Прежде всего нужно привести в порядок заметки. Никогда не решаюсь являться в редакцию, не проглядев перед этим заметки, всякий раз забегаю по дороге в какое-нибудь тихое кафе. Все слова вдруг стали чужие какие-то. Пока сидишь рядом с человеком, о котором хочешь писать, все вроде бы как надо. Но стоит только уйти и перечитать написанное... говорят, старые, опытные журналисты испытывают в точности то же самое, а может, они лишь в утешение мне так говорят. При этом ремесле вечно нуждаешься в утешении. Ступаешь все время по тонкому льду. Оттого-то многие, что называется, не просыхают. Только не я.
До чего же наглые у меня вопросы. Например, про смерть: мыслимо ли спрашивать старика, страшится ли он смерти. Только ведь он сам напросился на это. И он совсем не такой, как можно было ожидать, если судить по справочнику "Кто есть кто". Да еще по этой самой книге про "Золушек". Старикан безошибочно угадал, что я читала ее, наверно, все время угадывал каждую мою мысль. Нехорошо, что я называю его "старикан". Вроде жаргон какой-то. Жаргон газетчиков. Кто это сказал: "Как дойдет до дела, человек всегда мыслит чужими мыслями - газетными"?
Кофе, маринованная селедка и черновик интервью... Но большая часть интервью уже записана фразами. ("Запомните раз и навсегда: всегда записывайте беседу фразами, а не просто ключевыми словами!") Сейчас передо мной ворох фраз, да еще стенографические заметки для сугубо личного пользования, которые никто, кроме меня, не смог бы разобрать. Да только вот не сходятся концы с концами.
В лифте столкнулась с ответственным секретарем редакции.
- Ну как, выжала что-нибудь из старика?
- Он не вписался в образ!
- Странное выражение.
- Это он сам так сказал!
- Понял тебя. Никто не вписывается в образ. Этим-то и отличается жизнь от справочника "Кто есть кто". Да и как, в сущности, узнаешь, кто есть кто?
Шестой этаж. Ответственный секретарь умчался. "Да и как, в сущности, узнаешь, кто есть кто?" Что он имел в виду? Ох уж эти мне многоопытные коллеги, они преспокойно мирятся с тем, что все идет как попало. Или, напротив, совсем не идет. Опыт... вечно и всюду напарываешься на этот опыт. Опыт учит, что никто не вписывается в образ. И ведь всегда встретишь таких, которым все на свете известно. А что им известно - что все вздор и обман? Может, опыт - это когда человеку решительно на все наплевать?
Сижу тут с моими заметками, кстати, теперь они уже и не мои, просто заметки. А с чего же все началось, да, собственно говоря, с чего? Я спросила его: "Кажется, вас когда-то считали революционером?" Но он разве ответил?
Вот старые заметки, выписки из картотеки, давние заметки, которыми я вооружилась, прежде чем позвонить старику:
"...еще в школьные годы работал разносчиком газет. Служил рассыльным в бакалейной лавке. Был учеником в типографии газеты. Специализировался по акцидентной печати. Получил свидетельство о завершении учения. Избран доверенным лицом рабочих. Редактор отраслевой газеты. Издал листовку, призывающую рабочих разорвать трудовое соглашение. Возглавил забастовку. Арестован, осужден на полгода тюрьмы условно. Снова арестован и заключен в тюрьму, произнес речь на главной площади.
Наборщик в газетной типографии. Доверенное лицо. Председатель профсоюза. Заведующий технической частью типографии газеты. Завел собственное дело в пригороде столицы. Много путешествует. Член местного муниципалитета. Депутат стортинга. Как предприниматель, в конфликтной ситуации всегда охотно идет на переговоры с рабочими. Награжден королевской медалью "За заслуги". В годы оккупации - участник Сопротивления. Узник Заксенхаузена. Основатель..."
Господи, ну и письменный стол у меня! Совершенно невозможно что-либо найти! У ответственного секретаря есть картотека, а при ней - дама, она на любой вопрос может ответить: кто, где, когда; вот мне бы на ее место. А секретарь - славный мужик. "Да и как, в сущности, узнаешь, кто есть кто?" сказал он. Что только хотел он этим сказать? Что люди не такие, какими представляются другим? Ага, не такие, значит, все они не такие, какими представляются...
Только мой старикан (вообще-то я не считаю его "стариканом") со временем стал по-другому смотреть на жизнь, так уж бывает у стариков... А вот еще запись - он сказал, когда подавал мне пальто в прихожей: "Вот вы говорите, меня считали революционером... (Разумеется, он сказал: "Вот вы, барышня, говорите...") Чтобы быть революционером, барышня, нужна революционная ситуация".
Теперь - внимание. Сколько я в том кафе просидела, все расшифровывала свою скоропись - нелепые каракули, которые нацарапала прямо в подъезде в доме у старика; нелегко их разобрать: "под революционной сит. подраз. не кк-ниб. эвент. част. рев. сит., а общ. соврем. полит. обст. кк таков".
