Из боковой двери нам навстречу вышел улыбающийся прыщеватый парень явно латиноамериканского происхождения. Всем своим видом изображая готовность выполнить любое, даже самое изощренное желание, он радостно поприветствовал нас и сразу посерьезнел, точно доктор; приготовившийся выслушать жалобы пациента. Алла совершенно онемела от ужаса и стыда, поэтому переговоры пришлось начать мне, безъязыкому.
— Мсье Плюш… — сказал я и пальцами изобразил в воздухе нечто кудряво-меховое. — Дубленка…
— Плюш? — с уважением переспросил хозяин секс-мага. — О'кей!
Он принес из закромов большой мохнатый плед в полиэтиленовой упаковке, а когда плед был любовно разложен на столе, то оказалось, что это синтетическая медвежья шкура, очень похожая на настоящую, но только легкая (он подбросил ее), мягкая (он погладил ее) и на молнии (он застегнул и расстегнул ее)… Кроме того, продавец знаками горячо рекомендовал нам в комплекте со шкурой приобрести звероподобный фаллический вибратор, работающий как от сети, так и на батарейках…
Мы с Аллой бежали до тех пор, пока снова не оказались в том месте, где улица, названия которой я, конечно, не помню, утыкается в бульвар.
— Может быть, твоя жена что-нибудь перепутала? — стараясь не глядеть на меня, спросила Алла.
— Едва ли, — озираясь по сторонам, чтобы не встретиться с ней взглядом, ответил я. — Обычно она ничего не путает. Разве что «лево» и «право»… Такое с ней случается…
Через двести шагов, сделанных в направлении, прямо противоположном предписанному супругой моей непутевой Верой Геннадиевной, мы очутились возле магазинчика с маленькой витриной, в которой на невидимых ниточках висела рыжая замшевая куртка, напоминающая полураздетого Человека-невидимку… Перед дверью, на тротуаре, были выставлены две стойки с рубашками, пиджаками, свитерами, куртками, брюками, явно уже побывавшими в употреблении и сданными сюда незадолго до того момента, когда их смело можно использовать для работ в саду или гараже.
Мы толкнули дверь, раздался звон колокольчика и навстречу нам вышел худой лысый человек с прискорбно большим носом:
— Мсье Плюш? — опасливо спросил я.
— К вашим услугам! — ответил он на чистом русском языке.
— Вам привет от Мананы!
— Благодарю, — безрадостно улыбнулся он и глазами показал на стеклянный шкафчик, где, словно в тесной очереди за дефицитом, спрессовались дубленки и кожаные пальто. — Для дамы?
— Да! — в один голос ответили мы.
Мсье Плюш с равнодушием навек охладевшего мужчины внимательно осмотрел Аллу, задержав бесстрастный взгляд на груди и бедрах, потом шагнул к шкафу, отодвинул стеклянную дверцу и достал восхитительную шоколадную дубленку с пепельно-коричневыми ламовыми воротником, манжетами и опушкой.
— Эта, полагаю, подойдет! — проговорил он и умело помог Алле надеть дубленку. — Тютелька в тютельку!
Мне стало вдруг смешно от этих трогательных словечек, которых в России я не слышал уже лет пятнадцать. Моя покойница бабушка, царствие ей небесное, любила так говорить — тютелька в тютельку… Алла тем временем подошла к зеркалу и, кутая лицо в воротник, несколько раз поворотилась то в одну, то в другую сторону. Дубленка доходила ей почти до щиколоток и сидела великолепно. Имелись, конечно, и недостатки: на спине, ближе к рукаву, обнаружился художественно выполненный шов (сантиметров пятнадцать), плечи были покрыты многочисленными мелкими морщинами, точно рябь на воде, да еще правая пола казалась чуть светлее, чем левая, но для того, чтобы заметить все это, нужно было очень уж всматриваться.
— Здорово! — наконец вымолвила Алла. — Французская?
— Турецкая, — чуть обиженно ответил мсье Плюш. — Без дефектов она стоит три тысячи франков.
— А с дефектами? — спросил я, беря на себя вопрос о цене.
— Триста пятьдесят.
— А Манана говорила — триста! — сам удивляясь своей сквалыжности, возразил я.
— Жизнь дорожает, — вздохнул мсье Плюш. — И потом, Манана покупает оптом…
— Мы тоже возьмем две. Еще одну, точно такую же…
— Во-первых, две это еще не оптом. А во-вторых, точно такой же у меня сейчас нет.
— А что есть? — похолодел я.
— Вот, пожалуйста! — И он достал из стеклянного шкафчика нечто, напоминающее доху закарпатского пастуха.
— Нам это не подойдет! — взмолилась Алла.
— Как угодно…
— Что же делать? — расстроился я.
— Ничего страшного, — успокоил мсье Плюш. — Приходите послезавтра! Я позабочусь.
