Да — закручинился Жуков — я вижу, что ты не прост — это почтивсе, что я умею — признался Сисин Жукову — у тебя дар Шерлока Холмса — недоверчиво заметил Жуков — склонность к дедукции — не убедил! — подытожил он — Сисин пожал плечами — они шли по аллее белых акаций — приведи другой пример! — дурачился Жуков — да отстань ты от меня! — отмахнулся Сисин — сазан! сазан! — дразнился Жуков — хочу рыбки покушать! мы, патриоты, любим покушать рыбку! — он захохотал прямо Сисину в рот — Евгений Романович беспокойно отстранился — они шли по аллее белых акаций — у тебя что, племянник пропал без вести? — полувопросительно сказал Сисин — да! а что? — встрепенулся Жуков — где пропал-то? не в Гвинее? — в Гвинее — морячок? — ну да, Стёпик — насторожился Жуков — откуда ты знаешь? — Сисин пожал плечами — поминай племянника за упокой — сказал он ласковым голосом — акулы Стёпика съели — Жуков смотрел на него, как ошпаренный — с вами, наверное, иначе нельзя — пробормотал Сисин, страдая от одиночества.
А ведь я тоже шпион — шепнул он американской разведчице — застеснявшись — я засмущался и сказал: ты знаешь, я тоже лазутчик — только вот — Воркута подскочила на месте в своем тесненьком авто — она думала, он наклонился, чтобы шепнуть: marry me — ну, какой ты шпион! — со вздохом сказала она — ведьма Элла Борисовна правильно поняла угрозу, исходящую от него — или он — или все остальные — ей нужно было бы дать орден «Почетного легиона» — или что там дают в ООН? — она угадала, что он разжижаетфирн — она решилась на героический акт его истребления — простая, маленькая служащая ООН, обеспокоенная — Рыжий Крокодил — ой! — как она жрала в Германии! — восторгался Сисин — ты бы только видел, как жрала эта томная дура — решившая про себя, что она покорительница бомонда — равноапостольскаяпосредством интимных знакомств — как модно стриженный Крокодил шикарно говорила «мы» жирными губами за ужином — поданным в номер — он ел, давясь от сытости омара — мы! — не случайно изверилась бедная Ирма — устала неврастеничка — но согласись — не выдержал Жуков — что ты это специально — с пленочкой — а? — Сисин блеснул глазами — это они! — я много думал, как избавиться от Ирмы — гуляя по берегу Черного моря, я думал, что развод обрастет хлопотами, дележом, беспокойством — я думал о чудесном избавлении — они подсунули Ирме кассету — я хотел ее стереть на следующее утро — я колебался — спрятал — они подсунули — он соскочил с поезда — пошел по дороге — к солнцу — он не сказал ни да, ни нет — соскочил с поезда — в Сан-Себастьяне стояло уже, по русским понятиям, лето — он снял обувь — босыми ногами — пошлепал по конче— небесный детектив.
И тут понял главное: — если не любовь, то тогда всё — пиздец! — ее глаза горели хулиганством — она разъедала мужчин, как ржавчина — Сисин, а ты сам-то когда-нибудь кому-нибудь сосал? — с интонациями замятинской «Пещеры», давным-давно услышанной Сисиным по «голосам» — запавшей ему в душу в задушевной антисоветской транскрипции — Сисин вяло отнекивался — расскажи, Сисин — эгоистка! — он стал героем клипа для ее кончания — в их постотношениях, избавившись от обузы неосуществленной, невозможной, едва ли радостной перспективы — теперь Сисин был низведен до нежных встреч, разжалован (в свою очередь) в нежные рядовые — он то сожалел, то радовался — не в силах понять — зачем он не сделал того, что, казалось бы, было возможно — а она сидела, подвыпив, как дама с собачкой — но тогда, когда сильно запахло любовью— или, вернее, Сисин достиг такого состояния, что стеснялся проронить это слово — перед признанием мы стали на время косноязычными — стало быть, дело было нешуточным — он дезертировал — однажды, еще в отношениях, встретив на «Пушкинской» на эскалаторе — она пробежала мимо — Евгений Романович не бросился вслед, пораженный ее некрасивостью — в конце концов запутался, не знал, кого винить — они же, каждая по-своему, винили его в нулевой степени чувств — находя его то жестоким, то бесчувственным, то монстром, то просто говном — ты — говно, Сисин, говорила ему Манька — you are a shit — вторила