Заранее представляю, как ответственный секретарь будет читать мой материал. "Так... Туманные реакционные бредни". И быстрый взгляд в мою сторону, а уж я, известно, перед ним - в струнку. А он сидит. Не хватало только, чтобы я сейчас сделала книксен. Он уже заносит ручку, готовясь вырубить изрядный кусок, и вдруг во взгляде вопрос. "Нет, - скажу я... быть может, скажу. - Нет, это не реакционные бредни", - может быть, скажу я. И, собравшись с духом, скажу еще... может быть... что старик пришел к таким мыслям в итоге своей долгой жизни. И расскажу, что он говорил: "Все в жизни течет и меняется", и тут-то он и обронил слово "диалектика". Может, даже, распушив перья, я стану наскакивать на ответственного секретаря, скажу: "Вот ты, к примеру, сидишь себе в этой газете, которая слывет радикальной, вроде бы борется за права женщин и все такое, а между тем вы приманиваете публику снимками голых баб - кстати, мода на это прошла". Может, и правда скажу что-нибудь в этом роде. И может, ответственный секретарь вскинет голову и быстро, уже как мужчина - женщину, оглядит меня, с головы до ног и с ног до головы, пусть это длится всего лишь миг, а я, может, вспомню тогда, что его зовут Рейдар, и скажу: "Послушай, Рейдар, ты ведь тогда в лифте сказал, что "никто никогда не вписывается в образ", может, и правда я так скажу. Как-то раз он слегка коснулся коленом моей ноги, было это в тот день, когда мы с ним сбежали в кафе напротив и там, взяв на двоих порцию сосисок с жареным картофелем, наскоро перекусили за столиком у окна, что выходит на улицу. Кажется, сейчас он покосился на мои ноги? Нет, исключено. Я ведь стою с другой стороны письменного стола, который загораживает меня от Рейдара; стол у него всегда безукоризненно убран благодаря стараниям той самой дамы при картотеке, а она ведь даже и не журналистка. "Как, в сущности, узнаешь, кто есть кто?" - сказал он.
Отчего все так сложно? Другие просто пишут - и в набор. Назавтра никто и не вспомнит об этом, говорят они. Неужто они всерьез? Неужто неважно, каков в действительности этот старик, что он именно такой, как есть? Юкум просунул голову в мой кабинет и заворчал: "Такой ли - сякой ли? Что за вздор, люди есть люди, и у нас не институт психологии". Хороший человек Юкум, всегда рад помочь молодому коллеге. Да только прав ли он? "Ты, кажется, совсем втюрилась в своего старика, в юбиляра этого", - говорит Юкум, подмигнув мне. Не то чтобы он подсыпался ко мне, Юкуму не до флирта. Большую часть своей жизни он провел в погребке "Тострупкьеллерен" и в ложе для журналистов в стортинге. Незачем особенно вдумываться в разглагольствования ораторов, говорит Юкум, мол, в одно ухо вошло - в блокноте записалось. Юкум - не человек, а электронная машина. "Душа моя, всякий раз говорит Юкум, возвращаясь с пустыми глазами из погребка, - душа моя цветет на картофельной грядке в родном Рингсакере". И тут он сказал: "Не создавай себе ненужных проблем; подумаешь, старый радикал отступился от всего, за что боролся в юности; стоит из-за этого расстраиваться?" В его усталых глазах - отеческое сочувствие. "Составь вопросы по справочнику "Кто есть кто", - сказал Юкум, - спроси о его карьере, все они обожают это слово. Расскажи, какой путь он прошел от тюрьмы и до королевского ордена. И потом, конечно, немножко про Заксенхаузен - люди того поколения охотно предаются воспоминаниям о войне. А уж он непременно скажет, что у него кет ненависти ни к кому, что мир един и так далее, и дальше все пойдет как по маслу - вот тебе и живой портрет человека, какой от тебя ждут. Словом, желаю успеха".
Так сказал Юкум - и уж конечно дал мне добрый совет. Да вот только прав ли он? Может, все обстоит как раз наоборот? Мой "старикан" ведь ни от каких своих убеждений не отступался - просто настали другие времена. Была когда-то революционная ситуация, по крайней мере для него, а сейчас такой ситуации нет. Все очень просто. И к тому же он сказал правду. Впрочем, так ли все просто?
Что-то мне вдруг стало не по себе. Взять, к примеру, слова... Как тягостно, что мы так мало знаем о них - почти ничего. Странно, мои коллеги словно всеведущи, кажется, одна я ничего не знаю. По крайней мере когда дело доходит до слов. Юкум посоветовал как-то: "Когда берешь интервью у людей в их собственном доме, хорошенько посмотри, что у них развешано на стенах, какая в квартире мебель и все такое. Это ведь характеризует человека, а к тому же вы, женщины, мастера подмечать, к примеру, цвет занавесок".
