– Я только что провел полчаса в ее комнате.
– Ты хочешь сказать, что у нее теперь и зубы выровнялись, и глаза смотрят в одну сторону?
– Да нет. Ясно же, что Дэви не может так просто взять и изменить ее внешность. Но внутренне, Тедвард! Я никогда не видел ее такой радостной, такой… уверенной в себе. Это абсолютное чудо. А мы-то посылали девочку к психиатрам, к монахиням, в летние лагеря, бог знает куда еще. Невероятно.
Пока он выпаливал все это, я соглашался и кивал, изображая энтузиазм.
– Она не сказала мне, как он это сделал, но даже если он скормил ей глаз тритона и ухо летучей мыши, мне все равно. По-видимому, и косоглазие скоро выправится, и зубы тоже. Она теперь так сильно… А, ладно, сам увидишь. Увидишь сам.
– Потрясающе, – сказал я. – Диво дивное, да и только. Но, послушай, мне пора принять ванну и переодеться, не то я опоздаю к обеду. Увидимся за рюмочкой.
В холле я обнаружил всползавшего по лестнице Оливера.
– Ну-ну! – сказал он, повернувшись на звук открываемой двери. – Еще одна радостная встреча ветеранов битвы на Сомме – и с разыгрыванием боевых эпизодов, сколько я замечаю.
– Да, повеселились от души. Я попал под грозу, если тебе это интересно.
– По-моему, это она в тебя попала, дорогой. Я начал подниматься по лестнице.
– Кстати, Джейн обо мне не спрашивала?
– Нет, сердце мое. Она сообщила, что до завтра приехать не сможет.
– Почему?
– Какое-то новое обследование. Дорис Доктор попросту не может поверить своим глазам. Наверное, хочет выставить ее напоказ в Королевском хирургическом обществе. Давай-ка поспешим. Не стоит опаздывать к обеду.
Я сидел в ванне, глядя на небо и тучи, которыми был расписан потолок, и сжимая в кулаке стопочку десятилетнего. Мне хотелось смыть с себя все случившееся. Хотелось, чтобы здесь была Джейн. Хотелось вернуться в Лондон. Хотелось не быть таким старым, запутавшимся и обозленным. Ладно, по крайности, виски у меня имелось. Бутылка – вот все, о чем я прошу, полная бутылка…
Пока я сквозь пар вглядывался в ангелочков, взиравших на меня со своих поддельных небес, некоторая мыслишка поднялась, будто пузырек болотного газа, из глубин моего разума. Я даже виски от удивления выронил. Следом на поверхность стали выскакивать и другие мысли, и каждая, точно блуждающий огонек, подсвечивала другую, сливаясь в извилистый прочерк молнии. Возможно ли? – дивился я. Что, если эти зигзаги света ведут в никуда, а уподобление ignis fatuus[227] более чем уместно, и все внезапно явившиеся мне мысли суть не что иное, как ложный след, заводящий в трясину? Хм…
И я потянулся к телефону, с такой предусмотрительностью установленному в нише над ванной.
Подмор, ударив в гонг войлочным молотком, положил конец разговору. Я вернул телефонную трубку на аппарат и вылез из ванны. Много лет назад я совершил открытие, которое, возможно, пригодится и вам, – придумал фокус, позволяющий быстро одеться после ванны. Напяливать одежду человеку, не вполне просохшему, трудно прежде всего потому, что рубашки и в особенности носки липнут к коже и трутся о нее, вызывая раздражение. Не желают они на тебя наскальзывать, и все тут. Борясь с одеждой во влажном посткупальном состоянии, можно даже плечо потянуть или вывихнуть шею. Так вот, открытие мое сводится к тому, что проблему эту разрешает доброе старомодное масло для ванн. Оно делает кожу ровной и гладкой, как у тюленя, отчего всякого рода мужские штаны-носки-рубашки чуть ли не сами подскакивают с пола и со счастливой поспешностью облекают тебя.
Так что я смог тихо-мирно облачиться в белье и постоять перед зеркалом, похлопывая себя по округлому брюшку и обдумывая кое-какие делишки, с коими мне надлежало покончить еще до обеда. Заглянув всего-то в два места, я смог бы…
От размышлений меня отвлекли стенания и вздохи в смежной с моею комнате Фюзели, где обосновался Оливер. Одевшись окончательно, я причесался и вышел в коридор. Одновременно со мной туда же вышел Оливер. Он виновато оглянулся на свою дверь:
– Тед, скотина ты двукратная. Небось все слышал?
– Слышал? Что именно?
– Боюсь, Матушка обслужила сама себя на скорую руку. А наедине с собой я любовник шумный.
– Дорогой старина Оливер, – сказал я. – Когда жизнь моя оскудеет настолько, что мне не удастся приискать для себя занятия лучшего, чем подслушивание дрочливых старичков, я пущу себе пулю в лоб.
