Парни в изумлении переглянулись. Обед в монастыре таил в себе неизвестность, но сшибающая тарелки великанша была последним, что они ожидали увидеть. Алан вытащил записную книжку и принялся энергично строчить.
Из часовни донёсся звук колокола, и чуть позже мы услышали шаги монахинь. Сестра Джулианна бодро вошла в кухню, маленькая, толстенькая, по-матерински заботливая. Глядя на ребят с истинной симпатией, она протянула им обе руки.
– Я так много о вас слышала, и это настоящий праздник для всех нас, что сегодня вы здесь. Миссис Би приготовила ростбиф, йоркширский пудинг и яблочный пирог. Что скажете, вам это по вкусу?
Три дерзких, искушённых в жизни парня ответили ей, словно маленькие мальчики, получающие сласти от любимой тётушки.
Мы вошли в трапезную. После молитвы, во время которой парни изумлённо переглядывались, бормоча неловкое «Аминь», мы сели за большой квадратный стол, и миссис Би вкатила обеденную тележку. Сестра Джулианна, как обычно, прислуживала нам, а Трикси подавала тарелки.
Алан был возмутительно красив: идеально правильные черты лица, чистая кожа, тёмные вьющиеся волосы и мягкий взгляд тёмных глаз, окаймлённых ресницами, за которые любая девушка была бы готова убить. Я встречалась с ним пару раз и заметила, что, хоть девушки и вились вокруг него роем, пытаясь заполучить взгляд этих ярких глаз, сам он относился к ним как к приятным, но мало значащим для него игрушкам. Он считал себя «лидером мнений». Вместе со степенью по философии в Кембридже Алан получил и готовое представление о жизни, которое, впрочем, было заимствовано им у других и по большей части не пропущено через самого себя. Проблемам и потрясениям, случающимся с большинством из нас, ещё только предстояло пошатнуть его чувство превосходства. Он был весьма высокого мнения о своих интеллектуальных способностях, которые, как я убедилась, и впрямь были на уровне, но не выдающимися.
Алан положил блокнот и карандаш рядом с собой на обеденный стол, что было весьма невежливо, но молодой журналист не утруждал себя соблюдением приличий: он был на работе, а не просто на званом обеде. Его посадили рядом с сестрой Моникой Джоан, чему он явно не обрадовался, вероятно, считая её слишком старой, чтобы представлять интерес для его читателей. Ему хотелось сидеть с сестрой Бернадетт и говорить о влиянии новой Национальной службы здравоохранения на медицину старой школы. Впрочем, он был не из тех, кто отступается от своих целей, поэтому обратился к сестре Бернадетт через стол:
– Будучи слугами Божьими, теперь, когда государство приняло вашу акушерскую службу, видите ли вы себя слугами государства?
Он тщательно всё спланировал, желая написать в своей статье о бесполезности религии – это бы заинтересовало его редактора.
Сестра Бернадетт, с предвкушением созерцавшая свой йоркширский пудинг, не была готова к такому вопросу. И в те десять секунд, что потребовались ей, чтобы придумать подходящий ответ, к юноше обратилась сестра Моника Джоан:
– В ничтожном компасе нашего разума развязана Серебряная Пуповина. Государство – слуга Духа. Слуга мудрее органического процесса роста, дифференцируемого истиной из первоисточника. Видите ли, вы свою роль в качестве одного из сорока двух Консультантов Мертвых?
– Что?
Алан перестал есть и застыл с открытым ртом и поднятой вилкой.
– Э-эм, это… в смысле… простите?
– Пожалуйста, не машите на меня вилкой, молодой человек. Опустите прибор, – резко сказала сестра, властно смерив его взглядом. – Мы говорили о роли свободного духа, выпущенного слиянием нескольких центров, пока вы так грубо не ткнули мне вилкой в ухо. Но что мне до этого? Отпустите нас с Богом и примите неприемлемое. Это одинокая прогулка в прибежище разума. Есть ещё жареная картошка? Ту, что помягче, пожалуйста, и побольше лукового соуса, если вас не затруднит.
Она передала свою тарелку, искоса глядя на Алана с определённой долей неприязни, Однако она была готова продолжить разговор.
– Расцениваете ли вы вашу роль как новую форму святости, не имевшую прецедента, или же как эквивалент апокалипсиса мироздания, столь же беспрецедентный? – вежливо осведомилась она.
Весь стол уставился на Алана, силившегося подобрать слова. Я тихо упивалась происходящим. Это было лучше, чем я ожидала.
– По правде сказать, не знаю. Я об этом не думал.
