает Снежный человек.
У меня мало времени, но я постараюсь записать факты, которые объяснят эти чрезвычайные события, эту катастрофу. Я изучил содержимое компьютера того, кто известен здесь под именем Коростель. Он не выключил компьютер — думаю, намеренно, — и я могу сообщить, что вирус В-УМ был изобретен здесь, в куполе «Парадиска», с помощью гибридов, созданных Коростелем, и впоследствии уничтоженных и помещен в таблетки «НегиПлюс». Вирус обладал своего рода часовым механизмом, который требовался для широкого распространения: первые вирусы не активировались, пока не были охвачены все выбранные территории, и таким образом, эпидемия являла собой серию перекрывающих друг друга волн. Время — важный фактор в плане Коростеля. Хаос в обществе достиг максимума, что предотвращало изобретение вакцины. Коростель разработал вакцину одновременно с вирусом, но уничтожил ее до своей эвтаназии смерти.
Хотя все сотрудники проекта «НегаПлюс» так или иначе участвовали в создании вируса, я уверен, что никто, за исключением Коростеля, не знал, каков будет эффект в действительности. О мотивах же Коростеля я могу только гадать. Возможно…
На этом каракули обрывались. Что бы ни думал Джимми по поводу мотивов Коростеля, он этого не записал.
Снежный человек комкает листы, бросает на пол. Судьба этих слов — стать пищей жукам. Можно было упомянуть, что у Коростеля поменялись магниты на холодильнике. Можно многое понять про человека по его магнитам на холодильнике, хотя в то время он, разумеется, о них не думал.
Во вторую пятницу марта — Джимми отмечал дни в календаре, бог знает зачем, — он впервые показался Детям Коростеля. Он не стал снимать одежду — нет уж. Надел стандартную тропическую форму Компаунда, цвета хаки, с кучей карманов, и любимые сандалии из кожзаменителя. Дети Коростеля в тихом изумлении столпились вокруг: они никогда не видели тканей. Дети шептались и показывали на него пальцами.
— Ты кто? — спросил тот, которого Коростель назвал Авраамом Линкольном. Высокий худой мужчина с коричневой кожей. Вопрос не прозвучал невежливо. Заговори так обычный человек, Джимми счел бы это грубостью, даже агрессией, но изысканная речь — не для этих людей: их не обучали отговоркам, эвфемизмам, цветистым фразам. Их речь была простой и прямой.
— Меня зовут Снежный человек, — сказал Джимми: эту часть разговора он уже продумал. Он больше не хотел зваться Джимми, или Джим, и тем более Тупик — его Тупиковая инкарнация явно не удалась. Необходимо забыть прошлое — далекое прошлое, недавнее, любое. Нужно существовать в настоящем, без вины, без ожиданий. Как Дети Коростеля. Наверное, новое имя поможет.
— Откуда ты пришел, о Снежный человек?
— Я пришел от Орикс и от Коростеля, — сказал он. — Меня прислал Коростель. — В каком-то смысле он не соврал. — И Орикс. — Он пытался строить простые фразы, понятные: он научился, глядя на Орикс через зеркальную стену. Ну, и слушая ее, конечно.
