— Снимай, зашью! — предложила тут же.
— А как в одних трусах останусь?
— И что с того?
— Если кто придет?
— Кончай выеживаться! — прикрикнула строго.
Только Мишка снял брюки, и Юлька приготовилась
их зашивать, в дверь громко позвонили. Юрий Михайлович ввалился бледный, потный:
— Елена умерла! — крикнул с порога и, прислонившись спиной к стене, начал сползать на пол.
— Чего это с ним? — удивился Мишка, затаскивая гостя в комнату. Он снял туфли с Юрия Михайловича, расстегнул пиджак, положил ему под голову подушку. Вдвоем с Юлькой дали сердечных капель, напоили холодной водой, велели полежать.
Юрий Михайлович долго молчал, а потом заговорил:
— Как она, бедная, кричала. Ей было очень больно. Я не выдержал, зашел к ней. Она хотела поднять голову, но не смогла. Тогда глянула так просящее и сказала:
— Прости! Я больше не могу! Отпусти проклятье, дай сдохнуть тихо!
— Я сказал ей, что прощаю ее. Ленка упала на подушки и затихла. Я думал, что уснула, а она умерла! — побежал по лицу человека пот холодный струйками.
— Мы все этого ждали со дня на день, — ответила Юлька.
— Но не так внезапно!
— Где она? В вашем доме, в коттедже, все в той комнате?
— Нет! Она в морге. Я позвонил. Понаехали из прокуратуры, скорой помощи. Меня все спрашивали, кем ей довожусь. Почему при разводе живем под одной крышей? Уж не помог ли я ей уйти на тот свет? Хорошо, что Надя еще не успела уйти. Короче, Елену увезли. Надюшку я отвез домой. Договорились, что завтра она придет и все уберет в коттедже.
— Ее похоронить нужно, — вспомнила Юлька.
— Это я возьму на себя. Тебя и Бориса извещу о дне и времени похорон. Пышных поминок не будет. Обойдемся одним кладбищем. Там выпьем по рюмке за упокой и все на том.
— Кстати, отцу сказать надо, — поспешила Юлька к телефону. Нервы сдавали, дрожали руки, срывался голос. Видимо, где-то глубоко в душе жила с детства добрая память о матери. Тогда они любили друг друга.
— Пап! Я разбудила? Проснись!
— А зачем?
— Мать умерла…
— Какая? Чья умерла?
— Моя! Нет ее!
— Ленка умерла? Да не шути! Она меня переживет. Тебе сбрехали.
— Пап! Скоро похороны!
— Юлька, это ты?
— Ну, а кто еще?
— Говоришь, Елена умерла?
— Да! Просила кольцо тебе вернуть!
— Мне оно не нужно!
— Ну, а мне и тем более!
— Когда похороны?
— Юрий Михайлович говорит, что завтра.
— Откуда хоронить будут и во сколько?
— От морга. В два часа дня. Ты приедешь?
— Не знаю, но постараюсь, — ответил, проснувшись окончательно.
— Богатая баба! Два мужа хоронить будут. Обоих уделала пташка, разложила на лопатки, шутя. Вот тебе и слабый пол! — усмехался Юрий Михайлович.
— Ты же простил ее! — напомнила Юлька.
— Как тебе сказать? Я простил, но не забыл. Слишком грязной была ее шкода! Такое никогда не забывается, — обхватил руками голову. И глянув на Мишку, спросил:
— А ты чего без порток стоишь? Иль из туалета спугнул тебя ненароком.
Парень рассказал, что случилось с ним. Юрий Михайлович от души посмеялся:
— Эх, пацан! Коленки заживают, брюки зашить можно или купить новые. А вот душу как вылечить? Ведь ее не отмоешь и не зашьешь. Но как болит она, оплеванная. Не успокоить и не уговорить, спроси, за что обидели? Ведь вот ушла баба, но сколько грязи после себя оставила, не вычистить до смерти.
— Женщин надо чаще менять, тогда их реже вспоминают, — философски заметил Мишка, надев брюки.
Юлька решила промолчать парню о Вадиме Евгеньевиче, чтобы избежать колкостей и насмешек.
Юрий Михайлович спросил Юльку, нужны ли ей деньги, та отказалась. И только Мишка остался верен самому себе:
— Вопрос не по адресу. Вот я бы не отказался.
— Да! За услуги Надежды и впрямь обязан, — полез человек в карман.
— Э-э, нет! Только не за это! Сестра свое отрабатывала. Я тут ни при чем!
— Поехали, купим новые штаны!
— А вы мне не должны! И я не хочу быть ничьим должником!
— Ишь, какой гоноровый! — удивился Юрий Михайлович и сказал глухо:
— В этой смешной жизни мы в долгу друг у друга, вольно иль поневоле ими становимся, от этого не зарекается никто. Вон Юлька моральным должником меня сделала. Захоти она стать наследницей, и я ушел бы из дома. А куда? Меня никто к себе не принял бы. Старым стал. Куда деваться, своя глупость в тупик загнала. А думаешь, я один такой? Вот и посуди, сколько дураков по свету, все должники и заложники своих прихотей, гордыни и чванства. Не иди у них на поводу, живи проще, тебе легче будет, поверь! Заодно поможешь мне. Никогда не приходилось хоронить. А кроме меня некому. Может, подскажешь что-то дельное? Да и понимание, поддержка как никогда нужны, — позвал за собою Мишку.
