— Но ему нужны деньги. — Элфрида замолчала, мысленно подбирая слова. — Выслушай меня, Оскар. Если я продам мою маленькую картину, моего Дэвида Уилки, сколько за него можно получить?
— Это твое сокровище.
— Нет, это моя страховка. И, быть может, как раз сейчас пришло время реализовать ее.
— Но она твоя, а не моя.
— Мы вместе, Оскар. И оба слишком стары, чтобы вести дискуссию о таких мелочах.
— Семьдесят пять тысяч — не мелочь. Это очень много денег.
— Если картина стоит столько, значит, мы должны ее продать. А если мы не получим за нее семидесяти пяти тысяч, то возьмем ссуду. В этом есть смысл. Ради чего хранить какую-то маленькую картинку, если можно купить себе спокойную жизнь? У тебя будет этот дом. Ты будешь жить в нем до конца твоих дней. Тебе ведь этого хочется, разве нет? Тебе хочется остаться тут навсегда? Я даже подумать не могу, что этот дивный дом перейдет другим людям. Я хочу, чтобы он был твоим. Я хочу, чтобы ты был здесь.
Молчание длилось долго, Оскар не произнес ни слова. Потом он потянулся к ней и взял ее за руку. Пальцы у него были теплые, и Элфрида придвинулась к нему поближе.
— Ты чудеснейший человек, — сказал он.
— Спи.
— Ты самый добрый человек на свете.
— Мы поговорим об этом утром, — сказала она ему.
20 декабря.
Сейчас утро, половина девятого, и я пишу дневник. Надо было бы вчера вечером, но так устала, что приняла ванну и пошла спать, а сегодня поднялась рано, чтобы все записать, пока не забыла.
Вчера было здорово. К Кеннеди мы пошли пешком, потому что Оскар не захотел ехать в автомобиле в такой снегопад. Раньше я только на открытках видела столько снега. Мы выбрали самый короткий путь и дошли быстро. Отец Рори, Питер Кеннеди, — священник, и у них большой старый дом, вроде нашего, но полностью меблированный и забитый множеством вещей.
Кэрри с нами не пошла из-за простуды. Когда мы появились, все уже были в сборе. Нас познакомили. Миссис Кеннеди зовут Табита, она очень милая, молодо выглядит и вообще необыкновенная. Рори сказал, что она преподает живопись в школе. Взрослые остались в гостиной, а мы пошли в кухню. Здесь уже сидели три мальчика, школьные друзья Рори, и Клодэг, сестра Рори, ей двенадцать лет, она тощая, живая, с ярко-голубыми глазами и светлыми косичками. Мы сидели, пили кока-колу, и Клодэг вовсю кокетничала. Стол был накрыт, мы съели салаты, гору макарон с сыром, пили чай с бутербродами, а потом ели шоколадный кекс с фруктами и мороженое. Когда покончили с едой, пошли в школу, это примерно в полумиле от дома. Школа старая, но вокруг нее много новых построек, в том числе гимнастический зал. Тут его называют актовым залом, но он и гимнастический тоже. В школе мы застали много детей всех возрастов — от семи лет до совсем взрослых. Директора школы зовут Макинтош Макинтош, за глаза все называют его «Плащ», и он, спорю, об этом знает. Он очень молодой и симпатичный. В одном конце зала сцена и на ней оркестр — аккордеонист, барабанщик и скрипач. Стоял ужасный шум, все бесились как черти, а потом мистер Макинтош, совсем не повышая голоса, сказал, чтобы мы успокоились, и сразу наступила тишина. Он сказал, что пора начинать, и мы приготовились плясать «Обдери иву», такой быстрый шотландский танец, совсем не трудный для малышей и таких, как я, которые только учатся.
Рори и те мальчики, которые пришли с нами, помогли нам построиться в ряд. Тут не важно, кто твой партнер. Мальчики, если хотят, могут танцевать с мальчиками, девочки с девочками, по-моему, это правильно. Два мальчика захотели танцевать с Клодэг, а Рори сказал, что будет танцевать со мной. Мы стояли в глубине, и я не могла толком все разглядеть. Музыка была веселая, барабан отбивал такой заводной ритм, что было просто не устоять на месте. Танец совсем несложный, надо только кружиться и кружиться или со своим партнером, или с кем-нибудь другим, двигаясь в конец ряда, а потом обратно. То тебя подхватит какой-нибудь верзила и помчит так, что ты чуть не падаешь, а то совсем малыш, и тут уж надо быть осторожной, чтобы не сбить его с ног.
К концу мы вес разгорячились, запыхались и стали пить лимонад, а потом снова пошли танцевать.
