Профессор Ариэл Вийски стал выяснять у официанта, можно ли этой «минеральной» водой хотя бы чистить зубы и нельзя ли ему заказать к себе в номер графин кипяченой воды. Но официант, не дослушав профессора, ушел на кухню. Мы ждали, сидя над отравленной водой и гнилыми салатами. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать. Сэм Лозински встал и решительной офицерской походкой ушел куда-то. Он вернулся ровно через двенадцать минут и бело-зеленый, как айсберг в Антарктике. Даже губы у него были бело-зеленые.
– Я пошел в валютный магазин, чтобы купить для всех Pepsi-Cola, – стал рассказывать он неслушающимися губами. – Там никого нет, только продавщица с кем-то говорит по телефону. Я стоял у прилавка и ждал, пока она закончит. Она не обращала на меня никакого внимания. Я не понимаю по-русски, но я вижу, что это не деловой разговор. Через пять минут я сказал ей: «Can I buy a bottle of water [Могу я купить бутылку воды]?». Она отвернулась от меня и продолжала говорить по телефону. Я стоял еще пять минут, шесть минут, семь. И сказал ей снова: «Can I buy a water, please!». И знаете, что она сделала? Она вытащила из-под прилавка табличку «Closed» [Закрыто], поставила прямо передо мной и продолжала трепаться по телефону. Can you imagine [Вы представляете]?!!
Я-то легко представил все, что произошло с Лозинским. Но все наши пораженно качали головами: «What a country [Ну и страна]!» А я думал: бедный полковник американской армии! Он три года служил в Южной Корее и еще сколько-то лет в Японии, он редактирует Defence (Defence!) [Оборонный] журнал Шестого американского флота, он, как лев, сражался на пресс-конференции с советским полковником Азаренко, но он позорно отступил перед безмятежным хамством простой русской продавщицы…
Прошло еще двадцать минут – официант все не появлялся. Мы давно съели весь черствый хлеб и, чтобы занять время, стали рассказывать истории и анекдоты. По кругу. Моника Брадшоу и старушка Огилви рассказывали, как они пили абрикосовый сок в буфете Концертного зала имени Чайковского: оказывается, в России соки и воду вам наливают в тот же стакан, из которого до вас пили сотни других людей, can you imagine? А когда Моника, отпив глоток ужасного сока, поставила свой стакан на буфетную стойку и повернулась, чтобы уйти, буфетчица спокойно вылила этот сок обратно в графин, из которого наливала сок другим покупателям. «CAN YOU IMAGINE???» – воскликнула старушка Огилви.
Затем наступила очередь Мичико. Она глянула на меня своими темными глазками и сказала всем:
– Я хочу рассказать вам легенду про обезьяну. Это старинная китайская легенда, но я не думаю, что вы ее слышали. Вообще, в древнем Китае были сотни сказок и легенд про обезьян, но в 16-м веке они были объединены в одну легенду, Так вот, однажды жила очень бойкая обезьяна по имени Сон Гоку. Этот Сон Гоку был рожден из камня и обладал массой волшебных качеств. Например, он умел летать на облаках, владел даром перевоплощения и умел тиражировать сам себя 78 раз. То есть, если ему нужно было войско, он мог превратиться в 78 обезьян – точно таких, как он сам. Но все эти свои волшебные качества он употреблял на баловство, хулиганстао и разрушения. А чем больше он хулиганил, тем больше портился его характер и тем больше вреда приносил он людям и природе. И Бог решил наказать его. Бог запер его в каменной горе, из которой Сон Гоку не мог сам освободиться. Но через несколько лет мимо этой горы проходил буддийский монах Санзо Хоши. Он шел в Индию за святой книгой. И Сон Гоку упросил монаха освободить его из каменной горы. Монах выполнил его просьбу, Сон Гоку выскочил из горы и стал снова летать по всему миру, хулиганить, творить зло и разрушения. Тогда Бог сказал ему: «Угомонись, потому что я накажу тебя!». «Не накажешь! – сказал Богу Сон Гоку. – Ты уже пробовал наказать меня, ты запер меня в камень, но я и из камня вышел! Я все могу! Я всемогущий! Дай мне любое испытание и ты увидишь, что для меня нет ничего невозможного, я такой же могучий, как ты!». «Неужели? -сказал Бог. – А можешь ли ты добраться до конца Света?». «Конечно, могу! – сказал Сон Гоку. – Я же умею летать на облаках!». «Хорошо, – сказал Бог. – Если ты сумеешь долететь до конца Вселенной, то увидишь там пять колонн, на которых держится мир. Облети вокруг каждой колонны и оставь на них знак, что ты там был». «Это легко! – сказал Сон Гоку. – Я позову самое высокое облако и полечу туда!». И он вскочил на самое высокое облако и полетел. И через какое-то время он долетел до конца Вселенной и действительно увидел там пять гигантских колонн. Он облетел одну колонну и расписался на ней. Потом подлетел ко второй колонне и расписался на ней тоже. Потом – к третьей. И так он облетел все колонны и расписался на них. А потом вернулся к Богу и сказал: «Ну, ты видишь – я выполнил твое испытание! Я всемогущий! Я такой же сильный и могучий, как ты!». «Ты уверен?» – спросил у него Бог. «Конечно! – сказал Сон Гоку. – Я же долетел до конца Света и расписался на всех колоннах!» Тогда Бог поднял руку и показал Сон Гоку свои пальцы. И на каждом из этих пальцев Сон Гоку увидел свою подпись. «Ты узнаешь свою подпись?» – спросил Бог. «Узнаю…» – тихо сказал Сон Гоку. Он понял, что то, что он считал всей Вселенной, было всего только ладонью Бога.
