Я пила коньяк и не пьянела. Хотя с утра ничего не ела. А если бы я была не друг, а девушка из питомника, он бы что-нибудь предложил. Диетическое. Чем там их кормят, богинь?
Когда он спустился вниз, я дошла уже до половины бутылки.
– Девочка моя, ты не слишком быстро бежишь?
Сел рядом.
– Сейчас она спустится.
– Слушай, а почему тут нет никого?
– А кто должен быть?
– Ну садовники, горничные, прислуга же есть?
– А… Да отпустили всех. Чтобы без свидетелей. Слушай, о чем ты думаешь? Ужас, как с вами, с девками, тяжело… Послушай, Алена, меня! Сейчас вы полетите на вертолете в Ниццу. Там сядете в самолет. Он готов уже. Я поеду на машине сразу в больницу. Прошу тебя очень, как только сядете в Москве – ты мне звонишь. Я скажу, куда ее везти.
Я слушала автоматически, не вникая, и разглядывала его. Он успел переодеться. Свитер, джинсы, рубашка. Моей одежды, купленной мной на мои деньги, на нем не было. Это последнее доказательство того, что я права. У меня оставался последний шанс – может, это дом Аркадия, может, там наверху вещи Волкова, мало ли бывает совпадений? Теперь, когда он сидел передо мной, окончательно изобличенный, все было ясно. Он живет здесь с ней и мне раздает задания.
– Главная задача – чтобы никаких репортеров, прессы. Фотографов – не дай бог! Она ничего не соображает. Ты берешь ее и тащишь. Морду ей закрой чем-нибудь – капюшон, платок – все равно. Машина будет ждать. Моя машина, ты помнишь ее. Алена, ты слушаешь меня?
Я кивнула.
– Все запомнила?
– Все.
Я тебе этого не забуду!
Спустилась Настя. На ней была шляпа, прикрывающая уши, цветное пальто. Какая маленькая девочка. Первый раз я видела ее без каблуков.
– Все, девочки, поехали! Алену будешь слушать и делать то, что она сказала, поняла? – дал он указание Насте.
Мы шли по гравийной дорожке к вертолету. Он нес ее чемоданы. Она шла налегке. Вертолет стоял на небольшой площадке, окруженной деревьями, глянцевый, блестящий в свете фонарей. Канторович сказал что-то пилоту по-французски, закинул вещи, помог Насте подняться. Я забралась следом. Настя устроилась у окна.
– Ну, девочки, с богом!
Черт!
– Саша, мой чемодан! Забыли мой чемодан!
– Чего же ты молчала?! Attendez! – крикнул он пилоту и побежал вниз, к дому.
Я вылезла, закурила. Надо подышать напоследок. Отметить окончание этого фарса. Я поеду с ней в больницу, неплохо, а? У нее что, нет родственников, друзей? Ведерникова сирота?
Он появился, наконец, с сумками наперевес. Ничего, поживет нормальной жизнью нормального человека. У него сегодня многое в первый раз. Вернее, в первый раз – это у меня. У него – ремейк прошлой жизни. А я, сыграв роль в чужой пьесе, возвращаюсь в свою.
Он загрузил мои сумки в вертолет. Винт завертелся, поднимая пыль.
– Ну что, давай прощаться?
Мы стояли друг напротив друга. Он не сделал попытки меня поцеловать, так, приобнял.
– Ну все, садись! Надо лететь.
– Послушай… Скажи мне только…
– Что, девочка?
– Ты здесь с Настей живешь? Она здесь все это время жила, да?!
Винт разбрасывал слова по ветру, приходилось кричать.
– Алена, не надо сейчас! Не начинай! Это долго объяснять!
– А не надо объяснять! Я вижу все!
– Что?!
– Я все видела! Я видела тебя с ней!
Мы уже орали друг на друга.
– Девочка моя, я только одно сейчас могу сказать! Мы с Настей – не то что ты думаешь!
– Что?!
– Мы друзья! Понимаешь? Меня другая женщина интересует! Ты уже должна была понять это! Все, нет времени! Садись!
– Что?!
– Больше времени нет на лирику! Алена, садись! Садись, я сказал!
И он впихнул меня внутрь.
Надо же, еще один друг-женщина! Редкое умение дружить. Я никогда не умела так дружить с мужчинами.
Пилот показал, что надо надеть наушники. В наушниках ничего не было слышно. Настя молчала.
Мы медленно начали подниматься. Покачивались над землей. Он стоял внизу, поодаль, в темноте был виден только силуэт. Он на земле, я в небе. Мы оторвались друг от друга, ниточка порвалась. Потом он совсем исчез, стерся, как воспоминание.
Огни, дорога, дома. Черное пятно расползалось под нами – море, и вдоль берега островки света – отели, резиденции? Я читала, что они часто бьются, эти вертолеты. Но в одну воронку не падает дважды. Хотя Настя – не самое лучшее соседство на борту. С транспортом ей не везет.
Я парила, отдаляясь от всего, что было. Хорошего и разного. Но легкости не ощущалось. Наоборот, я чувствовала на себе тяжесть груза, который везла в Москву.
