– Саша… Сашенька…
Я обхватила его за плечи. Зарылась носом в волосы. Я не могла больше это слышать. Я боялась расплакаться.
– Сейчас, Алена. Прости, надо договорить. Зачем говорю, не знаю, но ты еще потерпи…
Он взял мою правую руку и положил на грудь. Накрыл своей и сжал. Левой я гладила его по плечу. Дышала в ухо.
Он чуть-чуть успокоился.
– Ты бы меня видела лет двадцать назад… Студент, шея тонкая, свитер болтается, стипендия сорок рэ. Я счастливый был. У друга на раскладушке спал, когда из общаги выперли за бл…дки. Тогда любовь была. Я в каждую влюблялся, ни одной не пропускал. Бабник был.
Слово «бабник» было старперское. Я не помнила, когда его последний раз слышала. Устаревшее слово. Нет явления, и слово отправляется в утиль.
– Девчонки не давали, а я их стихами, цитатами обволакивал. На гитаре им играл. Денег не было на цветы, гитара у меня была инвестиционным вложением. А теперь не играю. Гитару купил роскошную, но не играю. Я теперь только себе покупаю, больше ничего ни на кого не хочу тратить. Я и тебе ничего сказать не могу, не потому что не хочу…
Я замерла, рука соскользнула с плеча. Вторая оставалась в его плену.
– Я не знаю, что чувствую. Чего я вообще хочу. Только понимаю, что после всего этого не могу, не имею права голову тебе засирать. Понимаешь?
То есть это значит, что он… Что все равно ему? Я так и знала…
Он обернулся ко мне. Его губы, глаза…
– После этого текста я для тебя точно умер. Но я и не нужен тебе, вообще-то. На твоем месте я бы давно послал такого мудака. И ты меня тогда послала, и я пошел, и правильно пошел. Тебе же не нужен такой? Зачем тебе такой, правда? Ты плачешь?
Он не договорил. Я не успела ничего ответить. Его сухие губы, мои… Мои загорелись, когда по ним царапнуло его щетиной. Как быстро растет. Мне всегда нравилась эта щетина – так острее чувствовалось слияние с чужим, мужским… Так острее чувствовалась грань между «я» и «он».
Я не поняла, как это произошло. Он дотянулся с водительского сиденья, перелез или вышел и вошел через дверь… Я даже не запомнила этого момента. На секунду он меня выпустил, а потом я уже лежала, упираясь затылком в мягкий подлокотник, липла голой кожей к кожаным сиденьям – за это их и не люблю. Его глаза надо мной… Грань сохранялась и была острой – между рубашкой и телом, между кожей машины и его. Эта тяжесть сверху, когда не вырвешься и не хочешь никуда вырываться, а хочешь так и лежать раздавленной, пойманной. Покоренной и распятой… Что-то твердое, жесткое… Пряжка ремня. А ремня и не было в тех брюках, они же на резинке.
Когда оставалась еще одна последняя секунда, когда можно было это остановить, я прошептала:
– А презервативы?
Он застыл на мгновение. Выдохнул:
– Молчи. Ради бога…
Вдавил мою голову в подлокотник. И больше ничего нельзя было сказать и сделать. Больше ничего не надо было делать. Само собой… Так просто. Просто дышать в такт. Ветер с моря забирался в машину и на секунду, когда возникало пространство между мной и им, между мной и кожей сиденья, я ощущала прохладу. Потом снова горячо. Холодно. Горячо… Очень горячо. Потом я уже не различала ни низ, ни верх, ни ветер, ни грань, где кончаюсь я и начинается он. Все слилось в одно… Лицо горело, распаленное его прикосновениями. Везде, где он прикасался, оставался след… Чертил свои борозды на мне, по мне, внутри меня… Пусть. Все равно, что дальше, пусть сейчас так. А я запомню. Каждое движение, почти до боли, до самой внутриутробной черты, за которой больше ничего нет, до самого конца… До алой глубины, где начинается все… Смыкается, раскрывается, взрывается и горит…
– Как же с тобой хорошо! – прошептал он. – У меня такого не было с семнадцати лет. – И, не дожидаясь моего ответа, быстро поднялся, хлопнул дверью, сел за руль, завел машину. Мы поехали.
А я осталась лежать на мокрой коже позади него. И смотрела в окно, в черный бархатный мрак…
В свой номер я вошла через сутки, даже больше. Очень странная картинка – комната хранила отпечаток моего состояния, каким оно было, когда я собиралась в Монте-Карло. А теперь сюда вошел совершенно другой человек.
Саша сразу рухнул в кресло.
– Аленка, у нас не больше часа. Помочь?
– Сиди, мне самой быстрее! – ответила я.
Вещи, не узнававшие хозяйку, прятались по углам, не хотели собираться. Или стеснялись постороннего. Я пыталась загладить эту неловкость – между гостем и изнанкой моего гардероба, который застали врасплох.