Сара — выходило, что он глобальное, всемирное говно — он Маньку сильно замучил, но не хотел отстать — она барахталась отчаянно — он пальцем не пошевелил — потом, в постотношениях, она помягчала, повзрослев, в ней появился налет цинизма — которому Сисин не обрадовался — в ней был маленький красный уголок блядства — умозрительного блядства московской интеллектуалки, читающей «Вехи» в час «пик» в метро — извините, вы на следующей? — так вежливо-вежливо — но не толькоумозрительного — подарочки она любила на манер проституток из модернистских романов — она выклянчивала их, намекая на жмотство, жлобство — сердилась и дулась — она разыгрывала драму своей тайны — ты ничего обо мне, в сущности, не знаешь — ты меня так мало знаешь — но Сисин знал: то бабская риторика — так говорят они все — западные — не западные — у них у всех в душе неразгаданная тайна — и неужели, думал Сисин, только раз с ним приключилось настоящее, по молодости лет — и Ирма даже пискнулаот счастья — впрочем, подумал он, спасибо Маньке и за то, что научила мыть лицо перед сном — и цветочки — клянчила она — Сисин дергался, зная ее тайну: в ней ум, но таланта в ней нет — а ты хочешь всего, дорогой? — он хотел всего — тогда она выучила его, как попугая, называть ее уникальной — за это раздавались постельные премии — всегда плохо сосала, но смачно лизала — она гнула свою линию — всегда немножко подтекала — она хорошо, подробно вылизывала жопу — меня удивило, Аполлон — призналась она мне потом — ко мне она относилась всегда слегка насмешливо и свысока — она не очень, кажется, любила, что я делал, и это меня уязвляло — Сисин был недосягаем для меня в ее глазах — ее принадлежность к Сисину была ей лестна — меня удивило, какон сказал — как гениально сказал: — между нами нет менструации — я открыла рот и сдалась — теперь она принижала Сисина — что на самом деле творилось в ее душе? — они были родственники — так утверждал сам Сисин — да ну, хмыкнул Сисин, слова-то какие — душа! — он вдруг резко захохотал — чтобы немножко отомстить ему, она утратила в него веру — в этом была своя логика: отвалить от живого трупа — однажды, напившись, она сказала: можно ли любить двоих сразу? — вот здесь была уже маленькая драма психологии — в ресторане, спросив, любит ли он ее — и Сисин покорно и с чувством ответивший — да — это «да» обещало продолжение, о котором он не мечтал — слова не проходят без оговорок, которые нуждаются в дополнениях — так создается особый текст со скобками в скобках, со сносками в сносках — грустный текст fin du siecle [88]— который вступает с рынком в особые игры — она потупилась и сказала нет — Сисин, думающий, что через нее просто плохо проходит — да — стал давить — но Маня сопротивлялась — поехали к нему — он уже ликовал — тогда она ему заявила, что любит — за столом на кухне — но другого — Сисин (уверенный в том, что, кроме него, больше некого, не полагается) не только охуел, но даже почувствовал себя плохо, в груди загорелось что-то — каким-то щемящим поджариванием — но дальше логика ее поведения была не совсем логичной — ей захотелось его помыть — отправила в ванную — Сисин, стесняясь своего живота — колониальное яйцо, по определению знакомой француженки — залез в ванну, сильно напившийся по поводу всего— она тоже довольно поддатая — но никогда на его памяти не блевавшая (только икавшая и глотавшая, сидя на кровати) — без особого энтузиазма помыла ему шею-руки, но зато очень обрадовалась хую — она действительно хорошо относилась к нему — родной бегемот! — бегемотне откликнулся вовсе — она этому почему-то скорее обрадовалась — найдя в этом знак своего превосходства — сколько тут было игры, сколько чувства? — какой процент того и другого? — Сисина это заинтересовало — даже лизание не помогло — седые яйца, золотые зубы, отвислый живот — все это было противно — зубы он затем поменял за границей — но тот, Ломоносов, любитель сладких кошечек — Сисин хмуро и неделикатно сказал, что Ломоносов не умен — даже хуже того — он поверхностный завоеватель — то есть просто взял и попер — что он хотел на самом деле?