Хотя я, конечно же, слышал. А он пытается меня облапошить. Дойдя до лестницы, я расстался с Оливером.
– Мне нужно на минутку вернуться, проверить кое-что, – сказал я. – Похоже, забыл в комнате сигареты.
И я поспешил коридором туда, где спали дети. Засвидетельствовав мое почтение Кларе – разговор у нас получился весьма поучительный, – я скатился по лестнице и выскочил из парадных дверей дома. А от них пронесся, пыхтя, как пес на солнцепеке, по подъездной дорожке, перерезал лужайку, обогнул западную подъездную и сбоку проник в парк – мне вовсе не улыбалось снова перелезать чертову канаву. Небо приобрело угольный какой-то оттенок, собиралась новая гроза, но света, хоть и грязноватого для июльского вечера, вполне хватало, чтобы ясно видеть все вокруг. Я осторожно обходил разбросанные там и сям конские кренделя, уверенный, что Табби в такую погоду не выпустит лошадей из конюшни и, стало быть, можно не опасаться, что какой-нибудь сорвавшийся с цепи жеребец растопчет меня, а то и изнасилует. Я нашел, что искал, нагнулся, чтобы разглядеть все получше. Затем, удовлетворенный увиденным, с кряхтением выпрямился и возвратился в дом.
В маленькой гостиной находились только Макс, Мери, Майкл и Оливер. Майкл с Мери сидели в углу на софе, о чем-то негромко беседуя, Оливер воспарял над подносом с напитками.
Макс смотрел в окно. Из окна открывался вид на «Ротонду» и озеро за нею, значит, увидеть меня на лужайке он не мог.
– Саймон был прав, – на всю гостиную объявил Макс. – Приближается новая гроза.
– Ну ить селяне, они завсегда с понятием, – прокаркал Оливер.
– Вот худший норфолкский выговор, какой я когда-либо слышал, – сказал я.
– Тогда не слышал ты настоящих норфолкцев, дорогой. Уверяю тебя, их выговор куда менее убедителен, чем мой. Налить тебе виски?
– И чем больше, тем лучше, – ответил я.
Я подошел к софе, на которой сидели Майкл с Мери.
– Мери, поверь мне, я очень рад. Очень. И давай на этом остановимся.
– Но, Майкл, как ты не понимаешь, это же твой долг? Такой замечательный дар, его нужно использовать.
Я, не желая их прерывать, притормозил за софой.
– Не знаю, Мери. Просто не знаю. Видишь ли, Энн не нравится…
– И что же не нравится Энн? – спросил от двери женский голос. Ну и слух у нее, нарочно не придумаешь.
Краткая пауза – слишком краткая, чтобы суд счел ее обличительной, но достаточно долгая, чтобы смутить Майкла. Впрочем, на помощь ему пришел Оливер:
– Водочка, дорогая, вот что тебе не нравится. Ты ведь у нас все больше по джину. Водочка делает тебя сварливой. Так что давай я налью тебе Стенли Стаканчик Джонни Джина.
– Спасибо, Оливер.
Я поймал взгляд Энн, полный мольбы, истолковать которую мне оказалось не по силам. Она повела рукой в дальний угол комнаты – подальше от всех. Я присоединился к ней там, и мы притворились, будто разглядываем портрет семейства Логан, написанный Оукшеттом[228] акриловыми красками.
– Я только что видела Дэви, – негромко сказала она. – Что с ним?
– А, – ответил я. – Устал немного, только и всего. Ты, наверное, знаешь также, что он… что у него было сегодня свидание с Кларой.
– О нет…
– Они попали под дождь. Ничего страшного. Просто слегка вымотался. Кстати, Макс уверен, что Клара чудесным образом пошла на поправку.
– Да? – Энн горестно покачала головой. – Дэви упомянул о ссоре с Саймоном, но больше ничего не сказал. Что случилось?
– Ты могла бы принять это, Энн, подобно всем прочим. Сопротивление бессмысленно. Этот мальчик – чудотворец. И сомнений быть не может. Ты не согласна?
Она попыталась что-то сказать.
– Ты с этим не согласна? – медленно повторил я. Энн заглянула мне в лицо, и у нее перехватило дыхание.
– Ох, Тед! – прошептала она. – Ох, Тед, какое же ты чудо!
И она, точно ребенок, подергала меня за рукав.
– Я знала, что могу положиться на тебя. Знала!
– Положиться на Теда? – послышался голос Оливера. – Вот уж во что затрудняюсь поверить. – И он протянул Энн стаканчик с джином.
– Тед такой ангел, он пообещал свозить завтра близнецов в Брокдиш[229], чтобы они посмотрели полеты воздушных шаров, – весело сообщила Энни. – Так мило с его стороны.