Мы зааплодировали, а Мичико почему-то снова посмотрела на меня. Словно я и был этим Сон Гоку. Но даже если я Сон Гоку, то кто же Бог?
Тут, ровно через час после нашего появления в ресторане, нам подали горячее. Впрочем, «подали» – не то слово, извините. Официант выкатил из кухни стальную этажерку с тридцатью тарелками на полках, подкатил ее к нашему столику и ушел – берите, мол, сами, еще обслуживай вас!
В тарелках, которые мы разобрали, были куски жира вместо мяса, а на гарнир – недоваренный рис. Вот и весь ужин за месячную зарплату Горбачева. Я оставил тарелку, подсел к Норману Берну и сказал ему тихо, чтоб не слышали остальные: – Sir, насколько я понял, твои чемоданы теперь пусты? – Да. А что? -спросил он.
– У меня своя миссия в этой стране. Поэтому через два часа я еду обратно в Москву. Не смотри на меня так, пей чай. Я догоню вас в Таллинне. Но я не хочу тащить в Москву свои вещи, мне нужно, чтобы мой чемодан был пустой. Ты понял?
– Конечно, – сказал он негромко. – Я в номере 612. Притащи туда.
Тут ко мне подошла Оля, наша гидша. Она явно волновалась и сказала мне тихо по-русски:
– Вы должны быть в Таллинне утром 3-го августа. Не позже! Мы будем в гостинице «Виру» в девять утра. Если вас не будет до десяти, я буду вынуждена… Вы понимаете? – Я буду, Оленька. Не волнуйтесь. – Гостиница «Виру». Вам записать? – Оля, когда вы первый раз в жизни сказали слово «мама», эстонцы в Таллинне уже называли меня «куратом» и «оккупантом». Я проходил там службу в армии и даже лежал в военном госпитале возле парка «Кадриорг». Не бойтесь, я буду в «Виру» в девять ноль-ноль, как штык! Честное партийное слово! Give me a smile, please [Улыбнитесь, пожалуйста].
– Я правда беспокоюсь за вас, – сказала она.
–Thank you! Thank you indeed! – ответил я и опять поймал на себе встревоженный взгляд Мичико Катояма. Ее темные кукольные глазки явно пытались понять, что я еще затеваю. Но я никого, кроме Оли и Нормана, не собирался посвящать в свои планы. А все эти легенды про Сон Гоку – пошли они к чертям!
В девять вечера я вышел из гостиницы «Прибалтийская» и снял со своего пиджака охранительную бирку «International Press Association». И еще одну такую же бирку я снял со своего чемодана. С этой минуты я превращался в простого советского гражданина. Никакой английской речи, никаких «экскыоз ми» и никаких улыбок на морде – внушал я себе. Советские люди не улыбаются друг другу.
Было очень светло, хотя официально период белых ленинградских ночей закончился в июне. На стоянке такси стояло человек десять, я стал последним. Минут через восемь подкатило такси, но молоденький водитель в застиранной майке с ходу отшил первого из очереди, потом – вторую пару, третью. Чем они ему не понравились – не знаю, но точно знаю, что в СССР не пассажиры выбирают такси, а таксист выбирает пассажира, словно богатый курортник уличную проститутку.
Наконец и я шагнул к такси. Молоденький шофер в линялой майке был похож на подсолнух – желтоволосый, круглолицый и с юношеским пушком на густо веснушчатом лице. – На Московский вокзал, плачу вдвойне, – сказал я. Коротким кивком головы подсолнух показал мне на сиденье рядом с собой. Я забросил на заднее сиденье свой полупустой чемодан, а сам сел на переднее, рядом с шофером, помня, что только так нужно ездить в русских такси. Юный подсолнух рванул с места, и мы помчались по светлому ночному Ленинграду. Я никогда, даже в Нью-Йорке, не ездил в такси на такой бешеной скорости. Или просто амортизаторы советских машин такие, что от тряски любая скорость кажется сумасшедшей?
Но теперь эта дикая скорость была мне кстати. Оглянувшись, я увидел, что машины, которые откатили от гостиницы одновременно с нами, сначала отстали от нас, а потом и вообще пропали. Значит, меня пока не «ведут».