– О, так подумайте же. Молодой человек вашего гения непременно должен учитывать воздействие своей мысли как проявления энергии, выделяющейся в результате деятельности нескольких ваших центров. Ваша мысль – горизонтальная вибрация, централизация положительной и отрицательной полярности. Не могу поверить, что вы не размышляли о ваших мыслях. Это долг каждого великого человека – задумываться о превосходстве интеллекта или, выражаясь проще, аудиального воздействия божественного сознания в рамках фрагментации. Вы согласны?
Майк брызнул слюной, и Синтия тихонько толкнула его в бок. Трикси чуть не подавилась и закашлялась так, что горох градом посыпался у неё изо рта на стол. Мы с Джимми смотрели друг на друга с тайным восторгом. У бедного Алана, заметившего, что все глаза направлены на него, хватило такта покраснеть.
Сестра Моника Джоан пробормотала будто бы про себя, но так, чтобы услышали все остальные:
– Как мило. Достаточно взрослый, что обо всём этом знать, и достаточно молодой, чтобы краснеть. Совершенно очаровательно.
Изящно устранив таким образом Алана, она переключилась на картошку.
Сестра Джулиана беспечально обвела взглядом стол:
– Кто хочет ещё ростбифа? И уверена, у миссис Би в духовке ещё остался йоркширский пудинг. Майк, вы выглядите знатоком в разделывании мяса. Отрежете тем, кто хочет добавки?
Майк взял разделочный нож, эффектным жестом наточил его и накромсал щедрые порции. Миссис Би принесла ещё йоркширских пудингов, с пылу с жару. Ребята прихватили с собой вино, нашлись и бокалы. Мы не привыкли пить вино за обедом в Ноннатус-Хаусе, но сестра Джулиана объявила, что в честь особого случая можно и отступить от правил. Монахини хихикали, как школьницы, потягивая своё вино и бормоча:
– О, какое удовольствие…
– Превосходно!
– Вы должны навестить нас ещё.
Джимми и Майк были в отличной форме. Надо признать, они обладали удивительным обаянием и тактом, так что обед удался на славу. Даже сестра Евангелина расслабилась и смеялась вместе с Джимми; впрочем, смеяться с дорогим Джимми было не трудно. Только Чамми сидела тихо. Она не выглядела несчастной, просто была осторожной, понимая, что в любой момент может опрокинуть бокал с вином или отправить супницу в полёт. Она не решалась присоединяться к общему веселью, но всё время улыбалась и, кажется, по-своему получала удовольствие.
Единственный, кто не выглядел довольным, так это Алан. На самом деле, он казался вконец разъярённым. Сестра Джулианна несколько раз пыталась вовлечь его в разговор, но он не поддерживал его. Девяностолетняя монахиня выставила его дураком, и он не собирался прощать её – никого из них, если уж на то пошло. (Как я потом узнала, он так и не написал статью.)
К моему великому ужасу, Майк рассказал, как они целых три месяца прожили в сушильне медсестринского общежития, карабкаясь туда дважды в день в зимней темноте по шаткой пожарной лестнице. Я уже давно ушла из той больницы, так что не могла быть уволена, но беспокоилась, что 2 сёстры подумают о моих грехах. Впрочем, одного взгляда на лицо сестры Джулианы, немного раскрасневшееся от вина, хватило, чтобы успокоиться. Она посмотрела на меня и рассмеялась:
– Вы сильно рисковали. Помню, как юноша попался в спальне медсестры в Святом Томасе. Девушку немедленно уволили. А жаль – она тоже была хорошей медсестрой. Однако несколько месяцев спустя в кладовке – или в прачечной, уже и не помню, – обнаружилось аж четверо молодых людей, и никто так никогда и не выяснил, кто их привёл. И хорошо: кто знает, скольких медсестёр лишилась бы наша профессия, если бы всех их вычислили. Это случилось незадолго до войны, тогда каждая медсестра ценилась на вес золота.
Прибыл десерт, и сестра Джулиана встала, чтобы прислуживать. И тут с другой стороны стола раздался странный шум – к моему удивлению, это смеялась сестра Евангелина! Да так, что забрызгала слюной всю свою салфетку. Сидящий по соседству Джимми, сама любезность и настоящий джентльмен, похлопал её по спине и протянул стакан воды. Сестра осушила его залпом и всё сидела, промакивая глаза и нос и бормоча сквозь кашель и хихиканье:
– О Боже… Нет, это уже слишком… это переносит меня во времена, когда… ох, я никогда не забуду…
Джимми со всей серьезностью взялся за дело, хлопая сестру по спине, что, казалось, помогало ей, но сбило её покрывало набок.
