- Может, мы умерли вместе с детством? – спрашиваю я.
- Да почти наверняка. Только эти, - Олег кивает на людей вокруг, - все еще живы. Они как зомби.
- Они и есть зомби, судя по их виду.
- Тем более.
В чем нельзя разочароваться – так это в том, от чего ты ничего и не ждал, не возлагал никаких надежд… в смерти, например.
- Как считаешь, в чем призвание человека?
- Это сложный вопрос…
- Любой вопрос сложный.
- Наверное, делать то, что тебе нравится, жить так, как хочешь…
- У тебя это получается?
Олег изгибает бровь.
- Частично.
- Вот у меня совсем не получается. Хотя года два назад я был бы рад и тому, что есть… Выходит, я не нашел своего призвания?
- Не знаю. Может, так, а, может, и не так. Ты бы не заморачивался сильно…
- Я и не заморачиваюсь, просто констатирую факт. Все мы хотим быть теми, кем никогда не станем, а становимся по итогу теми, кем не хотели бы быть ни при каких раскладах…
- И?..
- …и привыкаем к этому. В конечном счете, даже роли последних неудачников или мерзавцев начинают нам нравиться. За неимением лучшего, конечно.
Чем больше слов – тем меньше смысла. Что говорить, когда жизнь катится в пропасть, а ты и рад этому? Я замолкаю.
Мы молча поглощаем макароны с засохшим на них сыром. И макароны, и сыр почти безвкусны. Возможно, это даже к лучшему. Особенно, если учесть, где их готовили.
За соседним столиком происходит какое-то движение, затем со стола грохает посуда – кажется тарелка, раздается звон, и куча осколков разлетается по покрытому керамической плиткой полу. Слышится ругань, хриплые утробные голоса жителей подземелья.
Женщина за прилавком, которая продала нам макароны и которая тут за администратора и официанта одновременно, прикрикивает:
- Будете бить посуду, вышвырну на улицу!
В ответ ей звучит заискивающий голос:
- Мариночка, прости. Мы сейчас все уберем.
После этого из-за стола выползает сухонький мужичок и нетвердой походкой движется к прилавку. Там его уже ждут метла и совок, которые ему тянет женщина за прилавком по имени Марина. Тихо матерясь, мужичок убирает осколки. Кажется, на всех остальных посетителей заведения эта картина не производит ровным счетом никакого впечатления.
- До мордобоя не дошло – и слава богу, - говорит Олег.
- Думаю, бить друг другу морды им уже наскучило.
- Скорее всего.
Отставляем пустые тарелки и допиваем сок.
- Ты точно пить не будешь? – спрашиваю я еще один раз Олега.
- Точно. Я в завязке. Железно!
- Ну, раз железно – значит железно. Пойдем дальше?
- Пойдем.
Покидаем мрачное заведение, выходим на улицу, пропитанную томным теплом августовского вечера. Во дворах-колодцах гулко звучит эхо: детские голоса с игровых площадок и сиплая ругань жителей коммуналок.
Движемся в сторону Фонтанки. Мимо вяло текут пешеходы, проезжают машины. Весь город замедляет свое движение, ловя минуты и секунды этого вечера. На пересечении одной из улиц играет уличный музыкант. Мы останавливаемся возле него – послушать.
- Постоим немного? – спрашивает Олег.
- Ага.
Музыкант играет на гитаре и губной гармонике, закрепленной возле его лица на специальном держателе. На нем шляпа и футболка с портретом Боба Марли, а также порванные в нескольких местах джинсы. На ногах – резиновые тапочки, сланцы. Он проводит пальцами по струнам и начинает выводить бой – вступление к «Восьмикласснице» группы «Кино».
Пустынной улицей вдвоем
С тобой куда-то мы идем…
Музыкант начинает петь, Олег улыбается:
- Вдвоем… по улице… Почти про нас.
- И кто из нас восьмиклассница?..
Вопрос повисает в воздухе. Конечно, нет смысла на него отвечать. Это просто шутка и всего. Я достаю сигарету.
Августовский вечер – квинтэссенция нарастающего разочарования. Ты не успеешь в Вечность, как быстро не беги… Лето кончается, а что ты сделал за это лето? Сидел в офисе, в котором даже нет кондиционера, и что-то впаривал таким же замыленным менеджерам и бабушкам-бухгалтерам…
- Тебе не кажется, что наша жизнь – лабиринт, из которого нам никогда не выбраться?
- А это плохо?..
- Не знаю.
Я курю, слушаю уличного музыканта. Он играет на гитаре и параллельно выводит соло на губной гармонике. Музыка разливается по сырой мрачной улице Петербурга Достоевского, проникает в дома, в подворотни, в нутро города, сливаясь с ним, становясь частью его.