Схема ее сознания — вот: она ни хрена не смыслит в метафизике, тупа по этому делу — она играет в остранение — делает вид, что не понимает, где и как живет — это дает ей сильную позицию над схваткой, когда все чего-то хотят и собачатся — зачем я пишу гадости? — зачем я обсираю свою жизнь? — она презирает всякую там политику — и ждет, когда она понравится — она нравится женщинам, потому что она мила — но она врет, потому что она нравится тем, кто ей не нравится, и она, сука, пользуется ими — с мужиками она играет более провокационно — она ждет, когда она им понравится — а затем — ты ее любишь? — Евгений Романович редко о ком размышлял так подробно и неумно — давай лучше про Америку — нет, стой! — мы с нимитоже говорили о ней — я просил большую зону свободной воли, иначе не разобрать, где я, а где предопределение — то есть наш договор поначалу строился на таких основаниях — они мне задавали тему — охотно подозреваю, что поначалу я не был их единственным консультантом — ты ей сказал об этом? — интервью — самый необязательный из жанров, и я отрекусь — ты можешь врать, сказал я — на хуя мне врать, удивился Сисин — что же они от тебя хотели? — моего мнения — очень просто — что я думаю о том, о сем — я говорю: я маленький человек — тогда мне шлют приглашение в Кремль — я покупаю темный двубортный костюм — новый галстук — яростно чищу ботинки — всплывает обед у двух президентов — и, перегруженный сервизом и говном, обед идет ко дну — подводный беспокойный пир с умеренным разливом «Шабли» — пузырится — трещит по швам — предсмертный Сахаров в маразме — маршал Язов с немыслимо крупными звездами — холеный русский барин Лигачев — парад в вечерних аквалангах — напичканный электроникой Валентин моргает — мигает — подмигивает мне — я говорю ему: стойте, где я и где вы — разграничим — почему ты думаешь о верхе, а не о низе, в конце концов, по их меркам, ты скорее достоин низа? — а это одно и то же, заметил Евгений Романович — игра в одни ворота — старая еретическая мысль — ты что-нибудь от них выведал? — не слишком — а если, извини меня, это плод твоей фантазии? — может, ты переутомился и — глюки? — а? — ты сам-то не глюк? — нахмурился Евгений Романович — видишь, ты нахмурился — психушка не проходит даром — она за углом — это было бы хорошо, вздохнул он, несколько, впрочем, фальшиво — нравится быть избранником? — сынком? — вот слушай: ониговорят: давайте свернем историю, как пыльный ковер — и на свалку — начнем все сначала — ты убежденный сумасшедший, сказал я ему — мне не нравится историческое движение России к нормальности, сказал я им— нормальность и Россия несовместны — и не считайте это какой-либо формой ностальгии! — с чего ты взял, что она нормальна? — в России важен вектор, не результат — о Господи, это уж мне скорее решать, не тебе! — идиот, я смотрю на нее издалека — это умеет делать всякий параремесленник — чего ты хочешь в качестве доказательства? — у тебя не получится — почему? — ты играешь против их воли — я сам по себе воля! — Жуков остановился и тихо молвил свое, сокровенное, выстраданное: помоги России — ну ее на хуй! — помоги России! — ей ничто не поможет — помоги, Жень, России! — она прославит тебя как героя — наставим тебе по скверам памятников, будем славить и петь аллилуйю! прошу, помоги! — Жуков упал перед другом на колени — прямо посреди аллеи белых акаций — с мокрыми глазами — без меня обойдетесь! — озлобился Сисин — немцы помогут!!! — я бездарный — загоготал — сынишка! а ты тожехорош! — в конце аллеи мелькнули походные люди с неподъемными рюкзаками — встань! — засмеют! — Сисин принялся поднимать Жукова — оглядываясь на туристов — пишешь ты, брат, тухло — ворчал Сисин, возясь с Жуковым, который отсутствовал в мыслительной прострации — впрочем, это адекватно — очень — детектив — фантазм — эротика — балдеж — тухлая проза! — ничего не ответил Жуков — медленно поднялся с колен — извини — сказал Сисин, беспокойно заглядывая другу в глаза — извини меня, Аполлон!
