— Каких еще хищениях?
— Видите ли, вчера вечером Манабэ зашел ко мне домой и рассказал все как есть о хищениях в секции одежды и в мясном отделе Центрального.
— Да о чем вы говорите, господин Итимура?
— Директор Манабэ, по его словам, узнал об этих хищениях месяца три-четыре назад. Конечно, было бы лучше, если бы он мне сразу сообщил, но он не хотел подставлять своих подчиненных и сотрудников, так что в конце концов, наоборот, вроде бы сам оказался вовлеченным в эти махинации. Будучи директором и обнаружив злоупотребления, он как бы оставил их без внимания. Ну а потом его на этом основании шантажировали и заставили стать соучастником.
Кодзима слушал объяснение Итимуры со смешанным чувством интереса и возмущения. Тот ловко плел свои небылицы. Однако, поскольку Кодзима знал, что это все выдумка, выходило, что и ему морочат голову.
Замысел Итимуры был ясен: внушить Исикари, будто смерть Манабэ всего лишь несчастный случай, а заодно преподнести ему свою версию истории со злоупотреблениями в фирме.
Задача была нелегкая.
Исикари сразу же заметил противоречия и резюмировал:
— Господин Итимура, но ведь в таком случае это может быть не несчастный случай, а самоубийство.
— Да нет, такого быть не может! — решительно возразил Итимура, но голосу его не хватало уверенности. — Просто Манабэ считал, что сможет, как директор, сам найти средство все утрясти. Он хоть и дал себя вовлечь в махинации, по наживаться на этом не собирался. Не было у него такого сознания своей виновности, чтобы из-за этого покончить с собой. Вчера он, когда выговорился, весь посветлел лицом и сказал, мол, теперь сможет спокойно поехать на рыбалку. К тому же, если бы он замышлял покончить с собой, разве не безумие было прихватить с собой на тот свет еще и Сугаи?
— Да, пожалуй что так. Никакой предсмертной записки-то не было?
— Мы еще не посмотрели. Похоже что нет. Оно и понятно, ведь Манабэ умирать не собирался.
Казалось, Исикари удалось убедить.
— Господин директор, тут, возможно, полиция явится с расследованием. Давайте им ничего о наших внутренних проблемах говорить не будем. Такое для фирмы чревато потерей доверия партнеров.
— Да уж, конечно, конечно, — кивнул Исикари с таким выражением на лице, которое должно было показать, что уж ему-то хорошо знакомы все сложности, которыми может быть чревата подобная ситуация.
Со злоупотреблениями разобрались окончательно в тот же день. Итимура с Кодзимой одного за другим вызывали участников махинаций, предъявляли им улики и снимали показания. Перед ними прошли Кисихара, Сасима, Симода с оптовой базы «Араи»… Конечно, допрашивать их по всей строгости, как в полиции, было невозможно, но тем не менее всех удалось расколоть и заставить сознаться.
Симода, Кисихара и другие признались, что активно участвовали в противозаконных действиях.
— Когда тебя так закупщик просит, отказать неудобно, — скривив в деланом смешке свою постную физиономию, заявил Симода.
— Так или иначе, вы признаете, что вывезли из супермаркета большую партию товара без накладных? Уже за одно это вы должны понести ответственность, — настойчиво сказал Итимура.
Симода заюлил, пытаясь найти выход:
— Так ведь это неправильно получается! Я на такую сделку пошел по просьбе господина Сугаи. Вещи-то какие?! Если и продашь их чуток, все равно даже расходов за перевозку не окупишь. Это мне впору компенсацию за убытки просить.
— Ну хорошо, коли так, верните сами вещи.
— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся Симода.
— Что смешного?
— Да нет, это я так, извините. Вы, наверное, просто не понимаете. Это же самый настоящий мусор, и больше ничего. Вот мы их старьевщику в утиль и сдали за два гроша. Честно вам говорю. Ну это же просто глупость получается! Потерпевший-то здесь я. Если не верите, что ж, можете через суд правды доискиваться, воля ваша.
— В таком случае предъявите квитанции от старьевщика.
— Запросто. В следующий раз вам их принесу. И квитанцию об оплате грузовика, которым это все в утиль отправляли, принесу.
Итимура и Кодзима переглянулись. Делать было нечего. Даже если бы удалось доказать, что Симода получил незаконную прибыль, заплатить его мелкая оптовая база все равно не могла бы. Примерно так же развивалось и следствие по поводу огромных платежей, проведенных по фальшивой квитанции о приеме.
