— Конечно! — слукавил Ефимкин.
— Прекрасно. Ну, давай заказывать. Начнем с шампанского «Moet». К нему пармезан, красотка любит его, но не нарезанный, а кусочками. Потом устрицы, омар, ягненок, трюфели, красное вино, минералку. Леонид, ты не знаком с меню, может, уступишь Яночке, она закажет? Не против?
— Пожалуйста, пусть распоряжается. Но я, кроме салата, ничего есть не хочу. И стакан вина.
— Отлично. А у нас здоровый аппетит, — усмехнулся Картузов. — Есть приятные новости. Я нашел проторенный ход в держрезерв. Бог тебя любит: желанная должность на удивление свободна. Завтра собеседование, а потом согласование. Просят семь миллионов долларов. Это немного, если знать бюджет департамента. Он составляет сто миллиардов рублей, или по нынешнему курсу около трех миллиардов долларов в год. Два процента от годового оборота — прекрасная цена за должность распорядителя такого финансового ресурса. Доход будет делиться на четверых: главный босс возьмет пятьдесят процентов, его зам — двадцать пять, из своей четверти вначале ты отстегнешь мои четыре с половиной, потом дашь своим замам по два процента. Итого у тебя останется шестнадцать с половиной процентов. Если вырулишь с трех миллиардов долларов даже на один процент, то почти возместишь свой расход. Можно подняться и до двух процентов отступных. А такой талантливый, как ты, Леонид, вытащит от поставщиков три, даже три с половиной процента. Думай, дружок. Семь миллионов им, мне мои четыре с половиной процента, и Леонид Иванович Ефимкин получает должность в держрезерве. Я возьму с тебя за эту фантастическую должность триста пятнадцать тысяч долларов — смешная цифра для столичного бизнеса. Там, наверху, дают тебе трехлетнюю гарантию. До следующих выборов главы государства состав правительства меняться не будет. Так что работай во славу родины, благополучия начальства, друзей и собственную. Два слова касательно моего гонорара: я не имею права нарушать договоренности, а тебе ничто не мешает это сделать, если поднимешь исключительно для этого случая планку моей премии, буду признателен. — Легкое озорство светилось в картузовских глазах.
— Благородный брат Михаил Александрович, — вскричал Ефимкин, напрочь забывая горестные размышления о затратах. — Рядом с тобой можно прекрасно жить! О, я не останусь в долгу. Конечно, если я займу эту должность, ты обязательно получишь премию сибиряка. Мы помощь высоко ценим. — Он хотел было сказать, что премия будет составлять пятьсот тысяч долларов, потом спохватился, чуть не сказав триста, но взял себя в руки и уже менее решительно, даже глуховато пообещал Картузову сто тысяч долларов.
«Широк я, объемен, как Сибирь, с ее реками и лесами, настоян на ее ягодах, орехах и меду, но подпорчен торопливыми взятками. Ведь у нас не дашь сразу — упорхнет чинуша за тысячи километров, а дело встанет, пока не разыщешь его среди заснеженных просторов, — наставлял себя Леонид Иванович. — Предложения у меня опережают анализ, я не даю себе минутки для обдумывания бизнеса. Тут надобна калькуляция, реальные цифры, а спонтанно бросаться ими, как неуспевающий школяр на уроках арифметики, негоже. Какая-то затяжная война происходит во мне между расточителем и скрягой, сумасбродным инвестором и буквоедом-бухгалтером. Сузиться надобно, из двух ефимкинских начал для успеха в бизнесе необходимо сосредоточиться на последнем, пусть менее эффективном, но прямо ведущем к богатству. Надо раз и навсегда избавиться от этого наваждения, когда при неожиданных финансовых издержках теряешь контроль над собой. Вот почему я мечтаю заразиться азартом накопительства. Только оно ведет к долгосрочному успеху. Получу должность, но, пока не верну инвестиции, со столичной богемой встречаться не стану. Их стиль жизни мне дорого будет стоить, они не ведают, что такое нищета. А мне-то как это состояние забыть? Когда кроме дембельских обносков надеть на себя было нечего! Ни носков, ни обуви, ни пальто, ни брюк… Приходилось кирзовые сапоги перекраивать, брюки, китель, шинель перешивать. Шишей не было девушку в кинотеатр пригласить, бутылку пива не купишь… Поэтому в милицию пошел! Оборванцев только туда и берут».
— Сто тысяч тоже деньги, спасибо, — вернул Ефимкина из мимолетных размышлений голос Михаила Александровича.
— Твое великодушие меня изумляет, — с обидой произнесла Яночка. — Я тебя не узнаю, ты не споришь, не поднимаешь цену. Не колдун ли этот сибиряк? Я стала невольным участником ваших деловых переговоров. Могли бы это обстоятельство учесть и предложить мне несколько тысяч на накидку из шиншиллы.
— У нас в Сибири не принято делать подарки малознакомым женщинам, тем более имеющим могущественных кавалеров, — проворчал Ефимкин. — У вас сегодня вечер расставания. Вполне возможно, что на глазах еще появятся горькие слезы или я услышу крики восторга. Думаю, что в придачу к прощальному «Чао!» весьма кстати окажется и накидка из шиншиллы. Она останется в памяти, как и дни совместного проживания. — Леня прав! Я согласен! Сколько стоит это чудо? — усмехаясь, спросил Картузов. — Я часто давал подругам деньги, но никогда не интересовался, каким сокровенным желаниям они служат.