Еще мы танцевали шотландскую кадриль, но нас оказалось шестнадцать человек, что несколько усложнило дело. Затем начался ужасно забавный танец — становишься в пару с одним мальчиком, а потом кружишься с другим. А еще танцевали «Лихой белый сержант» — тут надо было двигаться по кругу тройками и навстречу друг другу, и в конце все друг с другом встречаются. Потом начался еще один танец, но Рори сказал, что он совершенно дурацкий, и мы пошли пить лимонад. Я не все время танцевала с Рори, много других мальчиков подходили и приглашали меня, и все держались очень дружелюбно, хотя я не знала даже, как их зовут. Почти все были в джинсах и поношенных свитерах, а некоторые мальчики — в национальных шотландских юбках с рубашками или твидовыми жилетами.
Время летело быстро, и хоть было жарко и душно, но, как только снова начиналась музыка, нельзя было устоять на месте, просто удивительно.
К десяти часам все закончилось, но никто не хотел расходиться по домам. Потом оркестр ушел, делать было нечего, и мы пошли в раздевалку, нашли свои вещи и оделись. Клодэг и другие ребята пошли домой к Кеннеди. У одного из мальчиков были санки, и ребята по очереди везли друг друга вверх на холм. Рори пошел со мной к нам домой. Было так красиво, падал мягкий снег и окутывал все вокруг.
Кэрри сказала, что Рори можно пригласить домой выпить пива, я так и сделала. Вот уж не ожидала! Все сидели на кухне и ужинали, в том числе Кэрри и какой-то незнакомец. Выяснилось, что его зовут Сэм Ховард, он собирается здесь жить и запускать шерстяную фабрику в Бакли. Очень симпатичный и, по-моему, по возрасту как раз подходит Кэрри. Я сначала подумала, что это ее старый знакомый, но оказалось, что он попал в снегопад, не смог вернуться в Инвернесс и ему пришлось остаться у нас ночевать. На улице у ворот мы видели шикарный «лендровер», но не сообразили, в чем дело.
Мы с Рори выпили горячего шоколада с печеньем, а потом Рори пошел домой. Он сказал, что принесет мне телевизор. Правда, не очень-то он мне и нужен — здесь так много всего происходит, что, думаю, у меня не будет времени его смотреть. Самое замечательное, что и дальше будет так же. Раньше со мной ничего подобного не было. В Лондоне тоже случались развлечения, но не успеешь оглянуться, как все кончается, а здесь каждый день что-то новое, неожиданное.
А теперь надо одеваться и спускаться вниз завтракать. Очень аппетитно пахнет беконом.
Как всегда, Элфрида первая спустилась вниз. На лестничной площадке она остановилась, раздвинула занавеси (роскошные, хоть и чуточку потертые, приобретенные на рынке в Бакли) и взглянула в окно: какой будет день? Вообще-то была еще ночь, потому что еще не рассвело, но снег прекратился. В свете уличного фонаря смутно виднелся сад, но словно это был не тот сад, изменились все очертания и формы. Кусты и деревья склонились под тяжестью снега, купы кустарников будто надели белые шапки — все выглядело странным, неузнаваемым. И было очень тихо и спокойно.
Она спустилась вниз, в кухню. Горацио, судя по всему, начал оживать. Он выбрался из корзины и, виляя хвостом, подошел поприветствовать ее. Элфрида открыла заднюю дверь, и пес вышел в сад. Когда он вернулся, морда его выражала возмущение. Он никак не ожидал, что придется намочить лапы, да еще ему, такому больному. И вернулся в свою корзину мрачный.
Элфрида занялась завтраком: накрыла на стол, сварила кофе, достала из холодильника бекон. Это был последний кусок, пора было пополнить запасы. Надо было подумать и о рождественском угощении: она долго откладывала это дело, но теперь осталось совсем мало времени. А вдруг магазины опустеют и невозможно будет купить даже сладкий пирог? Элфрида нашла старый конверт и ручку и, поджаривая бекон, начала составлять примерный список покупок. Она написала «бекон», потом «мандарины» и решила, пока не выпьет чашку кофе, ничего больше не записывать.
Она и пила ее, когда дверь отворилась и в кухню вошел Сэм. Элфрида была в клетчатых брюках и темно-синем свитере с белым узором в виде овцы, пасущейся на травке, а Сэм все в том же костюме, поскольку больше надеть ему было нечего. Это сразу бросилось Элфриде в глаза.
— Могу одолжить вам свитер, — сказала она.
— Да, я выгляжу ужасно глупо. Одет как на парад.
— Выглядите вы замечательно. Как спали?
— С большим комфортом. Помню, такие кровати были в спальне моей матушки.
— Я уже поджарила бекон.
— А я почуял его аромат еще наверху.
