— Как не обязывает, — устало возразил Назаров. — Разные концы Москвы. У меня нет времени на это.
— Она к тебе может приезжать, — убеждал я.
— Все равно надо провожать. А машина у меня сейчас в ремонте. Не могу. Скажи что-нибудь. Уехал, мол, в командировку.
— Они подождут.
— Женился.
— Всегда был не женат, а сегодня женился — тоже не подходит.
— Скажи, что скоропостижно скончался.
— Типун тебе на язык, — возмутился я.
— Извини, — сказал Назаров. — Конец месяца. У меня запарка. — И ушел.
Я решил, что придумаю что-нибудь по дороге домой, но отвлекся, не придумал, а ведьма уже поджидала меня.
— Значит, в субботу, в девятнадцать часов, — напомнила она и начала подниматься со скамейки.
— Да-да, — сказал я и кинулся к лифту.
У меня оставались еще одни сутки до субботы. Я достал записную книжку и пошел выписывать по алфавиту. И вдруг выяснилось, что все, кроме Назарова, женаты. Некоторые уже по два раза. И никто вроде уходить от жен не собирался. Тогда я для сравнения выписал незамужних женщин. Их набралось двенадцать, среди них были и совсем молодые, слегка за двадцать, и под тридцать, и слегка за тридцать, тех, кому за сорок, я не выписывал. С замужними женщинами проблем не было. И красивые, и с квартирами, некоторые уже с машинами. Какие возможности для неженатого мужчины! Но все мои приятели были женаты, я тоже, а Назаров жениться не собирался.
Всю пятницу я занимался ремонтом установки и ничего предпринять не успел. Наступила суббота.
У меня был субботний ритуал. Обычно с утра я шел в булочную за французскими батонами, именно с утра, потому что их хватало на первые сорок минут после открытия булочной. Потом я шел в универсам за кефиром, молоком, потом я заходил в хозяйственный и промтоварный магазины. Еще можно было сдать бутылки, и вообще за неделю накапливалось достаточно дел, и я приходил, уходил: все-таки работа у меня в основном малоподвижная, и я знаю по своим знакомым, к чему приводит гиподинамия.
Я с утра распланировал свои передвижения, но вспомнил о Вере Игоревне и понял, что выход мне перекрыт. Я никогда не сидел в тюрьме, даже на гауптвахте в армии, но именно тут я впервые понял, что такое лишиться свободы. Я, конечно, мог выйти, но тогда надо было признаться, что у меня ничего не получилось, правда, у меня еще оставалось несколько часов, и, как говорится, битва не проиграна, пока полководец не отказался победы. Я снова открыл записную книжку, нашел одного знакомого, который, как мне недавно рассказывали, ушел от жены, но у меня был записан только их общий телефон, и я не решился позвонить жене. Куда ушел муж — вопрос, как вы сами понимаете, не самый деликатный. Я пропылесосил всю квартиру, вбил все гвозди, которые собирался вбить уже несколько недель, посмотрел телепередачу «Здоровье», «Музыкальный киоск», прокрутил через соковыжималку несколько килограммов моркови, чего никогда не делал, просмотрел накопившиеся за неделю газеты. Время встречи приближалось, но я так ничего и не придумал. Конечно, я мог отсидеться дома, Вера Игоревна не знает, на каком этаже и в какой квартире я живу, но твердой уверенности, что меня не обнаружат, все-таки не было. Эта ведьма могла знать тех, с кем мы познакомились. В конце концов, выяснить номер квартиры не так уж сложно, если расспросить нескольких жильцов и дать мой словесный портрет.
А мне не хотелось, чтобы жена узнала о моем легкомысленном обещании. Когда до назначенной встречи оставалось минут пятнадцать, я надел куртку, сказал жене, что решил погулять, и спустился на лифте. У подъезда сидели незнакомые мне старухи. Я поколебался.
Я позвонил в их квартиру. Открыла мне невеста. Конечно, я пытался ее представить, когда шел сюда, почему-то мне виделась стройная блондинка в темно-синем платье с белым воротничком — такими я запомнил учительниц, которые меня когда-то учили, — да и вообще мне нравились спортивного вида молодые блондинки, хотя, впрочем, они всем нравятся. Но невеста была в малиновом трикотажном платье и не очень молодая, лет тридцати пяти, не моложе, а как выяснилось впоследствии, даже старше моей жены, и не худенькая, а скорее полноватая, во всяком случае, я сразу отметил едва заметные жировые валики под кушаком чуть ниже талии — от глаз сорокалетнего мужчины уже трудно что-то скрыть, как, впрочем, и сорокалетние женщины все секут, как выражается мой сын. Конечно, она была еще привлекательной, но уже на грани, и еще я тогда подумал, что если она родит и располнеет, то при ее небольшом росте она превратится в бочкообразную женщину, которых у нас почему-то довольно много, впрочем, как и мужчин после сорока. И еще я тогда с удовлетворением, а может быть, даже с гордостью отметил, что моя жена стройна, как и семнадцать лет назад, когда мы с ней поженились, и на нее по-прежнему оглядываются мужчины. Конечно, и у невесты было много привлекательного. Жениться я на ней, конечно, не стал бы, но от романа, пожалуй, не отказался, тем более что она беспечно улыбнулась, когда я сообщил, что Назаров срочно уехал к больной матери в Кимры.
