Взяв телефонные трубки, они начали разговор.
– Явилась, чтобы исполнить супружеский долг? – осведомился Банион. – Это будет не так-то просто, учитывая, что между нами стекло.
– Привет, Джек.
– Шикарный прикид. По-моему, тебе следует изменить прическу.
– Ты в порядке?
– О да, конечно. Меня вот-вот признают виновным в государственной измене. А все потому, что я не смог найти главного свидетеля. А ты-то как поживаешь?
– Я хотела помочь тебе, но не могла.
– Я так и понял.
– Мое свидетельство не принесло бы тебе никакой пользы. Они бы просто смешали меня с грязью.
– Так же, как и меня? «Банион может заниматься сексом только в костюме марсианина». Огромное тебе спасибо. Как приятно, когда все вокруг считают тебя извращенцем.
– Я пыталась его остановить.
– Его?
– МД-1.
– Слушай, у нас всего пятнадцать минут. У меня нет времени для двадцати вопросов.
Роз понизила голос:
– Я была МД-8, – это отдел публикаций, – выпускала «Космос». После твоего второго несанкционированного похищения я получила П-1, приказ номер один, с самого верха. Меня срочно вызвали в Вашингтон, чтобы встретиться с МД-1. Мне было поручено приблизиться к тебе. Наблюдать, отвлекать… По крайней мере, контролировать ситуацию. Потом все осложнилось…
– Ты имеешь в виду тот вечер, когда мы чуть было не занялись сексом прямо на полу?
– Джек, это они взорвали «Селесту».
Банион наклонился к стеклу.
– Но почему?
– Вы со Скраббсом отправились к президенту и рассказали ему о «Маджестик-12».
– Как ты об этом узнала?
– Потому что он пытался дозвониться до нас по горячей линии, из Овального кабинета.
– Правда?
– Да. После этого он должен был уйти. Нельзя было допустить, чтобы он, оставшись на второй срок, начал совать нос, куда его не просят. Рано или поздно он бы нас раскусил.
– И тогда вы… взорвали космическую станцию? Чтобы сделать из него козла отпущения?
Роз кивнула:
– И пустили слух, что это он настоял на том, чтобы назначить дату запуска накануне выборов.
– Неужели вам это по силам?
– Разумеется. У нас полно своих людей в НАСА. Как и в любой другой правительственной организации… Пойми, это вынужденная мера, учитывая специфику нашей деятельности…
– Почему ты сейчас мне об этом рассказываешь? Хочешь поднять настроение перед тем, как меня отправят на электрический стул?
– Я стараюсь тебе помочь.
– Плохо стараешься. Назови мне имя МД-1.
– Ты его знаешь. По правде говоря, он твой большой поклонник. Но он никогда не допустит, чтобы личные отношения мешали работе.
– Роз, кто это?
Она протянула скрипучим голосом:
– «Дже-е-ек… заходи как-нибудь проведать старика вместе со своей обворожительной знакомой!..»
– Менталлиус?!
– Что может быть лучше председателя сенатского комитета «Постфактум»? Именно так все и начиналось в сорок седьмом году. Их основной целью было постоянное пополнение фондов. Поставить во главе сенатора, которого все остальные сенаторы будут бояться до смерти. Придет ли им в голову бунтовать, если он пожелает внести поправку к программе по реформированию сельского хозяйства? Не то чтобы он мог наложить вето на все, что ему вздумается, без объективных причин… Менталлиус – всего второй МД-1 за всю историю организации; возглавляет ее больше тридцати лет. И он отличный руководитель. Старик столько сделал для усовершенствования МД-12… Выбил для нас новое оборудование, например. То, на чем они прежде работали… Это просто ужас какой-то. Он разработал программы по похищению людей. «Зона 51» – это его детище. Теперь, когда он уже стар, некоторые наши сотрудники, особенно из МД-2, пытаются от него избавиться. Но его голыми руками не возьмешь. Он любит эту работу. Это смысл всей его жизни.
– Как ты обо всем этом узнала? – подозрительно спросил Банион. – Скраббс утверждает, что вы работаете изолированно друг от друга, чтобы никто не мог узнать лишнего об организации и об остальных сотрудниках.
– Я поставила перед собой цель сблизиться с Менталлиусом.
– Ты спала с этим мерзким старым козлом? Отвратительно.
– Разумеется, я не спала с ним. Этот этап у него давно уже позади; держу пари, у него ничего не получилось бы, заглотни он хоть целую упаковку «Виагры». Просто ему нравится, когда я рядом. – Роз взглянула на него совсем как в старые добрые времена. – И не ему одному, верно?