Странно, только что ты и он – это одно и то же, а после того, как все кончилось, нас снова отбрасывает друг от друга на расстояние. Он тоже дистанцировался, спросил:
– И мы сюда тебя поселили?
– Как видишь. Но тут бассейн отличный.
– А я в «Хилтон» тебе приглашение присылал.
– Какое приглашение?
– На день рождения.
– А… Да? – Я и забыла о нем.
– А я все думал, почему ты не приехала, звонил тебе…
– Вот потому.
Значит, это он звонил! А тот номер – его французский мобильный.
– Понял, исправлюсь. Слушай, а выпить есть?
Вино в этой комнате закончилось еще позавчера.
– Нет, пусто.
– Так давай закажем!
– Тут нет рум-сервиса. Не «Хилтон».
– Ладно, не добивай. Слушай, что ты копаешься? Давай мне задание!
– Какое тебе задание дать? Трусы мои складывать?
– А что? Мне нравится. Я могу.
Мне зато не нравилось. Потому что были там трусы, которые не стоило доверять его глазу. Никакого гламура, зато удобные. Ненавижу синтетические бл…дские кружева, которые впиваются всюду. Но хорошо, что вчера я надела компромиссный вариант – шелковые, которые меня и спасли.
Разговор о трусах как-то разрядил напряженность. Он встал посреди комнаты, оглядывая поле битвы с пакетами, мешками и тряпками.
– Ладно, трусы можешь себе оставить, но такое простое дело, как сборы, мне можно доверить. Я же путешественник с дипломом. Чемодан собираю за десять минут. Ты иди в душ, а мне скажи, что складывать.
Я остановилась в замешательстве.
– Алена, давай, не стесняйся! Теперь уже поздно стесняться. А то сейчас вообще никуда не уедем…
Он двинулся ко мне, поймал…
– Ну что, согласна?
– Да, – сказала я и вывернулась из его рук.
Бросила мешки на кровать, – пусть разбирается.
– Чемодан в шкафу.
– Будет сделано! Время засекай. И дверь в ванну запри, – он хмыкнул.
Я скрылась в ванной. Стояла под душем и думала о том, как все изменилось. Вчера я здесь плакала, а теперь за дверью он складывает мою одежду. И мне кажется это нормальным.
Я вышла, замотанная в полотенце, – на постели был уже полный порядок, он сидел и курил.
– Вот она, наконец-то! Ну, иди-ка сюда, проверяй.
– Спасибо, ты гений.
– Одиннадцать минут. Я засекал.
Кроме моих склянок в ванной, все было собрано. Осталось только переодеться и уйти отсюда навсегда. Мне вдруг стало жаль покидать эту комнату и, вообще, что все кончилось. Я села на кровать рядом с ним.
– Что-то не так?
– Да нет, все нормально. Просто уезжать почему-то не хочется. Вчера еще мечтала покинуть эту страну, а сейчас – грустно.
Он посмотрел на меня. Толкнул плечом.
– Провоцируешь?
– В смысле?
– В прямом, – сказал он и потянул за край полотенца.
Опрокинул меня навзничь, головой я уперлась во что-то жесткое. Ручка чемодана.
Сквозь сердцебиение я расслышала телефон. Мой телефон.
Я дотянулась рукой до сумки. Его голова на моем животе…
– Не подходи, – прошептал он.
Мама. Я совсем забыла!
– Аленушка! Дочка! Ты где? Ты слышишь меня?
– Да, да, мама, это я! Все в порядке, я тебя слышу.
– Что там у тебя происходит? Почему ты не звонишь матери? Что случилось? Ты в аэропорту?!
Он приподнялся на локтях и смотрел на меня. Мама была последним человеком, с которым удобно разговаривать в такой позе.
– Все в порядке, мам. Небольшие проблемы были с самолетами. Рейсы перегружены. Много русских во Франции.
– Алена, тут у нас новости, там русских арестовывают, гонения. Срочно домой!
– Мама, вылечу сегодня, – я посмотрела на Сашу.
– Скажи, утром, часов в 8. Может, раньше, не знаю пока, – шепнул он.
– Мам, днем уже в Москве буду, не волнуйся.
– Твой отец, конечно, не беспокоится, а мать с ума сходит! Я уже все передумала – что ты в аварию попала, что, не дай бог, арестовали на тусовках ваших гламурных…
Мама из десяти возможных выбила десять. Точно в цель.
– Мам, все в порядке уже, не волнуйся. Не могу больше говорить, неудобно. Люди рядом.
– Совсем рядом! – сказал он громко.
– Ты с кем там разговариваешь? Алена, ты с кем-то познакомилась? Аленушка, будь осторожна, потому что сейчас очень опасно во Франции! Много аферистов везде, подумают, что ты «новая русская»…
– Хорошо, мам. Пока, мам. Скоро буду.
Она еще что-то говорила, но я нажала кнопку. Иначе ее не остановить.
– Я забыла ей перезвонить. Представляешь, она думала, что я в аварию попала.