— Катерина, — представилась она и сказала: — Давай к столу.
Сказала так, будто мы с ней всегда были знакомы. Она достала бутылку «Столичной», а это в самый разгар нашей борьбы с алкоголизмом обрадовало даже меня, хотя и пил редко, к сорока годам я, как любой мужчина, который половину жизни провел в командировках, имел уже стойкий гастрит.
Вера Игоревна за столом молчала, демонстрировала свое раздражение, а китайские шампиньоны, и копченый угорь, и говядина с чесноком, и свежие помидоры предназначались явно не для меня.
— Так что, мне не ехать к сестре? — спросила он свою дочь.
— Ехать, — ответила Катерина и посмотрела на мать так, что та тут же встала из-за стола.
— Расскажите о своем друге, — попросила Катерина.
— Инженер, — начал я.
— Сейчас почти все инженеры, — прервала Катерина. — Расскажите о нем так, как вы рассказываете о женщине.
— Рост чуть меньше моего…
— Размер талии? — спросила Катерина.
— Уже без талии…
— Грудь? — спрашивала Катерина.
— Средней ширины.
— Вес?
— Под восемьдесят.
— В общем, не Аполлон, — вздохнула Катерина. — Когда поправится его мама, хотя я предпочитаю сирот, можете зайти к нам! Но я бы предпочла познакомиться с таким, как вы.
— Как это? — не понял я.
— А так. С такими физическими данными, как у вас. Да и с характером таким.
— А какой у меня характер? — спросил я, всегда ведь интересно про себя послушать.
— Мне подходит. С вами легко.
Катерина включила музыку. Магнитофон у нее был советский, среднего очень класса, «Ока».
— Потанцуем, — предложила она. И я пошел с ней танцевать.
И мы стали танцевать, совсем как показывают в кино, когда мужчина и женщина остаются одни. Катерина выключила свет, включила торшер.
— А я сегодня настроилась на безумство, — сказала Катерина.
— В каком смысле? — не понял я.
— В прямом, — ответила Катерина. — Даже мать отправила, и не к сестре, сестры у нее никакой нет, а в свою квартиру У меня отдельная, кооперативная. Очень хочется безумства, — вздохнула Катерина и обняла меня.
— Если очень хочется, — сказал я, — то надо совершать.
И мы совершили это безумство. Я не люблю, когда мной руководит женщина, но Катерина была настойчива, и я, совершив это безумство дважды, как мне казалось, незаметно посмотрел на часы — моя прогулка явно затягивалась.
— Иди домой, — сказала Катерина. — Жене будет трудно объяснить прогулку в три часа двадцать минут. — Она тоже посмотрела на часы.
Я ее поцеловал, как это полагается, когда мужчина и женщина становятся любовниками, вышел во двор, чтобы выветрился запах ее духов, мне даже повезло: сосед по лестничной площадке возился со своим автомобилем, я ему в чем-то помог с радостью, потому что жена знала: я любил возиться со всякими механизмами, а запах бензина и машинного масла перебивает любые духи.
Дома я сказал, что помогал чинить машину; умылся в ванной и лег спать, решив, что на этом мои безумства закончились, в конце концов, я не обязан знакомить перезрелых учительниц со своими приятелями.
На следующий день меня беспокоила встреча с Верой Игоревной, но мне повезло — она на этот раз не сидела у подъезда. И вообще я ее перестал видеть. Но дня через два я услышал знакомый голос Катерины.
— Назаров, — окликнула она. И хотя моя фамилия не Назаров, я оглянулся. — Я же не знаю твоей фамилии, — сказала Катерина, подходя.
Мы с ней прошли от метро, не торопясь, тем более что жена позвонила мне на работу и предупредила, что она задержится: у какой-то их сотрудницы отмечали день рождения внука.
— Зайдешь? — спросила Катерина, когда мы вошли в подъезд.
— А мать? — спросил я.