– Алена? Тебя ведь Алена зовут? – услышала я в наушниках голос.
Не среагировала. Пошла она! Настя трясла меня за руку. Я повернула голову. Она показывала на наушники.
– Ты мне? – спросила я и услышала свой голос в ухе через треск и посторонние шумы.
– Я – Настя! Будем знакомы. Будем теперь помогать друг другу!
– А мы уже знакомились! – сказала я. Приходилось говорить на повышенных тонах. А напрягаться не хотелось.
– На вечеринке у Саши вчера, да? Алена, он про клинику для меня говорил?!
– Узнаем потом. Когда долетим!
Я отвернулась к окну.
– Они ничего не понимают, правда, мужики эти? Не понимают, как это катастрофично, когда с лицом что-то происходит! Скажи, у меня ужасное лицо? Отекло, да?! Я в истерике просто! Ты думаешь, это можно исправить?
– Не знаю! Я же не врач!
Настя испуганно посмотрела на меня. Я тут же поправилась.
– Наверняка можно! У нас хирурги есть гениальные! Сделают тебя в лучшем виде! – спрашивается, зачем я ее утешаю.
– Уверена?! А тебе делали операции когда-нибудь?!
– Нет!
– Мне тоже! Я боюсь очень! Ты же знаешь, у меня программа своя, я в эфире работаю!
Мне не хотелось выслушивать этот приступ откровенности на высоте не знаю сколько метров, я бы лучше смотрела на море и думала о своем. Вместо этого кто-то опять требовал, чтобы я напрягала мышцу своего благородства. Я ей подружка, что ли?
Ведерникова схватила меня за руку.
– Алена, я не знаю, что делать! Они все бросили меня – мужики эти! Сашка к Аркаше поехал! Ему, конечно плохо, но он мужик, в конце концов, а я совсем одна!
Не уверена, что Аркадий вообще сейчас понимает, мужик он или нет. На том свете все равно. Черт, что за мысли такие?
– Я просто в истерике! Ты меня не бросишь, да? Ты поедешь со мной в больницу?
О боже! А я не в истерике?!
– Настя, все будет хорошо! Успокойся! Я не брошу тебя! Если надо будет, поедем вместе! – слова вылетели из меня сами собой. Как я могла ей это обещать? Мама ждет, и я сама хочу побыстрее добраться до дома. Чего я вечно лезу со своим благородством, а потом жалуюсь, что получаю по морде! Мало мне полиции?
Ведерникова благодарно сжала мою руку. В ее глазах теперь появилось что-то человеческое.
– Спасибо тебе! Ты чудо просто. Где тебя Сашка нашел?
– На дороге, – пробормотала я себе под нос.
Мы сели на летном поле.
– Вон он, стоит уже! – проорала мне в ухо Настя, снимая наушники и еще не отрегулировав громкость голоса.
Я увидела самолет, здоровую птицу с пеликаньим клювом метрах в двадцати от нас.
Потянула свой чемодан к двери. Пилот выскочил первым, подхватил наш багаж. На землю я спрыгнула сама. Настя раздумывала, упасть ли ей в распахнутые объятия француза или еще немного пожеманиться. В итоге он схватил ее под мышки и бережно опустил на асфальт. Они обнялись, как добрые друзья. Значит, летает с ним не первый раз – сделала я вывод.
– Votre passeport, s’il vous plait, – человек в форме, символизирующий границу между двумя демократиями, – предсказуемой французской и управляемой русской, преградил мне путь.
Я протянула ему документ, еще хранивший отпечатки пальцев полицейских. Пограничник шлепнул штампик. Вот и весь паспортный контроль.
От самолета к нам уже шли двое, летчик и стюардесса. Я двинулась им навстречу.
– Bienvenue а bord! – приветствовал меня пилот. Я протянула руку.
– Я Светлана, ваш бортпроводник, – представилась хрупкая блондинка. – А это Патрик Клери, второй пилот.
– Алена.
Патрик уже салютовал Насте, нагнулся, приподнимая ее тяжеленные чемоданы.
– Анастасия Андреевна, здравствуйте, рада вас видеть. Позвольте, я помогу, – Светлана мгновенно выхватила из Настиных рук ворох пакетов. – Алена Валерьевна, и ваш чемодан.
– Не стоит, я сама. Не беспокойтесь.
Мне было неловко нагружать хрупкую девушку своим багажом.
– Не торопитесь, осторожнее, Анастасия Андреевна, – Светлана уже вела мою золотую мисс к трапу. Патрик нес ее чемоданы.
Я потащилась следом, проклиная свою безразмерную резиновую доброту, маму с папой, тридцать с лишним лет культивировавших во мне эту гуттаперчевую бесхребетность, и мой чемодан, который упирался всеми своими колесами, не желая ехать вперед и комплексуя перед монстрами с цветочками Louis Vuitton.
У трапа стояла вторая стюардесса. Настя говорила с ней, жестикулировала, та сочувственно кивала головой.
А здорово все-таки лететь вот так, частным рейсом. Хоть шерсти клок с Канторовичевой овцы.
