— Тогда ваш опыт обработки полей тем более убедителен, — заключил Гребенкин, закрывая свою книжку и пряча ее в карман.
— Что от меня нужно? — спросил Григорьев. — Если нет вопросов, то я хотел пригласить посмотреть нашу зону отдыха. Вы, Андрей Михайлович, интересовались этим вопросом, но не приехали.
Все, кроме Шувалова, отправились в зону.
Зона отдыха расположилась сразу за поселком и начиналась с большой березовой рощи. Она была обнесена легкой металлической оградой.
— Вот тут у ворот, видите, мы еще не закончили асфальтировать, будет площадка для автомашин, у нас уже больше полсотни человек имеют легковые, и за эту зиму, если дадите, купят не меньше сотни. Так вот тут будут их оставлять. Пойдемте дальше…
Березовую рощу рассекали несколько асфальтированных дорожек, которые приводили к длинному сооружению летнего типа.
— Это наши торговые ряды, — пояснил Григорьев. — Видите, тут сорок грибков, а в помещении три пункта продажи разливного пива и воды. А рядом три магазина — точнее не магазина, а… Словом, в одном окне продают шашлыки, в другом — пирожки и еще кое-какие кушанья, а в третьем — кондитерские изделия…
За торговым павильоном — огромный пруд. Кругом оборудованные пляжи, две вышки, помещения для раздевалки…
— В пруд этот запущены карп и карась, нынче уже удили, некоторым хорошо попадалось. Но удить только на том берегу, а здесь — купанье.
Параллельно этому всего в пятнадцати метрах раскинулся еще один пруд, как пояснил Григорьев, для рыболовов-любителей.
— И много народу собирается здесь? — спросил Павлов.
— Что вы! — воскликнул Григорьев. — По выходным тут не меньше тысячи человек бывает. А ведь для школьников и малых ребятишек у нас в другом месте лагеря построены. Там и пруды свои. Да я вам в позапрошлом году показывал, — напомнил Григорьев. — А здесь, видите, ямок сколько нарыто? Мы недавно воскресник устраивали — все вышли работать. В следующее воскресенье общими силами насадим деревья и цветы многолетние. Тут будет больше пяти тысяч деревьев.
Григорьев и на обратном пути говорил, что еще сделают они в зоне отдыха, а Павлов, слушая директора, думал: вот почему и нынче Березовский совхоз отказался от помощи горожан в уборке урожая. Здесь все успевают делать только своими силами. Надо настраивать других следовать путем, пройденным уже березовцами.
— Деньги-то где берете на все это? — спросил Гребенкин.
— Так мы в прошлом году два миллиона семьсот тысяч рублей чистой прибыли имели, и нынче будет не меньше. Что вы!..
С хорошим и добрым чувством Павлов уезжал из совхоза.
— А мы как-то просмотрели их урожаи-то, Андрей Михайлович, — заговорил Гребенкин в машине.
— Мы просмотрели? — повернулся Павлов к Гребенкину.
— Я просмотрел, Андрей Михайлович! Постараюсь исправиться.
На другой день Гребенкин зашел в кабинет Павлова вместе с главным агрономом края Герасимовым.
— Выслушайте, Андрей Михайлович, наш доклад, — с ходу начал Гребенкин. — Вчерашний вечер я провел в нашем научно-исследовательском институте и, честное слово, разозлился… Это же возмутительно! — загорячился он, взмахивая здоровой рукой. — Наука сельскохозяйственная, как всегда, плетется в хвосте событий… У них даже тем таких не планировано, чтобы сравнить, скажем, мальцевскую безотвальную пахоту с плоскорезной в разных зонах или лущильник с плоскорезом. Уловили они, что Казахский институт ратует за плоскорезы, и успокоились, забросили все сравнительные работы.
— Видите ли, — вступил в разговор осторожный Герасимов, — за последние два года в нашем крае плоскорезная обработка сократилась почти в два раза. В позапрошлом году плоскорезной зяби было более полутора миллионов, а нынче около семисот тысяч…
— А в чем дело? — спросил Павлов.
— И почему наша агрономия спокойно на все это смотрит? — бросил Гребенкин.
— Видите ли, мы рекомендовали различные приемы, но теперь на местах агрономы сами решают, как обрабатывать… Там, где два-три года обрабатывали плоскорезами, многовато сорняков появилось. Во влажные годы они особенно активны. Ну, и многие агрономы решили отказаться от плоскорезов.
— И чем заменяют? — Павлов спросил об этом машинально. Он уже упрекает себя: вот ведь как легко отстать от жизни. И он ратовал за плоскорезы, и вдруг в два раза сократили плоскорезную обработку.
