Над дверью кабинета заместителя министра висела табличка: «Заседание коллегии». Греков знал, что коллегия началась с десяти. И перед очередным вопросом будет объявлен перерыв минут на пятнадцать. Тищенко все же выбрал время и предупредил, что приедет ровно в двенадцать.
На просторной, искусно сделанной из цветных металлов контурной карте страны были обозначены места расположения предприятий министерства. Греков отыскал и свой завод. Флажок обозначал, что этот завод — один из лучших в министерстве.
Курить вроде не запрещалось: неспроста же выставлены пепельницы. Греков достал сигарету и принялся ее разминать. У него было достаточно причин волноваться. Приезд Татьяны нарушил его планы. Он хотел составить тезисы, просмотреть расчеты. Но все полетело кувырком. Весь день они не расставались.
И сейчас Греков был во власти тех волнений и не мог отойти, забыться. Он перебирал подробности их встречи. Еще и еще раз пропускал в памяти, точно в замедленной проекции, обрывки фраз. Блеклый свет ночи тихо шарил по стенам комнаты. И тени ее ресниц то удлинялись, то пропадали, когда горела спичка. Они много курили, и пепел, похожий на пемзу, сыпался на подушку. Приходилось его сдувать и стряхивать.
— А мы с тобой, Генка, еще совсем молоды, — Татьяна притягивала к подбородку простыню. К утру стало прохладно, хотя и хорошо топили в эту новогоднюю ночь.
— Подумаешь, каких-нибудь сорок четыре.
— Как это, как это? Мне только сорок два.
— Зато мне сорок шесть.
— Вот еще. Я осредняться не хочу…
А в коридоре то и дело раздавались чьи-то шаги, разговоры, смех. Ночные стены, как мембраны, перекачивали все эти звуки в комнату. Татьяна улетела вчера ночным рейсом. Надо было успеть на работу. Оказывается, она все эти дни жила у матери…
В поле зрения Грекова возникли элегантные черные туфли с модными бронзовыми пряжками.
— Ну, Грек, держи хвост пистолетом! — весело, однако гораздо тише обычного, произнес Шатунов, подсаживаясь к нему.
Из распахнувшихся дверей кабинета стали выходить люди. Шатунов принялся комментировать их появление, правда, многих Греков знал не хуже, чем сам Шатунов.
— Крылов. Это наш человек. Уважает порывы. Хотя и быстро охладевает. Член коллегии. А рядом — Абросимов. Голова. Консультант по линии СЭВа. Холерик. И рассуждает, и действует. Трижды женат. На достигнутом не останавливается…
Греков перевел взгляд на худого высокого Абросимова с лицом Мефистофеля.
— Следующего ты знаешь. Наш высокочтимый Леонид Платонович. В английском языке есть форма глагола — будущее в прошедшем. Тот самый случай. Но пути господни неисповедимы.
Греков увидел коренастую фигуру, напоминающую трапецию с большим основанием внизу.
— Шульгин. Отличный мужик. Любит кричать: «Факты! Где факты?!» А когда есть факты, огорчается, ибо не о чем кричать…
Шульгин был маленького роста и лыс. Чем-то напоминал Всесвятского…
— Христофор. В отличие от Колумба носит фамилию Курицын. Никогда ничего не открывал. А закрывать закрывал. Опасен. И влиятелен.
Греков хорошо знал Курицына. И часто с ним сталкивался. С переменным успехом. Курицын был доктором наук. Защитился по совокупности каких-то работ в начале пятидесятых. И с тех пор работал в министерстве. Член коллегии…
— Под рукой у Курицына — Скокальский. Безлик. Вследствие этого — многолик. Обожает министра с десяти до без четверти семь, пять раз в неделю. Оратор, когда свыше точно задан курс. Среди сотрудников кредитом не пользуется…
И Скокальского знал Греков. Вместе отдыхали когда-то в санатории. Правда, по работе не сталкивались, Скокальский курировал другие предприятия.
— Прохоров. Сильный человек. И личность. Не обидно.
Греков знал и Прохорова, начальника одного из главков.
Полагали, что в ближайшее время он станет заместителем министра…
А из кабинета выходили и выходили все новые люди. Они о чем-то громко переговаривались. Смеялись. Просматривали протоколы.
— Говорят, свита делает короля, — произнес Греков. — Тут не понять. Слишком разношерстная свита.
— Как сама жизнь! — иронически воскликнул Шатунов. — А вот и король. Точнее, вице-король. — Шатунов смотрел в сторону, будто вел совершенно посторонний разговор.