— Легкий полушубок стоит двадцать пять тысяч долларов! — сверкнула Яночка большими глазами, закусив алую губку. — А вы, вы, Леонид, — девушка направила на него долгий испытующе-холодный взгляд, — чем порадуете молодую очаровательную женщину, от которой ждете помощи в налаживании светских контактов? Бриллиантовое колье, двухкаратный бриллиант, гранатовый браслет, сапфировые сережки? Если они украсят меня и все вокруг начнут спрашивать, откуда у меня эти великолепные вещицы, то я, нежно поглаживая ваш презент, воскликну: «Это подарок отменного мужика из Сибири. Он понимает толк в бизнесе, но не меньше ценит умных женщин». Такая реклама, Леонид, стоит значительно больше того, во что можно оценить любое ювелирное изделие «Булгари» или «Картье». Что скажете, голубчик?
— Давайте перенесем этот разговор на конец вечера. Я занят сейчас другими мыслями. Мне надо прийти в себя. Новость сбила меня с толку. Извините… — Ефимкин отвел раздраженный взгляд в сторону. «Зачем Мишка при ней затеял деловой разговор? Какая неосмотрительность. Да и будет ли это назначение? Цель тем заманчивей, чем труднее ее достичь, а я стал человеком мнительным, суетливым и боязливым. Сколько сил надо сейчас иметь, чтобы не расспросить Михаила обо всех деталях. Но при Янке делать это никак нельзя. Иначе вся Москва с молниеносной быстротой узнает мельчайшие подробности старта ефимкинской карьеры. От такой молвы не отмоешься и оплеванный вернешься в Кан. Надо молчать, молчать, Леонид Иванович. В этом случае молчание и впрямь может обернуться золотом. Мой новый проводник по столице Михаил Александрович — человек достойный, для меня отношения с ним послужат наилучшим трамплином к заветной цели».
— Не приставай, Яночка. Я частенько учил тебя: без особой крайности не понуждай людей к затратам, — весело бросил Картузов. — Леня, ты ее прости, Яночка — чудесный человек. Я был с ней счастлив, как ни с кем другим. Давай, Янка, договоримся. В прощальный вечер выскажем друг другу все претензии, которые оставались у нас в душе и на сердце. Мы должны очиститься, простить обиды, если они были, и перестроиться на деловой лад. Мы сможем прилично заработать. А Леонид Иванович с его теплотой и русской задушевностью станет нашим партнером. Его благосклонностью надо пользоваться умеренно, и в этом случае он сам пойдет навстречу, выражая благодарность за наши протекции. Другого ему ничего и не нужно. Только порекомендовать его полезным людям. Ведь он свое дело знает. А я могу ему довериться, потому что чувствую: Леонид вобрал в себя всю сибирскую мощь. Я видел его в деле, это сильный человек. Итак, начинай. Как иракский журналист запустил ботинок в Буша, так и ты брось в меня первый упрек. И никакой жалости! Я совершенно не стесняюсь Ефимкина, более того, призываю его стать третейским судьей. Не против? — обратился он к сибиряку.
— О’кей!
«Слава богу, что исчезла из обсуждения тема драгоценных камней и презентов», — пронеслось в голове Леонида Ивановича.
— Ты призываешь к открытости? — ответила тем временем Яна. Готов услышать все? Я, конечно, не ручаюсь за свою правоту, но претензий у меня накопилось немало! Были сомнения, высказать их или нет. Ну, а если ты сам требуешь… Впрочем, судья между нами мне не нужен. Чтобы человек, прибывший два дня назад из Сибири, смог рассмотреть в нашей распутной столичной жизни истинную суть… Очень сомневаюсь. Лучше пусть сидит и помалкивает. Мне кажется, он как раз об этом мечтает, — заметила она, сверкая красивыми глазами. — Первое. Я постоянно чувствовала, Михаил, что блага, заработанные в период нашей совместной жизни, ты направлял исключительно в одну сторону, словно меня не существовало. Соглашусь, что между нами не было договора о разделе прибыли или о моей, пусть даже мизерной, доле в твоих доходах. Но последние девять месяцев я почти всегда была рядом с тобой. И часто способствовала заработку. За это время только при моем, хоть пассивном, участии ты заработал — а я, зная, что мы сегодня прощаемся, подсчитала — более семидесяти миллионов долларов. А если вспомнить конкретные сделки, то пассивной я оказывалась чрезвычайно редко. Я активно работала на твою прибыль. Могу предположить, что, помимо этого, ты заграбастал столько же. В совокупности это сто сорок миллионов долларов! А что я? Мой месячный оклад в пятьдесят тысяч долларов, редкие подарки к дню рождения, дню ангела, в честь первых ста дней… Считаю, что в день расставания справедливо получить от тебя аккордный миллион долларов. Это меньше, чем полтора процента от общей суммы. Просто сущая мелочь. В этом случае все другие претензии автоматически снимаются.