— Кто как решает, — ответил Герасимов. — У кого есть дисковые лущильники, те лущат стерню, но лущильников мало, промышленность их уже не выпускает, поэтому пошли на вспашку плугами, и отвально и безотвально.
В разговор снова вступил Гребенкин:
— В институте есть один энтузиаст, горячий поклонник Терентия Мальцева, вы его, наверное, знаете, Андрей Михайлович, — Денисов. Это он давно еще работал в Кулундинской области, бился за кулисные пары и разработал эту тему великолепно. Так вот Денисов сверх своей нагрузки четыре года ведет на полях Степного совхоза сравнительные опыты по плоскорезной обработке и по лущевке дисковыми лущильниками. И все годы урожаи выше оказались по лущевке, особенно по весенней, как это делают и в Березовском совхозе. Денисов даже статью уже опубликовал в журнале, а мы как-то просмотрели. Словом, и он за мальцевскую агротехнику!
— Это верно, — оживился Герасимов. — У нас есть материалы по сортоиспытательным участкам. И теперь вполне определенно можно говорить, что в лесостепной зоне главным орудием должен быть безотвальный мальцевский плуг и его же дисковый лущильник. А в степной зоне, там… — он замялся, — там нужна дополнительная проверка. Березовский совхоз, видимо, нащупал правильный путь…
— Словом, плоскорезы оказались тоже своеобразным шаблоном, — заключил Павлов.
— Да, пожалуй, — не очень уверенно поддержал Герасимов. — Плоскорезами не везде можно, все же при этом способе обработки сорняков будет много больше, чем при лущильниках.
— Ученые говорят, что с сорняками надо бороться гербицидами, — бросил Гребенкин.
— Если широко применять гербициды, то надо отказаться от полезащитных лесополос, все равно их загубим.
Павлову ясно: нужно собраться агрономам и ученым и серьезно обсудить этот вопрос. И он попросил Гребенкина и Герасимова организовать такое обсуждение.
Павлов пытается вслушиваться в речи с трибуны, но мысли его то и дело отвлекаются на сравнения, на воспоминания.
Вообще-то сегодня большой праздник — День работника сельского хозяйства. И в краевой центр приглашены передовые животноводы. А передовых оказалось много! По результатам соревнования за повышение продуктивности скота в зимне-стойловый период более тысячи животноводов удостоены орденов и медалей. Только что краю было вручено переходящее знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК комсомола. Присуждено оно за победу в соревновании за повышение продуктивности животноводства: в этом году край значительно превзойдет самый высокий уровень удоев коров, достигнутый ранее. По производству мяса, шерсти и яиц тоже рекордные показатели.
На трибуне директор совхоза «Заря» Ершов. И в этом году, уверяет он, их коллектив продаст государству не менее восьми тысяч тонн мяса. Производство свинины теперь поставлено на конвейер: каждый день отправляется на мясокомбинат 250 откормленных свиней, столько же примерно ежедневно нарождается поросят.
«Это же настоящая фабрика мяса», — думает Павлов. Он припоминает и другие крупнейшие хозяйства края — Кузинский, Петровский, где годовое производство свиного мяса превышает пять тысяч тонн. А птицефабрики! Теперь ни в одном колхозе края нет убыточных птицеферм. Десять птицефабрик с лихвой перекрывают установленные планы производства яиц и птичьего мяса.
Зоотехник мясного совхоза рассказывает, как они добиваются килограммовых суточных привесов от бычков, поставленных на интенсивный откорм. И в этом хозяйстве возведены почти все постройки намеченного комплекса.
Раздумья Павлова нарушают дружные аплодисменты. Он глянул на трибуну, на ней никого нет. Кому же аплодируют?.. Ах, вот кому… По проходу к сцене спешит молоденькая девушка с бантом на голове. Павлов догадался, почему ей аплодируют. Наверняка объявили, что слово дается комсомолке Ларионовой, бывшей ткачихе, а теперь мастеру машинного доения совхоза «Петровский».
Вот она на трибуне. Глянула в зал, как показалось Павлову, нисколечко не смутилась, заговорила звонко:
— Вот уже два года, как я стала мастером машинного доения. Оставила город со всеми его удобствами, по путевке комсомола приехала на село. И честно скажу, дорогие товарищи, нисколько, ну вот совсем нисколько не жалею о своем решении.
Зал аплодирует, а девушка улыбается. Вот она перевела взгляд в сторону президиума, вскинула голову, бант ее подпрыгнул.