– Да уж, – грустно вздохнул Банион. – Я об этом не забыл.
Банион читал свое заключительное слово вот уже четвертый день подряд. Его честь был весьма недоволен. Это была самая длинная речь за всю историю судебной практики – случай поистине беспрецедентный. Один из комментаторов предположил, что Банион пытается усыпить всех присутствующих, чтобы затем улизнуть.
Американский народ был очарован, если не сказать потрясен. Банион цитировал Катулла, Робеспьера, Джона Леннона, Диккенса, Оливера Уэнделла Холмса,[105] Оригена,[106] Светония,[107] Джефферсона, Менкена,[108] Бальзака, Гиббона,[109] Данте (три раза), Книгу Иова, Плиния Старшего, Монтеня, Дидро, Томаса Мора, Медвежонка Йоги,[110] Дина Ачесона,[111] Уильяма Дина Хауэллса[112] и Хоги Кармайкла.[113] Иногда он, будучи не в силах устоять перед соблазном, даже цитировал сам себя. «Я, должно быть, покажусь вам нескромным, но позвольте мне зачитать вам то, что я написал в своей колонке восемь лет назад…»
Уже на второй день судья сделался мрачным, как туча. Судя по тому, как он усердно строчил что-то в своем блокноте, его честь занялся составлением мемуаров. Обвинитель и его команда едва сдерживали восторг, поскольку на лицах присяжных было написано, что Банион заплатит сполна за эту пытку, которой напоследок их подверг. Эксперты по вопросам правоприменения сошлись во мнении, что речь Баниона, несмотря на ее несомненные достоинства, обернулась для него необратимым тактическим провалом. Сам того не желая, Банион словно бы внушал присяжным: «Единственный способ заткнуть мне рот – это пропустить через меня тысячу вольт».
– Итак, – вздохнул измученный Банион, пролистывая увесистые папки материалов по собственному делу – всего пятьдесят тысяч страниц, – я хотел бы заострить ваше внимание на страницах № 778 и 36000, где Рудольф Фрибблмайер… ммм… ядерный инженер… признает… цитирую… что… если подвергнуть ядерное топливо нагреву… Монтескье, выдающийся французский философ, однажды сказал: «Ничто так не ранит, как правда». А может, это был Ларошфуко…
Зрители начали один за другим покидать свои с таким трудом добытые места.
Ровно в три часа четвертого дня – последнего, как поклялся судья, – телевизионные каналы прекратили вещание из зала суда.
* * *
– Просто ума не приложу, – сидя у себя в Овальном кабинете, сказал новый президент директору Национальной службы воздушной разведки, – почему эти фото всплыли только сейчас. И какой идиот додумался запустить их в прессу? Боже мой, это ведь секретная информация! Так какого черта они красуются на первой полосе «Вашингтон пост»?
На столе были рассыпаны снимки запуска «Селесты», сделанные при помощи аэрофотосъемки. Прямо над «Селестой» нависал объект, похожий налетающую тарелку. Объект был отчетливо виден, так что ошибки быть не могло. Так же отчетливо виден был и тонкий луч света, исходящий из объекта и направленный прямо на космическую станцию.
– Сэр, на данный момент мы не можем сказать ничего определенного. Нам известно только то, что это наши секретные фотографии. Вы можете в этом убедиться по идентификационному номеру, здесь, в углу. Сейчас мы прорабатываем версию участия ЦРУ. Ведь именно они приказали нам проследить за русской подводной лодкой, курсировавшей у берегов Флориды как раз во время запуска. Да, теперь ясно, почему «Аметист» – это кодовое название нашего спутника – в тот момент находился над мысом Канаверал. Совпадение? Возможно. Но оно доказывает, что эти фото – дело рук ЦРУ. А что касается того, почему они всплыли только сейчас, мы… уверяю вас, мы прилагаем все усилия к тому, чтобы это выяснить.
– Иными словами, вы ничего не знаете, – президент раздраженно хмыкнул. – Ладно, что говорят ваши люди? Эта штука… – он показал на летающую тарелку, – что это за чертовщина?
– Сэр, на данный момент мы не в состоянии сделать какие-либо выводы.
– А кто в состоянии, черт побери?
Президент повернулся к генералу, грудь которого украшал иконостас орденов и медалей.
– Что говорят об этом ваши люди? Что отобразили радары?
– Ничего, сэр. Мы просто теряемся в догадках.