Заместителю министра на вид было лет пятьдесят. Высокий, спортивного склада мужчина с короткой стрижкой. Бледный шрам на щеке нисколько не уродовал его лица, наоборот, придавал мужественность. Шрам был результатом одного из восхождений Викентия Назаровича Лужского в горах Центрального Кавказа. В министерстве все об этом знали.
Замминистра о чем-то спросил начальника главка Прохорова, тот ответил, и они оба рассмеялись, направляясь в коридор, но в дверях столкнулись с Тищенко. Греков заметил, что Лужский радушно поздоровался с профессором, обменялся с ним несколькими фразами, потом они оглядели приемную.
«Меня ищут», — подумал Греков и зачем-то отвернулся к окну. Он был рад, что профессор приехал. Пунктуален.
Часы в стеклянном пенале принялись отбивать двенадцать ударов.
На длинном столе, покрытом зеленой скатертью, стояли бутылки с минеральной водой. Против каждого кресла — набор шариковых ручек и блокнот.
Греков развешивал свои схемы на специально отведенном стенде, по соседству с выставкой миниатюрных макетов, среди которых он видел и несколько своих приборов. Кнопки держали слабо, и листы то и дело срывались. Греков их крепил вновь и нервничал. Наконец он справился с этой работой и, осторожно ступая, чтобы вдруг не задеть какой-нибудь лист, отошел.
Лужский предложил Грекову сесть поближе. Пришлось кому-то подвинуться, следом передвинулись еще человек пять.
Лужский потер ладонью шрам.
— По представлению референта Олега Макаровича Шатунова наша коллегия должна рассмотреть сообщение главного инженера геофизического завода. Признаться, меня несколько смутила поспешность представления. Однако референт полагает, что сообщение того заслуживает. К тому же ближайшие заседания коллегии уже регламентированы, а сегодня, так сказать, новогодняя пауза. Сколько времени продлится ваш доклад?
— Минут сорок, — поспешно ответил Греков.
— Постарайтесь уложиться в полчаса.
— Мы к этому долго готовились, Викентий Назарович, — возразил Греков и указал на диаграммы. — Стоит ли спорить о десяти минутах?
Головы сидевших по периметру длинного стола казались Грекову головами пловцов на дорожке бассейна при массовом заплыве.
И вдруг в самом конце этого дорожки он увидел Смердова.
Это было неожиданно, как взрыв.
— С приездом, Рафаэль Поликарпович, — поздоровался Греков.
Сидевшие за столом будто разом нырнули в воду, показывая свои затылки.
«Ненормальный, нашел время здороваться», — подумал Смердов, кивая в ответ. «Какого черта он прискакал? — удивился Греков. — Впрочем, хорошо. Для него и буду излагать, так все же лучше». И, дождавшись, когда все вновь «вынырнут», начал говорить:
— Каждое поколение людей считает свое время исключительным. Однако наше поколение имеет, по-видимому, наиболее серьезное основание думать, что именно конец двадцатого века является особо замечательным. Это эпоха научно-технической революции. Этот самый бескровный в истории переворот произошел внутри каждого из нас, определил наш образ жизни, хотя многие и не представляют достаточно четко, что же происходит на самом деле.
— Боюсь, что десять минут его не спасут, — вставил кто-то.
В кабинете зашевелились. Лужский побарабанил по столу пальцем. Греков взглянул на Тищенко. Профессор одобрительно прикрыл припухшие красноватые веки: мол, продолжайте.
— В нашей стране научно-техническая революция является самым серьезным оружием в достижении еще более высокой ступени развития общества. Именно ей сегодня уделяется огромное внимание. Именно она заставляет чувствовать особую ответственность каждого перед обществом. И как всякая революция, обостряет конфликты между людьми, живущими старыми нормами и новым поколением людей. Я имею в виду не возраст… — Греков вышел из-за стола и сделал несколько шагов к развешанным схемам. — Не замечать этого явления — значит обрекать дело, которым ты занимаешься, на гибель. Лично я это почувствовал. Мне стало неинтересно заниматься тем, чем я занимаюсь.
— Странная манера выступления на коллегии, — обронил Шульгин.
— Нельзя ли ближе к делу? — поддержал Курицын. — Сколько требуется денег, чтобы вам было интересно заниматься своим делом?
Грекову не хотелось начинать разговор с конца. Черт бы взял этого Христофора.
— Разрешите прежде объяснить, для чего заводу нужны средства. И как решается проблема… К тому же я выступаю на коллегии министерства. Извините.