- Эта музыка звучит здесь как реквием…
- Думаешь?..
- Я думаю, что что-то в этой жизни идет не так…
Олег молчит, осмысляет.
- Вполне возможно. Но другой жизни нам просто не дано. И потом, где гарантии, что в другой жизни у нас все получилось бы так, как нам хотелось?
Он прав. Гарантий никаких. Я даже могу предположить, что в другой жизни все было бы еще хуже, еще скучнее и бессмысленней.
- Пойдем отсюда?
- Пойдем…
Через переулки, через подворотни, стиснутые каменными громадами домов, мы протискиваемся к Фонтанке. Пересекаем асфальтовую полосу, повисаем на чугунных решетках набережной. Шагах в двадцати от нас гранитные ступени, сбегающие к воде. Идем туда, спускаемся, садимся на ступени.
Пахнет речной тиной и мокрыми камнями. По темной поверхности реки плывут радужные бензиновые пятна. Наши тени на воде колышутся и идут мелкой рябью, иногда принимая причудливые формы.
Метрах в пятидесяти от нас из воды торчат деревянные сваи – остатки старой набережной. Они покрыты зеленым налетом и похожи на гнилые зубы.
- Наверное, это была плохая идея – строить город на болоте.
- Вообще – да. У нас в институте этот феномен исследовался… Заболеваемость высокая и количество умопомрачений тоже. Но, строго говоря, выбора у Петра не было…
- Это у нас выбора нет, точно.
Молчим. Смотрим в воду, каждый думает свое.
- Это свойство человека – приспосабливать под себя места, малопригодные для жизни, - нарушает тишину Олег. – Населять их, менять среду…
Я смотрю на плывущие мимо бензиновые пятна. На мусор, который проглядывает со дна реки: пустые пивные бутылки и ржавый металлолом.
- Да? Я думал, что свойство человека, наоборот, – делать места, в которых он поселился, малопригодными для жизни.
- Не надо сгущать краски. Что человек точно умеет лучше всего – так это отравлять собственную жизнь, превращая ее – совершенно сознательно – в ад кромешный. Усложняя все настолько, что в конечном счете становится непонятно даже самому себе… Следует смотреть на жизнь проще…
- Для этого необходимо, как минимум, чтобы вокруг было поменьше бессмыслицы…
- Бессмысленность – есть яркая черта нашего времени. Нужно привыкать.
В принципе – да. Привычки нивелируют сомнения. Привычки заставляют уснуть даже совесть. Сила привычки – это сила темной стороны души, которая ждет своего применения. Привыкая, ты становишься равнодушен.
- Неудивительно, что большинство людей в таких условиях презирает свое бытие.
- Да, предсказуемо. У большинства нет прошлого, а, соответственно, настоящего. Как думаешь, какие у них шансы на будущее?
- Никаких.
Мимо проплывает небольшой экскурсионный теплоход. На палубе несколько туристов, закутавшись в пледы, глазеют по сторонам, осматривают фасады старинных домов. Холодный ветер, гуляющий над рекой, теребит их волосы.
Мы с Олегом машем туристам руками, они машут в ответ. Обмен информацией, хоть немного тепла для них и для нас. Движение помогает согреться.
- Знаешь, - говорит Олег, - иногда мне тоже кажется, что все могло бы быть иначе. В качественном плане. Совсем по-другому. Что я мог бы изменить свою реальность, повернуть ее на сто восемьдесят градусов, начать жить иначе. Наверное, я даже вполне мог бы это сделать, мне по силам такой сдвиг. Может, создать какую-нибудь партию, объединение, секту… - Он делает паузу. – Но потом я понимаю, что не стану ничего менять. Что эта реальность, эта данность – и есть отправная точка, мое личное болото… и тут, именно тут, а не где-то еще, мне предстоит строить свой город…
- Везде тупик.
- Вроде того. Но из этого тупика начинается движение.
- Оно там же и заканчивается.
Я достаю сигарету, Олег тоже протягивает руку. Вообще он не курит, но, видимо, у него сейчас такое настроение… Я даю ему сигарету. Закуриваем.
- Тебя послушать, - говорит Олег, делая затяжку, - вообще жить не захочется.
Я выпускаю дым из легких, смотрю на рябь на воде.
- Я всего лишь рупор.
- Рупор – чего?
- Рупор реальности. Я говорю за тысячи тех, кто молчит. Тех, кто просиживает штаны в офисах, потом дома возле компа, теряет время в социальных сетях за обсуждением бессмысленных вещей, тех, кто именует Россию не иначе как «эта страна» и мечтает свалить, но непременно остается, тех, кто строит воздушные замки и с равным успехом хоронит мечты.