— А может, поищете сегодня? — попросила огорчившаяся за меня Алла.
— Дорогие мои товарищи, — улыбнулся мсье Плюш. — Под прилавком я искал, когда работал директором комиссионного магазина в Ростове. Только послезавтра.
— Но послезавтра мы улетаем! — объяснила Алла.
— Когда ваш самолет? — В 15.20…
— Приходите в десять, и вы получите свою дубленку. Учитывая неудобства, я сделаю вам скидку 50 франков.
— Точно? — не удержался я.
— Неточные здесь прогорают в неделю! — снова погрустнев, отозвался мсье Плюш.
Умело сложенная, дубленка превратилась в небольшой и довольно легкий сверток. Алла отсчитала свои триста пятьдесят франков, и на ее лбу тут же разгладилась морщинка приобретательства.
— Привет Манане! — провожая нас к выходу, сказал мсье Плюш. — И пусть в следующий раз привезет побольше звездочек. Скажите ей, я возьму по пять франков за штуку…
— Каких звездочек?
— С маленьким кудрявым Лениным. Манана знает. Очень хорошо тут идут, чтоб вы не сомневались…
На улице Алла долго и нежно успокаивала меня, мол, один день ничего не решает, а зато пятьдесят франков на дороге не валяются. Потом, вдруг озаботившись, она стала выспрашивать, не слишком ли бросаются в глаза дефекты ее обновки.
— Совершенно не бросаются, — в свою очередь утешил я. — Представь, что ты купила ее за три тысячи и один раз проехала на метро в час пик…
К Лувру мы возвратились, разумеется, с опозданием: полчаса назад экскурсия должна была кончиться, но у выхода не было никого из наших, кроме Торгонавта. Он, видимо, передумал быть серой музейной мышью и энергично впаривал изумленным туристам стеклянные баночки с икрой… Негры, поблизости торговавшие открытками и буклетами, поглядывали на него с неудовольствием. Заметив нас, Торгонавт крикнул, что если у меня или у Аллы есть с собой икорка на продажу, он с удовольствием поможет нам ее пристроить, не взяв ничего за посредничество.
Наконец, объявилась и наша спецтургруппа. Друг Народов громко возмущался полным отсутствием дисциплины: все разбрелись по Лувру, полностью потеряв ориентацию во времени и пространстве. Но, слава богу, мадам Лану догадалась устроить засаду возле «Гермафродита» и постепенно выловила всю группу.
Нашего отсутствия никто не заметил, и только Диаматыч с пониманием покосился на сверток у меня в руке.
— А сейчас три часа свободного времени, — ообъявил Друг Народов.
— Три часа на разграбление Парижа! — пояснил я. Товарищ Буров неодобрительно выпятил подбородок.
— Через три часа встречаемся у автобуса! — продолжал инструктаж замрукспецтургруппы. — Опоздавшие будут…
— Лишены советского гражданства! — прибавил я. Все засмеялись, а Спецкор показал мне большой палец, мол, растешь, сосед!
— С вами, Гуманков, мы еще поговорим! — грозно предупредил товарищ Буров. — А теперь все свободны. Время пошло!
Как по команде наша спецтургруппа ринулась на штурм Парижа торгового, а мы с Аллой двинулись по улице с праздной неторопливостью людей, которым некуда больше спешить и нечего больше купить. Опускались сумерки. Сквозь витринное стекло маленького магазинчика мы заприметили Торгонавта. Он протянул хозяину китайцу руку, как для поцелуя, а тот, склонясь, внимательно рассматривал перстень с печаткой в виде Медного всадника.
— Костя, остается 50 франков. Давай купим что-нибудь для тебя, — предложила Алла. — Одеколон, например…
— А если этот Плюш-жоржет передумает и захочет 350? — усомнился я.
— Он обещал!
— А если?! И потом я хочу купить жвачку Вике…
— Очень жаль, что ты так мало думаешь о себе! — раздраженно сказала Алла.
Ради праздного любопытства мы зашли в «Тати» — это, как объяснила нам мадам Лану, самые дешевые парижские универмаги, придуманные, между прочим, русским человеком с непустячной фамилией — Татищев. В «Тати» было по-мосторговски людно, шумно и душно, отчего я сразу почувствовал себя по-домашнему. К кассам выстроились длинные горластые очереди. Покупатели с раздувшимися пакетами не могли разойтись в узких проходах между рядами вешалок. Две толстые негритянки совсем по-нашему бранились из-за кофточки, одновременно, за разные рукава, вытянутой из разноцветной кучи дешевого тряпья. Возле груды галстуков, похожей на клубок тропических змей, Пипа Суринамская выбирала обновку для Гегемона Толи, который стоял выпятив грудь и поедая генеральшу глазами.