Они вскоре ушли, а Юлька легла спать, расстроенная и опустошенная.
Утром на работе отпросилась на похороны. Позвонила Мишке, тот обещал вскоре приехать к ней. Юлька, еще открывая дверь, услышала звонок, подбежала, это звонила Анна.
— Бабуль! Мать умерла. Сейчас не зови, не до того. После похорон сама позвоню. Ты не обижайся. Ладно? — попросила наспех.
— Что с нею случилось?
— Рак!
— Ну, эта холера тяжелая. Не все леченью поддаются. И считают проклятьем Божьим. Ты смотри, ничего из ее вещей себе не оставляй, чтоб эту хворобу на себя не перетянуть. От всего откажись, жизнь дороже! Слышишь, заразная та болезнь, мучительная и долгая.
Едва положила трубку, позвонили в дверь. Пришел Борис и, обняв дочь за плечи, сказал:
— Не повезло нам с тобой. Мать то к хахалю убежала, теперь совсем ушла…
— Она любила тебя. Во всяком случае, мне она так сказала перед самой смертью! — вспомнила Юля.
— Я давно уже не пацан, хорошо знаю цену словам и сопоставляю их с поступками. О какой любви она звенела? Сколько она выживала меня из семьи? Запилила, сгрызла в конец, сколько унижений выдержал и пережил! Другой на моем месте давно бы плюнул на нее. Так ненавистных не изводят, опасаясь нарваться на кулак.
— Я не придумала, ее слова передала.
— Чего они стоят? Говорила слишком много. Наконец-то замолчала! Даже не верится, что на земле нет больше этого исчадия ада, и она уже никогда не встретится на пути и не позвонит.
— А кстати, о чем вы с нею говорили по телефону?
— Она всегда начинала с тебя. Знала с чего дергать. Обижалась, что не звонишь ей, или плохо встретила и приняла. Или сетовала, как плохо выглядишь. А еще злилась, что у бабки долго жила. Ну я же тебя туда не прогонял, не сажал там на цепь. Ведь взрослый человек сам решает, где ему лучше? Я приезжал в Сосновку и помогал, как мог. Она же туда ни разу не появилась, не терпела мою мать. Но ты причем? Ведь вконец больной в деревню поехала. И у нее за тебя сердце не болело.
— Она и не говорила обо мне, что любит. Я и не ждала, никогда бы не поверила.
— Мне не только верить, слушать смешно! Знаешь, она решила меня осчастливить! Сделать наследницей коттеджа и имущества.
— А как Михалыч? Куда ему деваться? Ведь это его коттедж! — удивился Борис.
— А как ты убежал из своей квартиры? Достала? Так же он не выдержал условий контракта. Не мог обеспечить ее потребности, материальные и сексуальные. А потому, обязан был оставить ей все и слинять куда глаза и ноги поведут. Ну да я ей облом устроила. Отказалась наглухо и верну все хозяину.
— Молодец, Юлька! Вот это по-нашенски. Такого не помню, чтоб кто-то в семье или в роду на чужое позарился. Пусть и скудно живем, зато свой хлеб жуем. И ни к кому в рот не заглядываем и не завидуем.
— Скажи, а ты давно знаком с Юрием Михайловичем? — спросила Юлька.
— Мы с ним еще до Елены были знакомы. Так уж случилось, он не знал, что она была моею женой. А потом было поздно. Мы все слишком далеко зашли, да я и не согласился бы вернуться к той дряни. У меня была другая семья, и я был счастлив. О Ленке вспоминал как о кошмарном сне и радовался разрыву. Честно говоря, по-человечески даже сочувствовал Михалычу, представлял, как ему, бедному, достается. Поверь на слово, что ни обиды, ни ревности к нему не испытывал. Я был бесконечно благодарен ему за избавленье от Ленки. Ведь она поминутно звонила, требовала денег. Ей сколько ни дай, все было мало. Она миллиардера за неделю оставила бы нищим. Ей всего было мало. Ведь у Юрия, чего там греха таить, до Ленки был хороший капитал. Но через недолгое время она ободрала до нитки мужика. И я поверю, что Михалыч не смог больше ее содержать. Не потянул, силенок не хватило. Надорвала баба запросами. Ей все хотелось жить лучше других.
— Подожди! А ты что слепым женился? Не видел за нею ничего? Ведь в один день человек не перерождается. Вы сколько лет прожили вместе, меня вырастили, и вдруг полный крах в семье.
— А помнишь, я все годы вкалывал на такси по две смены без праздников и выходных? Разве случайно? Думал, насытится баба, угомонится, да только напрасно мечтал. Чем больше денег давал, тем больше требовала! Она забыла, что я не железный, а живой человек, и мне хоть иногда требовался отдых. И я стал срываться, что и говорить, под конец просто возненавидел Елену и стал понимать, что разрыв неминуем. Она загнала меня, как коня на бесконечной скачке. О какой любви говорить? Ее между нами и в помине не было, — сознался Борис, трудно вздохнув.