— Мы, мелкие торговцы, в отличие от больших компаний вроде вашей «Исиэй-стор», по пустякам чеки не выписываем. Если б мы еще такую роскошь себе позволили, у нас бы небось и пары вещей не купили. Разве это жизнь?! В общем, мы, можно сказать, «Исиэй-стор» доверяли, а квитанции о приеме выписывали согласно их накладным. Если, паче чаяния, и были там липовые документы, так мы же от этого и страдали. Что? Не передавали ли мы при этом денег Кисихаре? Ну да, шел ему откат. Так ведь он так прямо и заявлял: «Не станете платить — все дела с вами прекращаю!» И что мы ему могли возразить? Мы люди маленькие. Ну, поступайте как знаете. Хотите судиться — будем судиться. Может, мы проиграем, а может, и выиграем. Попытаем счастья.
Итимура и Кодзима в конце концов должны были признать, что от такого изворотливого ужа ничего не добьешься. Самое лучшее будет просто порвать с ним все контакты и забыть о его существовании.
* * *
— Педераст несчастный! — с досадой бросил Сасима, когда ему показали присланные Манабэ улики — документы, подтверждающие факты злоупотреблений.
Одного этого слова было достаточно, чтобы Кодзима все понял. Это и была та «вся правда», которую Манабэ так хотел сохранить в тайне.
Когда расследование закончилось, Кодзима сказал Сасиме:
— Твои делишки тянут на криминал. Если сообщим в полицию, сидеть тебе в тюрьме, любезный. Но мы тебе дадим шанс. Только чтобы больше духа твоего не было в торговле. Человек ты еще молодой — не будем тебе портить трудовую биографию.
— Ох, пожалуйста! Да я ж не нарочно, бес попутал!..
— Ладно, Сасима, нечего попусту болтать. «Не нарочно!» — а сам сколько у нас за спиной темные дела крутил! Я твою гнусную натуру насквозь вижу!
— Напрасно вы так обо мне…
— В общем, учитывая твою мерзкую сущность, я хочу предложить тебе сделку.
— Сделку? — просиял Сасима, уже предвкушая какую-нибудь выгоду, хотя и не ведая, в чем она может заключаться.
— Вот-вот, сделку. С этого момента ты нигде и ни под каким видом не будешь упоминать об отношениях, существовавших между Манабэ и Сугаи. Ты мне должен это пообещать. Если сдержишь обещание, дело твое в полицию передавать не будем.
Сасима растерянно воззрился на Кодзиму. Им обоим была известна причина безвременной смерти Манабэ и Сугаи. Но речь шла о покойниках…
— Я понимаю, почему ты удивленную гримасу строишь. Ведь речь-то идет о мертвецах, да? Но и мертвых может коснуться бесчестье, так что я намерен их честь защитить.
— Ясно. Я буду держать язык за зубами. Но только про них и Кисихара все знает. Даже если я ничего и не скажу, все равно толку от этого мало…
— Кисихаре я поставлю такое же условие. Вы оба должны поклясться, что никогда-никогда ничего не разгласите.
— Хорошо.
— Если только я вдруг услышу, что ходят какие-то гнусные слухи и сплетни о Манабэ, тотчас передаю твое дело в полицию — когда бы это ни произошло.
— Ну это уж чересчур! Другие небось тоже знают.
— Если вы с Кисихарой не проболтаетесь, больше трепаться некому, — отрезал Кодзима. Голос его прозвучал твердо и непреклонно: — Так и знай, передам дело в полицию! Все понял?
На том допрос Сасимы закончился. Пока трудно было сказать, какие результаты принесет такая тактика, но, по крайней мере, Кодзима сделал все возможное, чтобы выполнить последнюю волю Манабэ.
После того как Сасима, Кисихара и их сообщники уволились из компании, никаких разговоров о печальной любовной истории Манабэ и Сугаи ни разу не возникало.
С того момента, как он зашел в сауну, прошло восемь минут. «Осталось продержаться еще две минутки!» — подумал Итимура. С него градом катился пот. Влага проступала из всех пор и сливалась в ручейки. Воздух, раскалившийся до ста десяти градусов, обжигал ноздри. Итимура критически осматривал свое взопревшее от жара тело — добротное, крепкое, устойчивое к алкоголю и недосыпу, никогда его не подводившее. Все в этом теле было большое, прочное, сильное.
«Вот такой я и есть, — думал Итимура. — Вот это крепкое тело. И угнездившийся в этом теле дух…» Ему стало жалко себя.
Впервые в жизни он испытывал такое чувство, как сейчас. Его охватывало глубочайшее отчаяние оттого, что дело, которое он создавал тяжким трудом столько лет, оказалось обесцененным. Все его способности и таланты, все его действия и маневры, его тело и дух, которые питали эти способности и осуществляли действия, — все обернулось пустой иллюзией.
